Часовая башня

У Вовы была хорошо выструганная, высушенная палка с крючком и лесой, толстой, прочной, с поплавком и блесной. Но, Алексу, как назло подарил отец настоящее удилище, купленное в рыболовном магазине. Позавидовал ему друг. Но, из гордости не подал и виду. Похвалив подарок не стал просить. А, спустя неделю вдруг и говорит;

– Знаешь, а меня не укачивает в шторм никогда.

– Не верю, – теперь уже завидовал другу Алекс.

– Спорим!?

– Спорим. … Только вот на что, да и как мы сможем доказать друг-другу, – усомнился Алекс.

– Очень просто. Возьмём у нас на пристани лодку, рано утром, будто рыбачить, а сами в Ладогу на вёслах.

– А, если не штормит?

– Вдали от берега всегда штормит, – старался казаться опытным Вовка.

– Завтра. В шесть, – загорелся азартом Алекс.

Теперь, же, когда чудом остались живы, тянула их к берегу чья-то богатая яхта. Хозяин которой не спешил показываться. Слишком малы и незначительны для него со своими детскими проблемами, а, может и не было никого на борту, кроме самой команды, что должна подогнать яхту к причалу в Кексгольме в определённый час?

Удочки, взяли с собой на всякий случай; вдруг спор будет проигран и лучшая перейдёт к новому хозяину. Да и половить рыбу в дали от берега, где она покрупнее и непуганней, тоже хорошая идея.

– Под сиденьем ещё пропусти и примотай к нему. Ага. … так-то надёжней, – убедился, что Алекс хорошо привязал верёвку к носу лодки, матрос.

– Часок потерпите, или на борт вас принять? – любезно поинтересовался он.

– Потерпим.

– Ну, и молодцы.

Лежали на дне лодки напротив друг друга. Смотрели в глаза.

– Знаешь, – заговорил первым Алекс: – удило твоё.

– Почему!? – даже испугался такого оборота Вовка.

– Забирай, – уверенно, бескомпромиссным тоном заявил Алекс.

– Я же проиграл.

– Я и не спорю. Просто хочу подарить тебе.

– А ты?

– Я твоё возьму. Или жалко? – улыбнулся Алекс.

– Нет, – неуверенная улыбка появилась на лице Вовы.

Сделал шаг на высокий, в уровень пола вагона перрон. Неспешно, будто не хотел, шёл по нему. Не много встречал на своём пути людей. Теперь поезда ходили полупустыми.

Вышел из недавно отстроенного вокзала. Элиэль Сааринен был автором этого замечательного сооружения. Начав в 1910 году со строительство вокзала в Выборге, перешёл к Хельсингфорсу в 1911-ом, закончив соответственно в 913-ом и 914-ом годах. Всего на один год отличалось начало их строительства. Два одинаковых здания объединяли собой его дорогу. Определяя начало и конец.

Неспокойно было в городе. Почувствовал это ещё на вокзале, выйдя из вагона. С ненавистью смотрели на него носильщики. Будучи чухонцами, всегда интуитивно отторгали в своём сознании всё Русское, коей была его чёрная, морская форма.

Шёл быстрым шагом, благо багажа имелось с собой всего один сак.

Перед ним была вокзальная площадь.

Вспоминал день, когда на ней для встречи депутатов собралась огромная толпа представителей армии и флота, причем все солдаты и матросы были вооружены, а офицеры – безоружны. Старался привести в нечто стройное всю эту толпу комендантский адъютант прапорщик Бриллиантов. Многотысячное революционное стадо повиновалось плохо. Творился невообразимый хаос. Вдруг среди общего гама откуда-то раздалось несколько случайных выстрелов. Причиной их послужили перепуганные солдаты, некоторые из которых схватились было за винтовки, присланные из Америки, похищенные из разгромленного накануне арсенала, но оказалось; обращаться с ними не умеют. Тогда те, которые не видели, отчего стреляли, решили; кто-то открыл огонь из окон окружающих домов. Началась бессмысленная стрельба. Всё многотысячное революционное воинство обуяла неимоверная паника. Одни сейчас же кинулись к зданию вокзала, давя и опрокидывая передних; другие, побросав ружья, лежали ничком на мостовой, некоторые ползли на четвереньках, судорожно стараясь спрятать голову.

Не ловил извозчика. Шёл к Свеаборгскому порту пешком.

