Часовая башня

– Шестая квартира, – зачем-то вслух произнесла Инга.

– Шестая. Нравится мне это число. Перевёртыш. Если перевернуть, будет девятка. В нём есть некая изменчивость.

– Но, не измена.

– Измены я не допущу, – так же хитро улыбнулся Вениамин. Худой, высокий, на голову выше её, носил длинные волосы, закрывающие уши.

Веня. Был самым красивым среди всех мальчиков в классе. Может поэтому и позволила ему ухаживать за собой последние месяцы перед экзаменами. То ли так настойчив был, то ли она допустила большее чем другим по отношению к себе, но теперь, был несказанно рад, ухаживание сдвинулось с мёртвой точки. Это произошло сразу после последнего экзамена, когда стремительно выросло свободное время.

Но, впереди у неё был Выборг, куда, в итоге всё же отменив на время Ленинград, переводили отца. Веню же ждала Москва. Странное дело, чем севернее, тем сложнее было устроиться на перспективную работу. Но, что-то заинтересовало её отца в этом переводе. В 44-ом участвовал в освобождении Выборга. Нужен был ей этот город, в первую очередь для получения образования. Внушили ещё в художественной школе; обязана учиться на архитектора. Да и к тому же эта отцовская перспектива. Всё совпало. Теперь могла, пусть и не живя в Ленинграде – поступать в художественную академию.

Венины же родители, как казалось ей, намертво приросли к Киеву, и не видя ничего более перспективного, нежели то, чего уже смогли добиться здесь, не стремились к большему, довольствуясь существующим. Но не упустили любой шанс, если только представится, которого, увы не было. Поэтому Веня брал на себя то, что не могли осуществить родители, двигаясь на север, но, не дальше Москвы, так, как там, считал и находится Иллий рай, что грел его своими лучами славы, для которой и рождён.

– Да тут целый дворец!

– Снимай обувь. Надевай тапки.

– Послушно нацепила с помпонами, разглядывая украдкой стены, с лепниной под потолком, камин сквозь открытую дверь гостиной, что, видимо была установлена в свой проём ещё до революции.

– Здесь сохранилось всё, как прежде. Квартира не была разграблена, так, как с самого первого дня отдана одному чекисту. В 37-ом его расстреляли. Затем, всё как по маслу. Еще трое руководителей высокого уровня пытались жить в ней, до самого начала войны. Так же расстреляны. Потом оккупация. И, только в 1954-ом, разогнав коммуналку, тут поселили моего отца. Сверху, в надстроенных этажах, всё не так. Гораздо проще. Да и потолки на метр ниже. Не то, что здесь, четыре с половиной, – закончив вводный экскурс, сменил тему:

– Пошли музыку слушать. У родаков много есть чего.

– А у тебя?

– У нас с отцом схожие вкусы.

Дорогой проигрыватель, с мощными колонками, занимал центральное место внутри на редкость низкого шкафа, стоящего посередине стены гостиной. Но диван и кресла, неимоверно большого размера, с резными подлокотниками и кожаной обивкой, тёмно-коричневого цвета, значительно уменьшали немалого размера комнату. Помогал им в этом и чересчур большой, стеклянный, журнальный столик.

Порывшись в иностранных пластинках, поставил джаз.

– Инга…

– Что?

– Так, просто.

– Тебе нравится моё имя? – смотрела прямо в глаза.

– Да. Необычное.

– Но оно же вульгарно, – хитро улыбалась.

– Вульгарно!? – искренне удивился; – Ничуть! – тут же сменил тему, заметив; – У отца есть коньяк. Это расслабляет. Выпьем?

– А нам нужно расслабиться? – улыбнулась ему. Всё это было для неё словно некая игра. В глубине себя посмеивалась над его поведением. Веня строил из себя лихого, обладающего широтой души хозяина всей этой сказочной для неё, но такой обыденной для него квартиры. Но, улыбки не сдерживала, наблюдая за ним, учась. Была ещё совсем юна, и многого не могла знать.

Большая, цветная фотография, в медной, тоненькой рамке, висела на стене. На ней мужчина в синем костюме, справа от него шла женщина, на заднем плане люди в серых и чёрных костюмах. Показалось на миг – что-то общее есть у этого мужчины и женщины с Вениамином. Но, что, пыталась понять. Никак не могла сосредоточиться.

– Твои родители?

– Да. Держи, – разлил коньяк, поставив перед ней на журнальный столик бокал.

– Я никогда не пила коньяк.

– Погоди, сейчас принесу лёд, – театрально ударив себя рукой по лбу вспомнил Веня.

Вернувшись из кухни, положил ей в бокал несколько кусочков, вежливо поинтересовавшись:

– Достаточно?

– Наверно. Не знаю.

– Ну, давай выпьем за то, чтоб у нас было всё хорошо в этой жизни.

– Давай.

Чокнувшись уже было собрался выпить. Но, остановил её хитрым взглядом.

– А, давай на брудершафт.

– С поцелуем? – догадалась она.

– Да, – смутился Веня.

– Давай, не теряла смелости Инга.

Крепкий напиток обжог её нёбо. Долго не таявший в бокале лёд одним маленьким, отколовшимся кусочком прокрался сквозь губы, осколком оказавшись на её горячем языке. Долго не решалась проглотить, гоняя айсберг во рту, ожидая его полного таяния.

Наконец проглотила.

Но, тепло прежде прошедшее по её горлу, согрев изнутри, не на градус ни упало.

Дождавшись пока Инга сделает глоток, потеряв хитрость улыбки, и от этого приобретя глуповатое выражение лица, ибо, как поняла теперь, никогда не мог улыбаться от всей души, честно, от сердца, произнёс:

– А теперь… – и потянулся к ней губами для поцелуя.

Никогда прежде не целовалась.

Но, много раз представляла себе, как будет целовать его в губы, если представится случай. Но, не стремясь к этому, ничего не предпринимая, теперь смутилась. Нет не в том было дело, что страсть утихла, и желание прошло. На одно мгновение представила сейчас, каким он будет лет эдак через сорок. Стало не по себе. Нет, не то, чтоб противно, просто никогда не думала, что таковыми становятся мужчины в представленном ею на миг возрасте. Но, ведь её отец не таков.

Ну, конечно же она просто вспомнила отца Вениамина, на фотографии в гостиной, которого никогда не видела прежде. В школу иногда приходила его мать, которую не узнала на фотографии. Теперь понимала; лицемерие таилось в этом взгляде опытного партийного руководителя. Холод и предательство.

Как же смогла прожить с ним рядом всю жизнь эта женщина, что так, казалось искренне улыбалась ей с фотографии. Нет. Ей никогда не понять этого. Никогда.

Не стала отталкивать его, или отодвигаться назад, решив идти до конца. Закрыла глаза. Но, от этого было еще страшнее, или, … скорее неприятнее. Именно это и вызывало тот страх, что нестерпимо заставлял открыть глаза, как раз в тот момент, когда коснулся её губ.

Думала этим и отделается. Но, скользкий, влажный язык пробивал себе путь прямо в неё. Интуитивно, что есть сил сомкнула губы. Но, почувствовав, как его рука скользит по её груди, сдалась. Тут же заполнил собой рот.