Инанта Грёза. Путник

Посреди сарая стояла крупная лошадь и смотрела прямиком на неё. Кроме лошади – никого. Ничего. Непонятная, ненормальмая гладь стен; стены, снаружи щелясто-досчатые, изнутри предстали сплошными прямоугольными плоскостями, правда, не вполне чёткими, размытыми, без внятных деталей, зато освещёнными мягким, спокойным воском. Такого света два невеликих окошка никак не могли дать. Сами окошки виделись, как два ярко белых пятна на безупречной глади стен. В углах помещенья словно застыли полупрозрачные дымные сгустки.

И только центр странной картины – лошадь была конкретна и достоверна.

– Ага… Спокойно. Всё это, конечно, мерещится, – объяснила себе Нат. – Красивая ахинейка… а зачем?

Она оглянулась – закрыта ли за ней дверь. Дверь почти сливалась со стеной, была такой же идеально гладкой и светлой.

– Вот и отлично, – вздохнула она, имея в виду, что Венчик там, снаружи, этого всего не видит, и выраженья её лица, слава Богу, сейчас не видит.

Лошадь стояла без привязи, без удил, без седла. Она буднично перетаптывалась передними копытами, спокойно разглядывала Нат.

Кожа её – ровного мышастого цвета, на лодыжках ног серое светлело до сивины, а в короткой, подстриженной гриве и хвосте – сгущалось в чернь.

Лошадь была не юных лет и, по всему, успела потрудиться на своём веку. Шея массивна, выдвинута вперёд, привычна к напряженью. Спина кряжиста и поката. Ширококостные, однако не лишённые могучего изящества ноги, годные больше для надёжной, неутомимой поступи, чем для азартного скака.

В знак приветствия нежданной гостье, лошадь слегка фыркнула, пряднула ушами. Но с места не сдвинулась. Вся её безмятежная поза, прямой неупорный взгляд, рассеянное пожёвывание губами выказывали добродушный нрав, самостоятельность, не слишком великий интерес к пришелице.

Нат осторожно подошла ближе.

– Здравствуй. Ты настоящая, да? Вот здорово! Вот – не ожидала!.. А ты откуда здесь? А можно тебя потрогать? – медленно протянув руку, она коснулась жёсткой гривы. – Давай дружить, а? Ты мне нравишься.

Лошадь точно была, что ни на есть, обыкновенна, смирна, привычна к людскому общенью. Но – с беглого взгляда лишь. Нат почувствовала то, стоя вблизи, совсем уже свойски поглаживая ей морду, потрёпывая по расслабленной шее.

Первое – запах. В терпковатый подсол конской кожи, в сырую душность конского выдоха, в запах недавно прожёванного сена было вплетено что-то совсем иное, необозначимое, напоминающее бессвязно многое, а потому – ничего. Это был запах не лошади. Это был запах того, что она везла? Того, откуда пришла? Узнать бы откуда…

Второе – взгляд. Взгляд её содержал больше, чем взгляд обиходной деревенской коняги, которую по невесть каким транспортным нуждам свели сюда, в низину, и на время оставили в сарае. Выражение выпуклых чёрных зраков с медными отблесками было спокойным, уверенным, понимающим. Они не спешили, обстоятельно изучали непрошенную гостью, держали от неё какой-то не злой, затейливый секрет и добродушную иронию к ней – ротозейке.

– Ой! – вспомнила Нат. – Лошадка, а давай я тебя угощу.

Она отчиркнула «молнию» на своей наплечной сумочке и достала пакетик картофельных чипсов с грибами. Они покупали их вместе с минералкой на вокзальном перроне перед посадкой в электричку, чтобы погрызть в дороге, но так о них и не вспомнили. Высыпала шуршащие желтые лепестки на ладонь. Лошадь втянула ноздрями воздух, оценивая аромат, принялась аккуратно подбирать чипсы. Её шершавый, полувлажный язык приятно щекотал ладонь.

– Понравилось? Ещё? Ты такого, наверное, не пробовала.

