Хроники Арли. Книга 1. Где я?

Что это было? Больно до слез в глазах. Я пытался рассмотреть своего обидчика и не мог. Картинка перед глазами расплывалась, у меня никак не получалось сосредоточиться. Я дотронулся до носа, на пальцах осталось что-то липкое и горячее. Кровь! Много крови! От осознания своей беспомощности меня охватило бешенство.

– Ах, ты, урод… – мой монолог был прерван, как и мысли за несколько секунд до этого: второй удар вышел довольно чувствительным, хотя и не такой силы, как тот, что свалил меня с ног. Или не хотели совсем уж калечить, или не поставлена рука.

Я не собирался просто лежать и ждать пока из меня сделают отбивную. Мне хоть и не посчастливилось служить Родине, и черный пояс был разве что от «Луи Виттон», но я мог за себя постоять. Телохранители – это здорово, но бывают ситуации, когда приходится делать все самому. Да и вообще, я полагал, что репутация в конечном счёте – лучший защитник.

Я снова сделал попытку встать, впрочем, такую же неудачную, как и предыдущая. Тело слушалось плохо, куда-то враз подевались реакция и сила. Словно из меня вынули стержень.

Меня вразумили с пятого раза. Если выбирать между «сдаться» и «тебя забьют насмерть», я все-таки остановлюсь на первом. Хотя и не сразу. К тому же на третьей попытке жалость у моего обидчика иссякла. Он удивленно хрюкнул, что-то сказал неразборчиво, а затем меня начали бить в полную силу. Я, как мог, прикрывал руками лицо и бока, так что досталось рукам и ногам. В итоге я на практике познал древнее правило: молчание – золото. Впрочем, те, кто знал меня достаточно хорошо, поняли бы, что это многообещающее молчание.

Мой обидчик, хорошенько меня обработав, удовлетворенно бурчал под нос и прохаживался вокруг: здесь шахта слегка расширялась на самой развилке. Моё хорошее настроение сменилось сначала оторопью, а потом и откровенным гневом, но я больше не пытался его показать. Лежа на боку и баюкая отбитые руки, я лихорадочно соображал. Какой уж тут розыгрыш?! Похищение! Но кто?! Кто посмел?! Кому я успел перейти дорогу? Да, не любили меня многие, но на такую откровенную акцию могли пойти единицы. Или это не по мою душу? Может, тут наследил отец? Кто-то хочет его денег или услугу?

Я лежал почти неподвижно, ожидая продолжения. Ну должны же мне сказать, что от меня нужно? Если бы хотели убрать, вряд ли затеяли такую сложную комбинацию. Или это элементарная попытка меня запугать? Что мне делать? Изображать из себя крутого? Впрочем, чего тут изображать? Маска покорности никогда не была моим коньком. Папа нередко повторял фразу: если не можешь стать душой компании, стань ее главой. А уж как этого добиться – вопрос отдельный. Инструментов для управления людьми хватало. Но и грудью на пулеметы кидаться не стоило. Вон она у меня какая хилая оказалась.

Долго ничего не происходило. Странный тип ходил и ворчал под нос, я лежал и старался не двигаться, невольно морщась от боли. Впрочем, все равно было терпимо, меня давненько не били, и мне понравилось, что я держу удар. Не понравилось другое: я его просто держу и не могу ответить. Я вглядывался в зеленоватый сумрак. Кстати, если бы не эта незапланированная остановка, развилку туннеля я бы пропустил. Стены в этом месте слегка раздвигались в стороны, практически закрывая выступом небольшой провал в тусклом свечении. Тут-то меня и подкараулили. Да и я молодец, проворонил, расслабился раньше времени, напридумывал себе невесть что. Хотя кто бы мог представить такое завершение незапланированной прогулки.

Впрочем, ничего ещё не закончилось. Для меня, скорее, все только начинается.

Мои мысли прервал звук шагов. Темнота скрадывала очертания, и фигура человека с трудом различалась с трёх-четырех метров. Судя по звуку, он немного подволакивал ногу. Вроде бы, правую – черное пятно на месте головы дергалось в сторону, когда тень делала шаг этой ногой. Помня реакцию на мой голос, я помалкивал, оценивая шансы на следующую попытку.

