Становление

– До свадьбы не успеет зажить – улыбается Толстый – две недели осталось, а руке для восстановления еще год надо.

– Хорошее дело браком не назовут – назидательно погрозил пальцем охраннику Давид Исаакович – Бяха здесь?

Бяха занимал комнату Жоры. Он сидел в кресле и разговаривал по телефону, объясняя кому-то, что тот явно не прав. Увидев вошедших, Бяха закончил разговор и поднялся навстречу. Вовчику бросилось в глаза, что Бяха неестественно держит правую руку. Как бы стараясь не касаться ею скрытого под спортивной мастеркой тела, как вставая, поправил небольшую банку, висящую сбоку у бедра.

– Здравствуй, братишка! – Голос Бяхи звучал тоже немного не так, с каким то хрипом, а когда он вдыхал, был слышен слабый ни то свист, ни то хрип. – Видишь, что без тебя случается? Не уезжай больше.

– Больно? – спросил Вовчик

– Пройдет – махнул рукой Бяха – легкое задело, на вылет, ребрам досталось. Жить буду. Сам как?

– Вот, только что с поезда. Тут с этапа записку перехватил, важную – Вовчик протянул помятый клочок бумаги.

Бяха сел в кресло, прочитал записку, перечитал ее еще раз и положил на столик перед собой.

– И в чем срочность? – заинтересованно посмотрел он на Вовчика.

– Счастливой хатой называется седьмая камера СИЗО в области – Вовчик сел на край кровати, оставляя второе кресло Давиду Исааковичу, – а самый интересный персонаж в ней, это наш Солдат. Кстати, привет передавал, просил встретить в четверг.

– Ты таки смог меня удивить – внимательно посмотрел на Вовчика Давид Исаакович

– Меня тоже – признался Бяха – и где ты видел Солдата?

Пришлось рассказать, как попал в СИЗО и что, как и почему. Старшие слушали не перебивая, как умеют слушать только те, кто хочет понять.

– Вовчик, ты не заметил, в какую сторону шел поезд, с которым отправляли этап? – спросил Бяха.

Вовчик задумался всего на пару мгновений. Вспомнил перрон, путь, мост перехода слева.

– В нашу сторону – наконец ответил подросток – ну да, в хвосте поезда, за пассажирскими вагонами.

– Спасибо, братишка – Бяха стал очень серьезным – ты все правильно сделал.

– Давай таки не будем мешать раненому – поднялся Давид Исаакович – ему еще рано волноваться и переживать. Пойдем ко мне в кабинет, там есть кофе и коньяк, расскажешь как отдыхал. На рыбалку ездил?

Выходя из комнаты, Вовчик обернулся и успел заметить, как Бяха набирает номер телефона, сверяясь с записью в блокноте.

***

– Мам, привет! – как можно жизнерадостнее поздоровался Вовчик, едва на том конце провода подняли трубку.

– Ну и как это называется! – прозвучал вместо приветствия строгий голос – Я тебя вчера ждала, уже собралась весь мир на уши ставить, а ты тут такой радостный! Кстати, ты где?

– Мам, не ругайся, так получилось. Я в городе, сейчас у Давида Исааковича, пленки отдал в проявку и, пока жду, кофе пью.

– И где тебя носило? – было слышно, что мама уже почти не сердится.

– Дома расскажу – пообещал Вовчик

– Я твои ключи в видеосалоне оставила – вздохнула мама на том конце провода – котлеты сам себе разогреешь, раз вчера не приехал.

– Хорошо, мам – Вовчик невольно улыбнулся, из трубки раздались короткие гудки.

Вовчик положил трубку на рычаги сделанного под старину аппарата и взял в руку кружку кофе, в которую Давид Исаакович добавил пару чайных ложечек коньяка.

– Тут твоя доля от печати фотографий – на стол лег пухлый конверт – бери, не стесняйся. Костыль тоже собирает, Бяха сказал, что ничего не меняется, поэтому все по-старому. Здесь семь тысяч пятьсот. Сколько там, я не знаю.

Вовчик заглянул в конверт. Деньги были аккуратно сложены, и зажаты новомодной канцелярской прищепкой черного цвета.

– Смотри, Вовчик, что у меня есть.

Давид Исаакович подошел к столику, на котором стоял новомодный прибор, поднял крышку и положил на стекло десятирублевую купюру. Закрыв крышку, хозяин кабинета нажал на большую круглую кнопку, прибор зажужжал, забирая из лотка лист бумаги и через миг выдал копию купюры.

