Racconto di un deficiente

Racconto di un deficiente
Владислав Шерман

Вы когда-нибудь слышали об итальянских войнах? Жестокая борьба за наследство, закулисные интриги, грандиозные сражения, благородные рыцари и могущественные армии – всё это основополагающие явления в любом средневековом конфликте. Но данная история не об этом – она о жизни простого деревенского парня, заслуженно снискавшего славу придурка. Падёт ли юноша от меча случайного наёмника или сможет адаптироваться к новым для себя условиям? Об этом вы и узнаете в книге «Racconto di un deficiente». Книга содержит нецензурную брань.

Racconto di un deficiente

Владислав Шерман

© Владислав Шерман, 2020

ISBN 978-5-0051-3905-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

«Как-то раз в Италии…»

Это было раннее утро позднего февраля. Жуткий холод дополнялся воющим зимним ветром, что пронизывал мирских жителей. Твёрдая кора, которую не сумеет пробить ни один стебель, скоро должна была смениться рыхлой землёй. Люди, укутавшись в тёплые одежды, сидели по домам в ожидании скорой весны. Где-то в королевстве Неаполь, в семи лигах[1 - Берётся в расчёт современная лига длиною в 4.8 километра.] северо-западнее самого города, расположилась ничем не примечательная с виду деревня под лаконичным названием Pratis. С латыни это трактуется как «Луга». И, действительно, летом и весной здесь зацветали обширные поля, покрытые невинной зелёной травушкой и красными, жёлтыми, синими цветами; тут паслись лошади, коровы, овцы. Тут часто гуляли дети, после чего получали нагоняя от родителей или господаря, и возвращались к работе. Здесь же стояло двадцать пять хозяйств, а в них жили гуси, куры и, собственно, владельцы. Говоря простыми словами, в Лугах шла размеренная селянская жизнь…

– Мелкий выродок! – чертыхаясь и бранясь, местный староста с колуном в правой руке, в стоптанных сапогах и шерстяном хуке[2 - Накидка, отороченная мехом.] гнался за неким юношей. Немолодой человек на ходу натягивал меховую шапку на свою лысеющую голову, продолжая выкрикивать ругательства и угрозы, – Остановись, п-падло! Ирод треклятый, эх-х! – он был энергичен и наполнен животворящей яростью, что позволяла гнать старику практически на равных с молодым парнем. Однако старость вскоре дала о себе знать. Бедолага замедлился, а затем и вовсе остановился. Пытаясь отдышаться, он, впрочем, не прекратил пустословие:

– Ещё раз к моей дочери сунешься, бесовая елда! Да ещё раз! Я тебе хер по самый пояс отрублю! Гад… ещё раз…

Старец угас. Он покашлял, заправил своё видное пузо в широченные брэ и, фыркнув, развернулся и побрёл прочь.

А что парень, за которым этот полоумный гнался? Юноша, в какой-то момент завернув за угол одной из хат, облокотившись на её стену, с неподдельным ужасом на лице упёрся взглядом в пустоту. Впрочем, совсем скоро его отпустил страх. И наступила радость. Парень в очередной раз провёл старого дурака: покуралесил с его младшей дочерью и спокойно сбежал. Ему можно – как-никак, четырнадцать лет отроку! Да, он был уже взрослый. Часто помогал отцу, но ещё чаще пил палёный эль на ворованные деньги и трахал свою тринадцатилетнюю «невесту». «Вот когда спиногрыза сделаешь, – твердил папенька, – Тогда и будешь взрослый!». Что же, через девять месяцев парня можно будет называть мужчиной. Об этом, правда, никто пока не знает.

Юнец бегло осмотрелся. Не гонится ли за ним староста? Похоже, что нет. Только угрюмые рожи наблюдали за разразившимся зрелищем сквозь маленькие окошка в их скромненьких домишках. Судя по всему, ни один добрый человек из местных не решился променять домашнее тепло на уличный холод. Парень нелепо сплясал, затем скорчил рожу одному из мужиков, который глазел за ним, и в страхе убежал. Недоумок, напортачив, стремился укрыться в родной хате.