Пора или нет? Какой-то он слишком здоровый. К тому же мне очень не понравилась боль в спине. Что это? Последствия неудачного падения? Мне все-таки достались сильнее, чем рассчитывал? И ещё я заметил, что не могу лежать на спине ровно, как будто что-то мешает.

Ещё пять шаркающих шагов в тишине. Я едва сдерживал нетерпение, до того мне хотелось увидеть, кому пришло в голову организовать моё похищение. В том, что это именно похищение, я уже почти не сомневался. Даже если это и не сам организатор, я наконец узнаю цель мерзавца, ну и, конечно, цену моей свободы. Вряд ли кому-то нужна моя смерть. Живой я более ценная добыча, тут можно даже поторговаться: как-никак, я у отца единственный наследник. Во всяком случае, я очень на это надеялся.

Меня слегка потряхивало. Адреналина в крови хватало, но нельзя сказать, что мне было страшно. Играла на нервах неопределенность, не хватало информации, продолжала ныть спина, но я не боялся. Я пока не знал, что со всем этим делать, но привычно пытался продумать варианты действий.

Последний шаг оказался решающим. Мне хватило света, чтобы рассмотреть обидчика. От неожиданности я даже приподнялся. Я точно сплю! Ну или схожу с ума. Может, всё-таки квест? Из тех, где душат, связывают, топят, где все происходит на грани. Когда ставишь подпись, что «осознаешь и все принимаешь».

– Мужик, ты кто? – выдавил я из себя, не зная, смеяться мне или плакать.

Глава 2

Вам приходилось в вашей жизни одной-единственной фразой перечеркивать все? Я даже не знаю, как выразить это «все» словами. Ну нет в человеческом языке настолько емкого слова, которое отражало бы глубину и пронизывающую ясность того, что следует в него вложить. Как будто ты ещё есть, смеешься, плачешь, ругаешься, дерешься, наконец. А после тебя уже нет. Ты даже можешь продолжать делать свои привычные дела. Физически с тобой все в порядке: руки-ноги по-прежнему целы, голова на месте и даже живот не болит. А все равно что-то в глубине тебя понимает: тебя больше нет! И дом твой горит, сейчас горит, в этот момент, а все, что ты можешь,– стоять и смотреть, как в пламени исчезает вся твоя жизнь.

Может быть, что-то подобное испытывают люди, пережившие несчастную первую любовь. Помните? Ты ещё безоглядно любишь, в муках кричишь: вот он я! На, бери! Все отдам! Забирай! А перед тобой внезапно закрывают дверь. Не нужны человеку твои чувства и твое истекающее кровью сердце. Совсем не нужны, но ты-то этого не понимаешь, ты – любишь! И не доходит до тебя, что на самом деле, возможно, ты любишь совсем не человека, а это свое чувство. Наслаждаешься, упиваешься им, пьешь и не можешь напиться.

Но пролетают месяц, полгода, год, и чувства проходят. Ты идешь мимо и мучительно пытаешься вспомнить, почему ты едва не сошёл с ума, хотя с виду-то человек, как человек. Руки-ноги. Да и не такая уж красавица или красавец, на самом деле.

Я сидел в своём отнорке, на том же месте, где очнулся в первый раз. Мыслей не было, я тупо разглядывал стену перед собой. Иногда казалось, что зеленоватое свечение начинает пульсировать в такт сердцебиению, но спустя какое-то время ощущение проходило. У меня затекла спина, каменная крошка впивалась в кожу, и холод пробирал до костей, но меня настолько занимали мысли о происходящем, что остальное казалось мелочью.

Сколько времени прошло с тех пор, как я встретил Трока? Это тот самый мужик, который периодически чешет об меня свои кулаки. А что поделаешь? Со своим ростом я почти ни разу так и не смог собрать свою норму улиток, а, следовательно, и с едой у меня были проблемы. Правда, в последний раз ему за это досталось. Я вздохнул: желудок опять настойчиво напоминал о пропущенном приёме пищи, но к чувству голода я уже привык, голод – это уже мое нормальное состояние в этих местах.