То и дело Нат непроизвольно оборачивалась, оглядывала торжественно матовую, ирреальную гладь стен, почти физически, до мурашков по коже, ощущая на себе ещё какой-то пристально наблюдающий взгляд или взгляды. Может быть – мелькнула мысль – для чьего-то нецеремонного досмотра она и оказалась здесь; сама явилась или притянулась неведомым властным импульсом, принятым за собственное хотенье? Какой-то смысл или цель должны, наверное, быть в этом.

Лошадь, угощаясь чипсами, посматривала на неё внимательно.

– Ты же расскажешь мне, лошадка? Отчего здесь такое?.. такие стены… ты такая… это не привиделось мне? Я же не сплю. Кто-нибудь расскажет?.. появится? Я хочу увидеть. Я пойму. Я готова.

Лошадь перестала жевать, повернула голову к выходу прислушалась к чему-то, кратко фыркнула. Нат тоже повернулась к нечёткому прямоугольнику входной двери – кто-то войдёт оттуда? Нет, дверь оставалась закрытой.

Она вдруг почувствовала несильный упор в спину, удивлённо оглянулась. Лошадь мягко, но настойчиво, своим тяжёлым лбом подталкивала её к выходу. Выпроваживала – без раздражения, без спешки, с каким-то даже извинительным видом.

– Ты что, лошадка? – беспокойно засмеялась Нат. – Я же… Мы же с тобой ещё?.. – она сделала попытку отодвинуться, но лошадь опять оказалась сзади, и упор её лба сделался чуть сильнее.

Дойдя до двери, Нат ещё раз оглянулась. Лошадь пожевала губами, мотнула головой. Блестящие глаза были озабочены, почти смущены: мол, ты уж не обессудь, гостья дорогая, не серчай, стало быть, есть причина.

Недоумённая и слегка обиженная (Это за её-то ласки!) Нат толкнула дверь и вышла наружу. Корявая створа со скрипом закрылась.

Крепкий солнечный свет падал на стену халабуды; в совершенной чёткости были видны плохо подогнанные доски – плоские и горбылястые; куски фанеры и ржавой жести; в прорехах меж ними, кое-где шириной в палец, не виделось ничего белого, матового, воскового – лишь обычайный землистый сумрак. Стёкла окошек были пыльно серы.

– Что с тобой?! Что случилось? – подошёл к ней Венчик.

– Что?..

– У тебя вид такой…

– Какой?

– Глаза такие… Что ты там увидела?

– А ты? Видел?

– Чего?

– Оттуда… свет. Неяркий, матовый.

– Свет? Что за ерунда!

– И не слышал ничего?

– Нет.

– Даже, как я разговаривала?

– Да нет же. Ты зашла и вышла. Только какая-то… не в себе.

– Ты зайди, посмотри, а?

– Не вопрос.

Венчик шагнул к двери, распахнул её, заглянул в прямоугольный проём, исчез внутри.

– Ну и что тут такого? – донёсся его голос.

Нат, почему-то крадучись, почему-то с замершим сердцем, приблизилась к проёму.

Сарай изнутри был так же убог и незатейлив, как и снаружи. Многочисленные щели меж тёмными досками – рваные полоски внешнего света. Два окошка с мутными стёклами – два белесых пятна на стенке. Крыша – шиферные волны серы и отчётливы. Земляной пол, втоптанная в землю каменная крошка. Вдоль стены – старая деревянная скамейка, очень невысокая, как в спортзалах. В углу – четыре больших, фанерных с брусковыми каркасами ящика – пустые. Пятый ящик перевёрнут кверху днищем, придвинут к скамейке: по-видимому, он выполнял роль стола. Рядом с дверью – несколько вбитых в стену гвоздей; на двух гвоздях висят замызганные рабочие куртки, на третьем – мятая бейсболка. Внизу брошена пара нечистых резиновых сапог.

Никого живого в сарае, кроме них.

– Так что ты здесь, всё-таки, видела?

– Не знаю… – неуютно поёжилась Нат. – Я видела… не это.

– А что?

– Пойдём отсюда. Как-то мне здесь… не очень. Как будто, кто-то меня… обманул.