В мире заканчивался пятнадцатый век – точная дата нашему герою попросту неведома – время великих империй, время сильных монархов, время христианства, время всемирного просветления, время Ренессанса. Но разве было дело до этого простому парню из деревни? Сегодня в Неаполе восседал Фердинанд II, пришедший на смену Альфонсу II. Стефано – так звали нашего героя – в этом не разбирался. Он считал всех королей напыщенными дураками. Презирал он также святош, за исключением Папы Римского, который в имени Александра VI разместил свою воинственную задницу на престоле Святого Петра. Ведь как можно не любить Викария Христа? Юнец в своей недолгой жизни не стеснялся открыто критиковать того, кого ненавидел. Ненавидел он господ за большие налоги, за неподъёмный труд, что был возложен на плечи обычных крестьян, за издевательства. Потому его называли придурком. Да, я вам говорю! Ну не за то ведь, что он и есть придурок?

В один момент, дверь в сельскую хату со скрипом отворилась, и на пороге предстал то ли попрошайка, то ли прокажённый. Он трясся от холода. На вид он был молод, с небольшой юношеской щетиной. Его ступни прикрывали валенки, а на ногах он носил длинные портки. На голове же, пусть та и была брита максимально гладко, виднелись тёмные волосы. Одетый в сорочку и дешёвую копию блио[3 - Средневековая верхняя одежда.], парень вступил внутрь. Но не далеко ему удалось пройти: чей-то грубый голос окликнул его.

– Куда прёшь, мудло?! Ты разве не видишь: здесь подметено! – вскоре стало ясно кому принадлежал бас. Стефано, увидев мужчину, низко ему поклонился, как мог, и мило поздоровался:

– Доброе утрецо, папенька, – юноша вернулся в исходное положение. Ответом на его вежливость стала сильная оплеуха, от которой пошатнулся бы даже взрослый мужик. Вот парень и пошатнулся. Он потрогал горящую щёку, аккуратно стал отходить ко двери.

– Доброе?! – как гром, разразился голос отца, нависшего над сыном, – Отчего я, проснувшийся, должен слышать на всю вулицу этого пидора плешивого, Ливио, как он тебя хуями кроет? Опять что-то учудил, трипиздон эдакий?!

– Я-я? – наигранно переспросил Стефано, отряхивая об вонючий коврик снег от валенок, – Да старый, небося, снова что-то напридумал. Он ж тупой! – малец активно кивал головой. На его прыщавом лице красным заревом отпечаталась мужская рука. Прямо на левой щеке, подле широких треснувших губ и кривого крючковатого носа, под необычайно красивыми перламутровыми глазами.

– Ну и хуй с этим э-э… пидором! – отец, однако, фантазией, похоже, не блистал, – Ты где шапку умудрился проебать, придурок? Я на неё последние гроши спустил! А мог бы потратить на… – призадумался мужчина. Но, не успев договорить, оный был перебит сыном.

– На вино и блядки, – вставил слово Стефано, за что получил ещё один удар, на сей раз заставивший парня не просто отшатнуться, а стукнуться головой об деревянную дверь и осесть на пол.

– Сука малолетняя! Учить меня будешь, ублюдок?! – горе-папаша пнул ногой отпрыска, – Совсем охуело, чучело! – и ещё раз, напоследок.

Брут – так звали это мерзкое чудовище. Или не чудовище? Быть может, это просто такие методы воспитания? Отец схватил подростка за шкирку и откинул в сторону. Он снял верхнюю одежду с вбитого в стену гвоздя и, приоткрыв дверь на улицу, лишь напоследок злобно бросил:

– Суп на столе. Потом подоишь корову.

Он ушёл. Ушёл, не сказав куда пойдёт. Но Стефано, проживший с ним под одной крышей четырнадцать лет, знал, что Брут отправился к своему куму за выпивкой. Зимой не нужно было много работать. Поэтому все так любили этот сезон. Только сейчас, вытерев случайно скатившуюся по щеке слезу, парень заметил двух братиков и сестричку, что выглядывали из-за угла. Наш герой был пятым из восьми детей в семье. Правда, четверо предыдущих погибли: во время родов, от болезни, на войне или вовсе от нелепой случайности. Сейчас мать Рита носила под сердцем ещё одного. Крестьянская семья нуждалась в рабочих руках. Стефано поднялся на ноги, прошёл внутрь. Его родня протянула к нему руки в попытках чем-нибудь помочь, но тот отверг их, как они отвергли его. Не помогли, когда отец избивал бедолагу. Говоря простым языком, предали кровного брата, и разочаровали его. Четырнадцатилетнему придурку было невдомёк, что его родня, на которую он обиделся, была даже младше его самого, куда уж им тягаться с грозным папашей?