Сложно вести отсчёт времени, когда для тебя нет разницы: день на дворе, ночь или раннее утро. Там, где мне суждено было вторично появиться на свет – прямо, каламбур получился, – всегда царила тьма. Все мои попытки отмечать время разбивались об отсутствие возможности его измерить. Даже элементарная смена дня и ночи оказалась для меня недоступна. Но что-то надо было придумать, потому что я понимал: все, что удерживает разум в не моем теле – это призрачная надежда. Неважно, на что я рассчитывал, память услужливо вычеркивала каждый прожитый день, оставляя нетронутой мысль, что нужно подождать. Чего? Не имеет значения. Просто подождать, и будет все по-другому.

Все равно я старался отмечать дни, хотя бы на глаз отмеряя время. Каждая черточка на стене, накарябанная моей рукой, что-то отнимала от моей жизни. Как будто резала саму ее суть. Но если бы этих черточек не было, разуму не за что было цепляться, нечего отмерять. Я скреб стену, выдавливая из надежды еще один день, и истово верил, что ещё чуть-чуть. Осталось немного.

Как я считал дни? Не знаю. Возможно, я рисовал две за день или не подходил к стене ни разу, падая от усталости в двух шагах от сделанного из более-менее чистого тряпья ложа. Иногда отметина появлялась на стене после сна, или я бросался к календарю в ужасе, понимая, что вот уже несколько дней, как мне казалось, не отметил его ни разу.

Эти черточки держали на плаву мой слабеющий разум, а каждый прожитый день все больше погружал в пучину беспамятства. Иногда я ловил себя на мысли, что подолгу замираю среди камней и могу так стоять очень долго. Мне кажется, что я жду чего-то. Тридцать чертовых черточек скребли по моей душе ледяными когтями, а я не знал, сколько еще смогу нарисовать на стене.

Впрочем, когда меня оставляли в покое, я не всегда пребывал в отупении и сидел, уткнувшись в стену лицом. Иногда ясность мысли возвращалась, заставляя анализировать происходящее и требуя от меня активных действий.

Я неоднократно раздумывал над тем случаем, который возвестил об окончании моей прежней жизни. Бывают моменты, когда понимаешь, что произошло нечто необратимое, поворота обратно можно не ждать. Мои планы на ближайшее время, мои обиды и стремления – все, что составляет жизнь обычного человека, пошло под откос. Был Александр Гроцин, да и весь вышел.

А потом мне стало не до размышлений. Да и какие тут могут быть размышления, если человек, которого я увидел, выглядел точь-в-точь, как и я: бесформенная юбка, накидка с прорехами и веревка на поясе с измочаленными краями. Какой из него профессиональный похититель?

Его облик настолько отличался от того, что я ожидал увидеть, что мне не удалось сдержаться.

– Мужик, ты кто?! – выпалил я, и тут меня накрыло по-настоящему. Потому что это был не мой голос…

Вы знаете, бывают такие моменты, когда хочется честно сказать самому себе что-то вроде «лучше бы ты умер, приятель»! Кому от этого было бы лучше, конечно, еще вопрос. Это сейчас тебе плохо, жизнь подстроила очередную подлянку, и кажется, что все ополчилось против тебя. Но ситуация может поменяться кардинально – вот ты опять на коне и уже жалеешь о своих словах, сказанных в минуту слабости. Впрочем, в последнее время мне было не до сожалений.

Да и с мыслями у меня, если честно, было не очень. Остались только желания. Причем, самые что ни на есть простые: поесть, поспать и чтобы оставили в покое. К сожалению, все три относились к разряду неосуществимых. В принципе. Ах, да, забыл, ещё меня жутко донимал холод.

Впрочем, обо всем по порядку. Ведь для начала, как порядочному человеку, мне следовало представиться. Да, как порядочному человеку… Звучит, конечно, двусмысленно. Особенно теперь. Почему, спросите вы? Потому что у меня нет ответа на этот вопрос. Я не знаю, кто я. Я не представляю, где я. И уже порядком сомневаюсь, человек ли. И только в одном я уверен: я это не я.