– Видал, можно деньги печатать – Давид Исаакович протянул Вовчику отпечатанную с одной стороны листа черно-белую копию купюры – только раскрашивать нужно руками, кисточкой.

– Я видел такое – отхлебнув из кружки, кивнул головой Вовчик, показав свою осведомленность – дедушки документы в Собес собирали, делали копии. Это «ксерокс» называется, одна сторона проката три рубля стоила.

Старый еврей замер, внимательно смотря в глаза Вовчика, и потянулся к телефону. Не отводя взгляда и практически не моргая, Давид Исаакович принялся накручивать диск телефона. Крутил долго, намного дольше, чем нужно, чтобы позвонить. «Межгород» – понял Вовчик.

– Здравствуй таки, Антоша, это Давид Исаакович, помнишь еще? Скажи, а сколько стоит та машинка, «ксерокс» по моему? Шесть тысяч? Та ты ж меня просто грабишь! Хотя ладно, мне надо – Вовчик подвинул к Давиду Исааковичу свой конверт с деньгами и, показал пальцем на себя. Тот в ответ лишь покачал головой – Але, Антоша, мне три таких надо и заправки для них штук десять. Да нет, не срочно, дня три подожду.

– Мне таки нравится, когда ты приезжаешь из другого города – аккуратно положив трубку на рычаги, проговорил Давид Исаакович – Хоть специально тебя вози.

– Пойду я домой – отодвинул от себя пустую кружку Вовчик – за фотками завтра приду.

– Ко мне только обязательно зайди – поднялся Давид Исаакович – разговор есть серьезный.

***

Проснулся Вовчик рано. Это, наверное, вредная привычка. Еще в деревне на каникулах, дедушка всегда хвалил его, и за утренней кружкой чая непременно напоминал вернувшемуся с пробежки внуку, что кто рано встает, тому Бог надает. На что Вовчик всегда отвечал: «Надает, надает, не помилует».

Мама ушла на работу, и дома было тихо, так тихо, что даже музыку включать не хотелось. Вовчик сидел за столом и улыбался, глядя на портрет Анютки. Вчера был трудный разговор с мамой. Она всё-таки обиделась на суточное опоздание сына. Называла его поросенком, а это был высший титул в иерархии нехороших сынов, и требовала рассказать всю правду, где задержался и что делал.

Пришлось на ходу придумать для нее историю про красивую девушку Машу, внеземную любовь, которая заставила задержаться на ночь в областном центре и поздравить со скорым рождением внука или внучки. На что Вовчик получил диванной подушечкой по голове и его заверили, что в бабушки еще не записываются. Тогда он принес из комнаты пухлый конверт с фотографиями с каникул, ту их часть, которые отдавал распечатать в ближний салон печати, и конфликт сошел на нет.

Пробежка прошла нормально. Единственное, без плеера бежать было не так весело и приходилось держать один ритм, а не менять его в зависимости от композиции, звучащей в наушниках. Да еще обычный маршрут в двух местах был перекопан людьми, ремонтирующими теплотрассу. Зато дома ждал контрастный душ, под струями которого, Вовчик решил, что из всех благ и достижений человечества лучшим является именно душ.

Друзей еще никого не было в городе, все на лето разъехались по бабушкам и еще не вернулись. Все правильно, ведь им не надо было уже в понедельник идти на какую-то таинственную отработку в училище. А Серега, тот вообще поехал в далекий Новосибирск поступать в техникум и появится теперь только зимой.

Разобравшись с фотографиями, отложив ту их часть, которую мама увезет дедушке с бабушкой, когда поедет за Димкой, Вовчик решил съездить на кладбище. Дедушка всегда говорил, что в такие места ездить нужно с утра, до обеда. Неизвестно откуда это повелось, но с дедушкиным опытом не поспоришь.

Дорога на остановку автобуса проходила мимо рынка, его рынка, где торговала цветами и разными ранетками баба Галя. Ее платок Вовчик узнал издали, и на душе стало тепло, как всегда бывает, когда встретишь старого знакомого или друга. Сам рынок почти не изменился, единственно, на возвышении появился небольшой киоск, судя по раздающейся громкой музыке, это была звукозапись.

– Здравствуйте, баба Галя! – поздоровался Вовчик – Мне два цветка надо, красных.

– Здравствуй, Вовчик! – обрадовалась добрая бабушка – только сегодня тебя вспоминала. А куда два?

– К Жоре поеду – вздохнул Вовчик – вчера с каникул приехал, нужно навестить друга.