Глава I

«Держись подальше от роты ландскнехтов…»

Стефано лениво перебирал деревянной ложкой кашьё на бульоне, которое отец выдал за суп. Посуды у них не было, так что юноша пользовался эдакой хлебной тарелкой. Эта самодельная утварь постепенно пропитывалась супом в ней, размягчалась и становилась хоть сколько-то съедобной. Без этого жевать чёрный черствый хлеб представлялось невозможным. Впрочем, Стефано не жаловался. Он в принципе не прихотлив. К слову, о супе: пресный, густой, с одним маленьким кусочком мяса, что болтался в жидкости. Удачливый горожанин, старательный ремесленник, хитрый купец или, что и впрямь очевидно, какой-нибудь вельможа в жизни не съел бы подобного. А вот итальянские деревенщины обходились малым, как велят догмы церкви. Регулярные налоги, следуя тем же догмам, также уплачивались вовремя. Удивительно, но благодаря соблюдению второго правила, первое автоматически соблюдалось вместе с ним. Члены этой семьи считались добрыми христианами. Даже Брут, не смотря на его пристрастие к алкоголю и любви приложить об косяк родного сына. Пока он платит деньги – он может жить припеваючи.

В коем-то веке парня никто не смел беспокоить. Его родня, не считая отца, ушла в соседнюю деревню, в которой у тамошней часовенки происходил приход. Наслаждаясь тишиной и покоем, домашним теплом и вкусным завтраком, юноша и не заметил, как опустошил «тарелку». На дне, что правда, ещё оставались кусочки еды. Он принялся жадно отгрызать и жевать «посуду», правда чуть не упустил её, когда в маленькое окошечко, которое справа, неожиданно кто-то постучал. Парень выругался и показал непристойный жест двумя руками, призывавший незнакомца прогуляться на половой орган. Стефано выглянул в окно, но не заметил кого-либо. Тогда, желая разобраться с незваным гостем, он спохватился и быстрым шагом покинул кухню, а потом и вовсе – хату. Хлопнув дверьми, разгневанный юнец устремился за дом, готовя кулаки к серьёзной драке. Однако, не успев и за стену зайти, вместо ожидаемого проказника он встретил… проказницу.

– Марта?! – удивился парень, ослабив кулаки и опустив руки. Пред ним стояла низенькая девчушка в длинном блеклом шерстяном платье. У неё были жёлтые, словно сено, волосы, заплетённые в косу, что пряталась где-то сзади. Дама обладала утончённой фигурой, голубыми, что Тирренское море, глазами и естественной красотой. Девочка, чей отец явно не богатый, не носила украшения, не использовала макияж. Но её невинное личико и без того было воплощением прекрасного. По крайней мере, так казалось Стефано. Она молча обняла юношу. Её тонкие губы дрожали от холода, а под мужественным, чисто римским, скошенным носом была сопелька. И даже эта мерзость казалось парню исключительно милой. Он так же не стал ничего говорить – просто поцеловал её в щёчку. Быть может, они походили на героев многочисленных любовных романов: написанных, тех, что пишутся, и тех, что будут написаны. Возможно, эта была лишь подростковая интрижка. В любом случае, выглядела парочка чрезвычайно благовидно. Чересчур, если вспомнить, что полчаса назад Стефано беспощадно драл её на кровати в комнате сельского старосты. А ведь им нет и пятнадцати! И эта эпоха зовётся Возрождением. Однако, она действительно возрождает античную похоть в сердцах мирян. Но помните Содом и Гоморру! Впрочем, не стоит судить этих двоих. В конце концов, монархи, бывало, и в двенадцать уже обзаводились брачным ложе.

– Ты забыл, вот, – Марта, отстранившись, легонько улыбнулась и протянула своему возлюбленному шапку из овечьей шерсти. Брут говорил, что он спустил на неё последние деньги. Что ж, не зря: надев её, Стефано вновь почувствовал блаженное тепло. Такому как он следовало беречь оставшиеся в голове знания от выветривания, иначе он рисковал остаться законченным кретином, одним из многих.

– С-спасибо, – неуверенно ответил парень. Он тоже попытался улыбнуться, но мороз перекосил его лицо. Ещё некоторое время они стояли, просто держась за руки и смотря друг на друга. Впрочем, юноша скоро прервал неловкую паузу, – Мне отец наказал корову подоить… – ненавязчиво намекнул парень на нежелание предаваться ласкам конкретно в данный момент. И тут же, противореча себе, он продолжил, – Не хочешь со мной подёргать? – Стефано глупо и пошло ухмыльнулся. Девчушка, впрочем, повторила за ним. Неужели её действительно забавил такой идиот?