Мои невеселые мысли прервал звук шагов, гулко разносящийся по узкому коридору. Я испуганно вжался в кучу каменных обломков, которых в этом месте было превеликое множество, но сразу же сердито встрепенулся – это не моя реакция!

Можно ли за тридцать дней сломать человека? Наверное, можно и за три часа, но мне выпало именно «дней». Бить здесь любили. Мне доставалось за все: не понравилось, как посмотрел, – получи, не принес, сколько нужно, – огреб сразу вдвойне, чешешься долго – ещё на тебе. Неповиновение каралось мгновенно, так что мысли о мести мне пришлось запрятать в самый дальний свой уголок. Дошло до того, что я стал вздрагивать даже от взгляда.

Череда дней слилась в один, так что иногда я с трудом понимал, как звучит мое прежнее имя. Сломался ли я? Наверное, и да и нет. Да, потому что всю мою «борзость» выбили из меня в первые дни. Нет, потому что неожиданно для себя самого я держался, даже уже не за месть, за себя самого, за свой костяк, за то, чем я был и хотел стать. Да, бабки, квартиры, машины, которыми мы хвалились друг перед другом, – это все важно. Но сейчас понял я также и то, что несмотря на все это, уступал место старшим, готов был вступиться за незнакомую девушку, перевести пресловутую бабушку через дорогу. Как-то раз мой отец назвал все это «оставаться человеком» – слова, которые я запомнил надолго. Вот это меня держало. А также дикое желание при первой же возможности отсюда бежать.

– Иан! – хриплый громкий голос заглушал шаги. Никак старина Трок нарисовался по мою душу. Что на этот раз ему от меня надо?

– Иан! – уже ближе. Мне кажется, что я даже слышу, как невидимый пока Трок подволакивает правую ногу. Впрочем, бежать бесполезно: во-первых, некуда – я живу в тупике, во-вторых, тогда мне точно мало не покажется. Лучше «найтись» самому. Тогда, возможно, достанется не так сильно. Опытным путем я выяснил, что любой, кто меня искал, считал своим долгом показать, как он недоволен тем, что ему приходится заниматься этим в высшей степени бесполезным делом. А люди это были простые, бесхитростные, поэтому и демонстрировали свое неудовольствие наиболее доступным для них способом: зуботычинами, пинками и прочим рукоприкладством.

Я выполз из своей щели, цепляясь за неровности стены. В голове царил сумбур. Неделю назад я словно проснулся. Нет, я по-прежнему старался не выражать недовольства, с постным лицом выполняя приказы. Но злость во мне требовала чьей-то крови. Всему моему существу опять было противно скрываться. С другой стороны, мне было страшно и жутко не хотелось куда-то идти, зная, чем это непременно кончится. Я мучился от того, что понимал: страх – последствие моего положения, это чувство навязано мне извне. Сжав зубы до скрежета, я поковылял в сторону злого сопения и приглушенных расстоянием проклятий. Нужно поторапливаться. Мне, знаете ли, тоже не бегать стометровку за девять секунд: пару дней назад я выяснил, что моя правая нога уступала по длине левой, из-за чего моё передвижение напоминало гусиную походку. Вальяжно, переваливаясь с ноги на ногу, идти ещё можно, но стоит начать торопиться, как превращаешься в жирную утку, которая спасается бегством от постукивающего половником о топор повара.

И так не слишком высокий темп практически сразу упал вдвое, потому что темнота и дорога ограничивали скорость гораздо лучше любых камер. Под ноги постоянно попадались камни, под действием времени выпавшие из стен и потолка. Кое-где приходилось огибать полусгнившую опалубку и завалившиеся деревянные столбы, когда-то подпиравшие потолок. На них я тоже не обратил внимания в свое первое путешествие по коридору. Как я и предполагал, это место было давным-давно заброшенной угольной шахтой. Впрочем, с тем же успехом здесь могли добывать железо или серебро – со мной не спешили делиться подробностями.

