Московская живодерня (сборник)

– Как бы ясно, во имя чего, – начал Филипп.

– Тебе, может, и ясно, а нам нет, – сказал Стива. – Может, вы боретесь с глобализмом, мондиализмом, космополитизмом и еще с каким-нибудь спиритизмом, не знаю. Но при чем здесь правительство, при чем здесь милиция. Мы-то тут при чем? Мы, что ли, агенты глобализма? В наше время государство, кажется, и есть первый патриот в своем отечестве. И оно доказывает это каждый день. Да, каждый день в течение нескольких лет. Так зачем же подметки рвать?

Игорь смотрел в небо, поглаживая горло.

– Это не патриотизм, – сказал он. – Это постлиберализм.

– Что? – не понял Стива.

– Клон, – сказал Игорь. – Клон, выращенный в той же матрице.

– Ага, – сказал Филипп.

Девушки переводили взгляд с одного на другого.

– О чем это они? – Стива посмотрел на своего приятеля.

– Дюже умные. Не нам с ними тягаться. Ты бы меня лучше про футбол-хоккей спросил, я б тебе ответил.

– Все элементарно, – снизошел до объяснений Игорь, – пока вы тут боретесь со своими либералами, идет построение империи, либеральной империи. Только не у нас, а во всем мире. Нам тоже отведено в ней место. С патриотами или без. Ваш патриотизм – компетенция страховых компаний, не более того.

– Где ты всего этого набрался? – возмутился опешивший было Стива.

– У нас тоже есть свой Морфеус. И он сражается со своими Меровингерами.

Стива успокоился.

– Теперь понял. Видишь, объяснил, и все стало ясно, – он не скрывал иронии.

– Ну, папа, ну какой ты! Ты не понимаешь! – запричитала дочь.

– Напротив. Я все отлично понял. Мебиус сражается с этим, как его, Викингиусом. И делится своими соображениями с Игореусом.

Молодежь рассмеялась.

На этом Стива счел нужным окончить разговор и оставить компанию веселиться дальше: последнее слово осталось за ним.

Однако Стиву разбирала досада, на лице застыла недобрая усмешка.

– Здорово они нас! – подлил масла его приятель, явно смягчив последним местоимением высказанную в сердцах фразу.

– Заморочит он им голову, – озабоченно сказал Стива.

– Брось! Разберемся!

– Хоть брось, хоть подними! Когда разберемся, поздно будет. Опасный возраст, опасное время.

– Может, ты и прав, – оглядываясь на дочь, почти согласился приятель.

На следующий день Стива вызвал толстого майора, который был в оцеплении. Стул, на котором сидела Джамшидова, недовольно скрипнул.

– Вы что же вчера как не родные стояли? – попенял майору Стива.

– Обеспечивали согласно приказу.

Стива уставился в стол.

– Другими словами, – наконец начал он, – ты хочешь сказать, что теперь не вмешиваетесь. Тогда кто?

Майор пожал плечами: начальству виднее.

– Пока никто. Может, ваши? А может, хитрость какая?

– Ваши, наши, – проворчал Стива, глядя на короткую стрижку майора.

Он вспомнил вчерашний разговор с соседками и прищурился.

– Может, эти, «скинь кеды»? – К нему вернулось хорошее настроение.

– Нет, скины вряд ли, – подумав, не согласился майор.

– Ежику ясно, что не они, – весело сказал Стива. – Значит, следует кого-то выдумать? Черную сотню навыворот.

У него даже дух захватило от открывающейся перспективы. Патриотизм тоже можно клонировать. Он тепло простился с толстым майором: тот оказался славным парнем, навел его на потрясающую мысль.

До конца рабочего дня Стива находился в приподнятом состоянии духа.

Однако светлое завтра еще не наступило. Кислотные краски матрицы и не думали исчезать. А своя проблема в лице Игоря осталась.

Стива понимал, что люди, нравственно нейтральные, предпочитают силу правде. Сам он себя к таким людям-нейтронам не относил, но другого выхода, кроме применения силы, не находил. И тогда он решил, что применение силы – это смелое и принципиальное решение. Он забыл, что смелым и принципиальным оно может быть, когда силы по крайней мере равны. В противном случае человек в ослеплении мнит себя равным небожителям. А небо самозванцев не терпит.

Стива, как хищник, не подавая виду, зорко следил за жертвой и ждал удобного случая. Ждать пришлось недолго.

После похолодания наступили наконец теплые деньки, а с ними выдохлись бдительные экзамены. Молодые глаза заблестели, тела ласкала легкая ткань, походка стала стремительной: чувство свободы, даже временной, освежает.

В четверг солнце, казалось, не собирается покидать небосклон. Дети куда-то пропали, и Стива с женой сидели во дворе на лавочке, поджидая Филиппа и Александру. По асфальтовым дорожкам курсировали с колясками мамаши. Стива не без помощи жены узнавал в них вчерашних школьниц, незаметно выросших на его памяти в старой московской многоэтажке. В Москве время течет быстро.

Кажется, эту мысль он высказал вслух.

– Москва вообще задыхается, – лениво согласилась жена.

– Столица нашей родины, – сказал Стива.

– Жить в ней стало неуютно, – сказала жена.

– Я бы столицу перенес, – сказал Стива.

– В Петербург?