– Да плевать на твою корову! – махнула она рукой, – Что я, коров не видела никогда? – Марта игриво прислонила палец к губе и, продолжая улыбаться, предложила альтернативу, – Пойдём, я тебе кое-что много интереснее покажу…

– М-м… – взбудораженный, вздрогнул парень. Он полнился энергией. Что же такого хотела показать его возлюбленная? Кажется, он догадывался…

– Ты такого никогда не видел! – всё твердила Марта, взяв за руку юношу и поведя куда-то в сторону. В сторону сеновала.

– Да тама холодно, – отдёрнул он свою руку, – Пошли лучше в дом. У меня как раз никого не… – но не успел договорить пошляк, как был перебит пассией:

– Придурок! Это завсегда успеется.

И девочка продолжила вести парня. Вопреки ожиданиям Стефано, пришли они вовсе не на сеновал. Они в принципе миновали всевозможные места для утех и вскоре, стоит сказать, вовсе покинули пределы деревни.

– К-куда мы идём? – никак не мог успокоиться юнец. Похоже, не желая испытывать терпение отца, вовремя не подоив корову, парень стремился отговорить свою подружку от сомнительной затеи. Ему, однако, не удалось оказать какое-либо сопротивление хрупкой девчушке. Совсем скоро парочка забралась по небольшому холму, чем смогла обеспечить себе просторную, обветриваемую со всех сторон смотровую площадку. Пред взором обоих раскинулись обширные земли плодотворной южной Италии. Где-то там, вдали, были другие деревни; были города и замки, аббатства. И далеко-далеко стоял величественный Неаполь – столица Неаполитанского королевства, где Стефано, его отец и дед родились и выросли. Насчёт прадеда юнец не был уверен: его память ограничивалась лишь тремя поколениями. Однако, как сказано ранее, всё это было далеко. Была другая не менее значимая деталь, заметная не только не меньше, но и даже больше всех остальных. Не так далеко, как хотелось бы, на тракте растянулась колонна из людей. На солнце изредка виднелись блики от пик и алебард. Одежда незнакомцев пестрила яркими красками. Кто это был? Трубадуры? Циркачи? Тут уж даже такой придурок, как наш герой, догадался, что это были солдаты.

– Кто это? – с интересом спросила Марта, сложив руки в замок перед собой. Похоже, она не смыслила во всяких мужских штуках.

– Не знаю… – с прищуром ответил Стефано.

– Но ты же мальчик! – не без толики непонимания ответила девочка.

– Ну… – поразмыслил парень, – Энто Папские войска! – с восторгом ответил он, неожиданно для своей спутницы начав спускаться с холма.

– Эй, ты куда? – кинула вдогонку девочка, но также решила проследовать за своим кавалером, не дождавшись ответа.

– Подойдём поближе. Я никогда не видел Папу!

Возможно, юноша действительно думал, что Его Святейшество всегда сопровождает своё ополчение. Но являлось ли это сборище его ополчением? Грохот от их ног эхом доносился сюда, практически не искажаясь. Обрывками долетали фразы, но разобрать их смысл то ли из-за ветра, то ли из-за других причин, влюблённые не могли. А пыль от солдатских сапог, казалось, вздымалась ввысь на целый actus[4 - Древнеримская мера длины равная 35.5 метров.]! Любовники быстрым шагом направились по холмистой местности навстречу незнакомцам. Пусть Стефано и был уверен в непорочности мыслей папистов, идти прямо по дороге он всё же не решался.

Двигаясь по направлению к незнакомцам в ярких одеждах, парочка начинала всё больше и больше нервничать. В конце концов, не всегда удаётся увидеть такое внушительное сборище. Внушительное потому, что ребятки просто не знали таких чисел, и на вопрос своего суженого «Мать нехай, сколько их тут?» Марта ответила просто: «Цельных сто!». А была ли здесь сотня, или же две, или же целая тысяча – ответить, пожалуй, мог лишь Винченцо ди Базилии из Коллебринчоне, который в недалёком будущем займётся работой над аквиланскими хрониками. Так вот. По мере обоюдного сокращения дистанции между парочкой и солдатами, Стефано мог всё отчётливее слышать голоса незнакомцев, топот сапог и позвякивание амуниции. К удивлению, юноша, несмотря на близость с ополченцами, до сих пор не мог разобрать ни единого слова песни, которую бравые паписты напевали. Она была энергичная, патриотичная, лаконичная и красивая, но, чёрт бы её побрал, непонятная!

Landsknechts leben, lustig Leben