– Иан! – взревело над ухом, и я понял, что все-таки нашелся. В следующую секунду мощнейшая оплеуха сбила меня с ног. В принципе я мог увернуться, подставив плечо вместо головы, но последствия… Все мы очень часто забываем про последствия. Умный понимает с первого раза. Тупой, пожалуй, с третьего. Лично мне хватило пятого, чтобы уяснить простую вещь: лучше пожертвовать головой, чем всем остальным. По голове не целились и редко когда прикладывали особую силу, «отоваривая», скорее, по привычке. Но стоило увернуться, как привычка отступала на задний план, и мной занимались вдумчиво и обстоятельно. Последний раз я смог подняться только на следующий день, ощущая, будто по мне прошел каток. Ну каток, не каток, а Трок прошелся точно. И не единожды. Полагаю, предыдущий владелец моего тела был безвольной, ходячей куклой, представляю, как удивился Трок, когда я бросился на него с кулаками.

Так что мне пришлось срочно умнеть, загоняя ярость вглубь, запоминая, кому и сколько должен. Смогу отомстить или нет, не имеет значения, лучше быть ко всему готовым.

После оплеухи я послушно отлетел к стене, не сдержав стон, мысленно добавляя к счету хромого бугая еще одну единицу. Итого, он мне должен почти семьдесят, один удар – одна единица, арифметика – наука точная. Выживет ли урод после того, как я верну ему все долги, меня не особенно волновало. С ним я первым расплачусь по счетам.

Трок мрачно смотрел в мою сторону, раздумывая, не следует ли добавить, но, видимо, решил, что на сегодня с меня хватит и этого. Великодушная сволочь…

Он ткнул в меня скрюченным пальцем, ещё раз назвал по имени, смачно сплюнул и недовольно махнул рукой, велев идти за ним. Затем он развернулся и, подволакивая ногу, зашаркал туда, откуда пришел.

Мне ничего не оставалось, кроме как торопливо подниматься, не обращая внимания на обжигающий правую щеку след от удара. С ненавистью глядя в широченную спину, я поплелся следом.

Почему я сказал, что я это совсем не я? Что имел в виду? Тут вот какая штука. Человека определяет множество вещей. Осязаемых или эфемерных, вроде того, как он относится к общественному мнению или отдает ли дань моде. Также его формирует окружение и вещи, которыми он привык пользоваться.

Я – это Александр Гроцин, двадцать три года, сын владельца финансово-промышленной группы, а не подземная крыса по имени Иан (Да, это теперь моё новое имя). Я – это квартира в центре столицы с видом на парк и дизайнерским ремонтом, а не мрачные, узкие, темные вонючие коридоры, высеченные из камня, покрытого светящимся в темноте мхом. Вместо изысканной мебели – каменное крошево, полусгнившее дерево и крысы размером с закормленную собачку соседки напротив. Вроде, ее все Банкой звали… Черт, это-то мне сейчас зачем? Соседка, небось, сейчас сидит у подруги и попивает мартини, а я…

Еще я – это костюм от «Каналли», который шился для меня на заказ, а не грубая ткань, едва-едва прикрывающая то, что ты должен прикрывать согласно канонам приличия. Это сумка «Луи Виттон» из Мюнхена которую я забрал прямо с витрины, потому что коллекцию только готовили к продаже, и мне пришлось проявить чудеса красноречия чтобы убедить фрау отдать ее мне. Или мой любимый ремень от «Гермес», с пряжкой, сделанной в единственном экземпляре, и врученный лично хозяином магазина. Где ты? Почему ты превратился в грубую лоснящуюся ворсом веревку, на которой узлов больше чем самой веревки? Мне казалось, что я – это еще и дорогой одеколон, но нет! Тот аромат, что сопровождал меня здесь, вообще невозможно вообразить даже в страшном сне! Господи, как я сюда попал?! И куда, сюда?? А, главное, за что мне все это?

Пока я предавался воспоминаниям, не заметил, как пришли. Я тут уже бывал раза два или три. Низкий коридор, по которому я тащился вслед за Троком, заканчивался просторным помещением метров шести в высоту и десяти в диаметре. Если бы не набившая оскомину полутьма и кучи битого камня под ногами, его можно было бы назвать дворцом, по крайней мере для здешних его обитателей. Хотя ни для кого, кроме меня, мусор не вызывал никаких негативных эмоций. Ну есть и есть. Ходить и жить не мешает.