На краю земли

Вылей в Сену мое вино.

Не придет Франсуа Вийон,

И сыта я уже давно…

Закончив чтение, закрывает лицо руками. Рыдает.

Икорская. Я так больше не могу! Какой же он негодяй… А ты чего ухмыляешься, дубина! (Обращается к манекену). Думаешь, если ты мужчина, так тебе все можно? (Встает с табурета и подходит к манекену.) Все вы, мужики, одного поля ягодки – ни одну юбку мимо себя не пропустите. Поразвлечетесь с одной, бросаете и сразу за следующей. А я-то, дура, верила ему… Господи, да его разорвать сейчас готова. Как же я ненавижу вас всех!!! (Правой рукой со всей силы дает манекену по щеке. Тот падает. Вскрикивает от боли и прижимает к груди руку. На ее глазах слезы.)

Входит режиссер. Это средних лет мужчина. Давно не бритый. На нем толстый длинный свитер.

Замечает упавший манекен, поднимает и бережно стряхивает пыль с его костюма.

Режиссер. Наташа, что тут у вас произошло?

Икорская. Я отказываюсь от роли.

Режиссер. Икорская! Ты в своем уме? Через неделю премьера. Билеты почти распроданы. Сам градоначальник обещался быть. Это же полнейший скандал! Черт знает что такое! Где мы тебе сейчас замену найдем? А?

Икорская. Мне плевать.

Режиссер. Нет, вы посмотрите на эту царицу сцены. Ей, видите ли, плевать. А об остальных ты подумала? (Подходит к ней ближе.) В глаза мне посмотри. У тебя совесть есть?

Икорская. И ты, подонок, смеешь мне что-то еще говорить про совесть! (Вскакивает и дает ему затрещину.) Ай! (Хватается за руку.)

Режиссер проводит по щеке рукой и удивленно ее рассматривает – на руке кровь.

Режиссер. Странно, даже губу мне не разбила. Откуда, спрашивается, кровь? (Пристально смотрит на Икорскую.) А ну-ка покажи руку. (Она прячет от него руку, но тот настойчив.) Почему у тебя перчатка в крови? (Икорская снимает и бросает перчатку на стол. Правое запястье девушки перевязано окровавленным бинтом.)

Режиссер. О Господи. Этого еще не хватало. Ты что же, вскрывала себе вены?

Икорская. Только не делай вид, что жалеешь меня. Тебе на всех плевать. Думаешь только о том, чтобы о твоей премьере написали в газетах.

Режиссер. Не надо устраивать мне сцен. За четыре года нашей совместной жизни я сыт ими по горло.

Икорская. Предатель!

Режиссер. И кто это говорит? Женщина, которая меня никогда не любила, разрушила мою семью, бросила своего любимого человека, и это все только ради того, чтобы я взял ее в театр.

Икорская. Негодяй! Ты лучше вспомни, как ползал передо мной на коленях, целовал мои ноги и клялся, что всю жизнь будешь носить меня на руках!

Режиссер (примирительно). Ну, было дело. Потерял голову. Было от чего. Теперь-то я понимаю, что ты все это тогда специально подстроила. Попросила прийти подвинуть шкаф в квартире на один сантиметр, чтобы заманить меня к себе. Потом вино, свечи, танцы, поцелуи…

Икорская. Я всего лишь слабая женщина! Тебя силком в мою постель никто не тащил. Ты уже взрослый человек. Старше меня на двадцать лет! Как ты смеешь говорить мне такие вещи! Ты сам должен отвечать за свои поступки, а не обвинять в своих слабостях других.

Режиссер. Так, стоп! Мы, в конце концов, на работе. Давай отношения будем выяснять в нерабочее время.

Икорская. У меня лично оно нерабочее. Я ухожу из театра.

Режиссер. Куда это, интересно, ты намылилась?

Икорская. К Богодурову в «Синию птицу».

Режиссер (в бешенстве). К Богодурову!!! После всего того, что я для тебя сделал! Вспомни, кем ты была: сопливой девчонкой, которая краснела и тряслась от страха, когда выходила на сцену. Я тебя выпестовал, сделал из тебя мастера, который на протяжении двух часов кряду держит зал в полном напряжении! И все это теперь достанется дилетанту, который палец о палец не ударил, чтобы заполучить лучшую актрису в городе?

Икорская. Да, я это сделаю специально, назло тебе! Его театр будет лучшим в городе. Уж я постараюсь…

Режиссер. Только попробуй! Я сам не знаю, что тогда сделаю. Да я морду вам обоим набью! Вот так! (Подходит к манекену и со всей силы бьет его кулаком по лицу. Манекен падает.)

На сцену выходят Маша и Бачинский.

Маша. Антон Палыч, что здесь происходит? Зачем Вы Иван Иваныча ударили? (Подходит и бережно ставит манекен на ноги.)

Режиссер. Машенька, все в порядке. Мы с Икорской репетируем «Медею» Жана Ануя. Скоро будем ставить.

Бачинский. Что-то не припомню там такой сцены.

Режиссер. Это малоизвестная редакция. Впрочем, неважно. У нас проблема: Икорская повредила руку, и вообще… Короче, премьера срывается… (Все удивленно смотрят на Икорскую.)

Икорская. Ребята, я вам все сейчас объясню. Роль Далиды – это для меня слишком сильно. Вот, видите (поднимает руку), сегодня утром пыталась перерезать себе вены. Сама не знаю, что со мной происходит. Как будто она – это теперь я, а я – это она. Далида несколько раз пыталась покончить с собой, пока ей это не удалось. Это ужасно, я теперь тоже непрерывно думаю о самоубийстве. Мне нельзя такое играть…

Бачинский. Наташа, ты – артистка от Бога. Я давно про это всем говорю. Но нельзя же так вживаться в каждую роль. Тебе нужно научиться абстрагироваться от работы.

Икорская. Легко сказать!

Бачинский. Наташенька, пора тебе осваивать медитацию и дыхательную гимнастику. Железно помогает при панических атаках. Предлагаю заняться этим прямо сегодня. Жди меня после полуночи. Я научу тебя правильно дышать.

Режиссер. Юра, опомнись, ты же семейный человек!

Бачинский. Не лезь в дело, в котором ты ничего не смыслишь! Или хочешь оставить все как есть? Посмотри на эту несчастную… У тебя сердце есть?

Режиссер. Стоп-стоп-стоп. Давайте по делу. Икорская, если мы тебе дадим другую роль, ты согласна играть?

Икорская. Если в пьесе будет хоть один приличный мужчина, то, так и быть, я согласна на главную роль.

Режиссер. Замечательно. Там будет целых три приличных мужчины. Все слушаем меня внимательно. Времени у нас ровно неделя. Я каждому вышлю текст и сообщу его роль, и чтобы завтра утром все были готовы играть.

Маша. Антон Палыч, а что за пьеса? Может, что-то из старого сыграем?

Режиссер. Нет, у нас должна быть премьера. Это не обсуждается. Ко мне на днях приходил один автор и почти силком вручил рукопись. К рукописи прилагался пятнадцатилетний армянский коньяк. Сами понимаете, глупо было отказываться. Я мельком успел ознакомиться. Думаю, из этого материала можно попытаться вытянуть что-то стоящее. Не фонтан, конечно, но в наше время выбирать особо не из чего. Сегодня работаем дома.

Бачинский. А какова судьба коньяка?

Режиссер. Прости, Юра, понимаю, что это не по-дружески, но я его выпил в одиночестве.

Бачинский. O tempora! O mores![3 - «О времена! О нравы!» (лат.) – фраза римского философа Цицерона, ставшая крылатой.]

Все расходятся.