– Брат, береги ты себя, ради Христа, там. Ладно?
– Это уж, братишка, как получится. – Сказал он мне и повесил трубку.
А потом целый год мне писал письма:
«…Все у меня хорошо. Сидим на горе, загораем. Все у нас спокойно. Я тут сварщиком, мол, работаю».
А потом, когда ехал на дембель прочитал я его личное дело случайно. Вышел он куда-то. А мне эти его бумажки попались на глаза.
В графе воинская специальность было написано: «снайпер». Еще ниже карандашиком «убито 100 человек».
В графе награды было написано коротко и лаконично: «трижды представлялся к званию «Герой России».
Я стоял как вкопанный и не верил своим глазам.
Тут подошел брат, и отобрал бумаги.
– Что застыл? Прочитал? И давай больше не будем про это говорить, ладно?
Позже я его попытался разговорить.
– Что ж ты, Валера, сказки из армии мне такие писал?
– Да не хотел я тебя волновать понапрасну. Зачем?
– Что значит зачем, брат?
– Зачем писать о войне? Волновать зря. Всё нормально. Я вернулся. Я жив.
– Ты может быть, что-то расскажешь?
– А ты, побывав на войне, много рассказывал? Нет? Так что ж ты от меня хочешь?
– ладно, ответь мне на один вопрос. Почему тебя не наградили?
– Знаешь, брат, дерьмо случается в этой жизни. На этот вопрос отвечу. Понимаешь, нас контрактников там называли контрабасами. И считали, что награждать нас не надо. Типа и так им деньги платят.
На этом тот наш разговор был и закончен.
Через какое-то время я спросил его:
– А что, правда, что ты сто человек убил?
– Не знаю. – Честно ответил он. – Я не подходил к каждому и не спрашивал, жив он, или нет. Но вообще мне неприятно говорить об этом, прости.
– Я всё понял, больше не буду спрашивать ни о чем. Но объясни мне одну вещь, почему запись об убитых стоит карандашом?
– А ты сам подумай! Чтобы стереть можно было резинкой надпись. Понял?
– Ты что опять туда собираешься? – Ужаснулся я.
– А как же! Воевать должны настоящие мужики. А я мужик!
Долго я его уговаривал не ехать больше никуда.
Была у него жена. Любил он её больше жизни. Когда рассказывал мне про неё, у него даже выражение лица менялось.
Светлее он как-то становился. Лучше. Уж не знаю, говорил он ей о своих чувствах, или скромно молчал, предполагая, что жена и так всё сама знает. Но когда говорил мне о ней, наполнялся такой безграничной любовью и заботой, что не заметить этого было нельзя.
в моих уговорах его жена и была последним козырем.
Обещал он мне в Чечню больше не ездить.
Знал я, что слово он своё сдержит.
Такой человек он был. Что если раз слово давал, то держал его до конца. Чтобы ни случилось. При любых обстоятельствах держал слово. Обязательный был человек.
Однажды случайно в поезде я случайно встретил парня, который служил с братом в Чечне.
– Мужик он был правильный. Просто делал своё дело и все. – Рассказывал ветеран. – Говорить не любил. Как-то раз попали мы под обстрел. Ну, кто куда. Большинство бегом сломя голову бежать. А по нам прицельно так еще кто-то бьет. У всех паника. А он просто выбрал позицию, и стал стрелять. Огонь весь перешел на него. Мы тем временем очухались, и потом отбились. Если бы тогда не он, всех бы могли нас положить. Вот так вот.
Разговоров о Чечне Валера не любил.
Все рассказы о Чечне касались кормежки и быта. Кормили неважно, но он не жаловался. Только когда приезжал в отпуск, спросил у жены:
– Вы каждый день так едите?
– Как? Так? – Удивилась она.
– Вкусно. – Ответил брат.
– Не знаю, по-моему, обычно. – Ответила супруга.
– А нам в армии почти каждый день трубы давали с дельфинами.
Супруга поперхнулась пищей.
– Вы что настоящих дельфинов ели?
– Конечно, нет. Это солдатский юмор. Так мы макароны называли с килькой в томатном соусе.
– У меня вот осталась банка каши из солдатского пайка. Хотите – попробуйте, как нас там кормили.
Попробовали мы тогда ту солдатскую пищу. И вдвоем больше четырех ложек не осилили.
Несъедобная была та каша. Резиновая какая-то с жутким вкусом.
После приезда с войны брат долго не мог привыкнуть к постеленным белым простыням.