Всё началось с того, как на стоящем на Неве крейсере «Аврора» безнаказанно был убит капитан 1 ранга М. И. Никольский, пытавшийся не пустить к себе на крейсер подозрительных лиц, со старшим офицером выйдя им на встречу и загородив путь. Затем революционные волнения стремительно перебрались и на весь остальной флот.

Далее последовала известная Алексу телеграмма командующему императорским Балтийским флотом вице-адмиралу Непенину от председателя государственной думы Родзянко, в которой сообщалось; в Петрограде вспыхнуло восстание, разрастающееся с каждой минутой и дума, дабы предотвратить неисчислимые бедствия образовала временный комитет, принявший власть в свои руки. На сохранение династии может быть надежда только в случае, если государь отречется от престола в пользу наследника цесаревича, при регентстве великого князя Михаила Александровича. Сообщалось и о том, что Временный комитет Государственной Думы уже признан великим князем Николаем Николаевичем и несколькими главнокомандующими фронтов. В силу создавшегося острого положения, Родзянко просил Непенина дать срочный ответ.

Так же знал Алекс и о том, что телеграмма поразила Непенина. Всегда находясь в стороне от внутренней политики не понимал происходящего, боясь последствий, предчувствуя плохой конец. Но, конечно же догадываясь; переворот происходил с одобрения великого князя Николая Николаевича и других главнокомандующих. Это говорило о неминуемом наступлении кризиса. Непенин чувствовал, как гибельно отразился бы во время войны с Германией, раскол среди главных военачальников, и делал всё, чтоб сохранить в боеспособном состоянии вверенный флот. В итоге был вынужден признать Временный комитет Государственной Думы.

Череда всех этих событий вела к непоправимому; полному развалу флота. Может именно поэтому и решил побывать у матери, в надежде увидеться с отцом. Сейчас же, идя к порту, выстраивал в памяти хронологию произошедшего.

Подходил к военно-морской комендатуре, для того, чтоб отметиться в своём прибытии на корабль.

Войдя в хорошо натопленное помещение комендатуры, отрапортовал;

– Кавторанг, барон Фон Курштайн из увольнения прибыл.

– Поручик по адмиралтейству Ивашевич. Проходите на корабль. Будьте осторожны. Матросы на гране бунта. В порту не спокойно. Судя по вашему вызову готовится вывод эскадры из Гельсингфорса в Петроград, – доложил молоденький офицер.

– Спасибо за информацию.

– Тревожное время. Чует моё сердце, финские большевики хотят захватить флот.

– Ничего у них не выйдет.

Ноги не хотели ступать к причалу. В голове мучительно перебирались наивозможнейшие варианты бегства. Для него дороги обратно не было. Да и не могло быть. Мать и сестра уже в Финляндии. Отец со дня на день мог оказаться в Выборге. Что ждёт его на крейсере? Интересно там ли капитан и какого он мнения? Знал его, как порядочного офицера, вот уже почти пять лет. Ни разу тот не давал повода усомниться в своей честности.

Вход на трап был заметён лёгкой позёмкой. Дневальных нигде не было. Кто угодно мог пробраться при желании на крейсер, где он провел часть своей жизни в долгих морских походах. Теперь же стоял, прислонённый к причалу, будто брошенный на произвол судьбы. Еще никем не подобранный, но, надеющийся, что всё же образумятся те, кто пока жил в его чреве, согреваясь теплом за бронированными бортами, словно глисты в кишечнике сохраняя микрофлору для лучшего пищеварения.

Пищеварения!?

Ну, да, именно пищеварения, ибо на что ещё теперь были способны все эти, когда-то беспрекословно исполнявшие команды, в основном бывшие крестьяне и самую малость рабочие – теперь матросня, как сами себя прозвали не без помощи и влияния со стороны,

Только пустой, отученный от способности самостоятельно позаботится о себе мозг легко принимает любые мало-мальски похожие на истину учения, не в силах справиться с аналитикой, не будучи способен думать, так, как был лишён этой возможности столетиями.

Рабский народ. Но, он не может уже без него. Весь его род, много поколений не просто жил бок о бок с ним, но и служил одному делу – защите отчизны, что стала одной общей с каждым из носителей фамилии Курштайн.

– Дневальный! – крикнул в темноту октябрьского вечера, осторожно, чтоб не навернуться на покрытых льдом, присыпанных снегом, ступенях трапа ступая вверх.

Никто не отозвался в ответ.