Бриллиантовая пыль

– Хм… – Кирилл Венедиктович задумчиво потер подбородок. – Что-то здесь не сходится… Я вы точно запомнили буквы на портсигаре?

– Обижаете, – покачал головой Василий Иванович.

– Бог с ним, – отмахнулся Кирилл Венедиктович. – Не важно пока. Что еще можете сказать об этом человеке?

– Я узнал, как его зовут, – с самодовольным видом заявил Коробов. – Хайзаров Викентий Львович.

– То есть он так себя назвал? – с сомнением в голосе уточнил пожилой человек.

– Да я в паспорт его смотрел, – соврал для убедительности Василий Иванович.

Кирилл Венедиктович с минуту помолчал, что-то обдумывая, после чего протянул Коробову сложенную конвертом бумажку.

– Вот вам за этот месяц, – сказал он, – а теперь слушайте внимательно, что вы должны сделать. Во-первых, разузнайте мне об этой женщине. Я имею в виду соседку, которая давно живет в вашей квартире. Кто такая, есть ли родственники, чем занималась до войны? Короче, все, что сможете. Второе: как только появится этот самый жилец, сразу дайте мне знать. Покопайтесь в вещах в его отсутствие – мало ли, что-нибудь интересное найдете.

– Легко сказать… – попытался возразить Коробов.

– А то я вас не знаю, – прервал его Кирилл Венедиктович. – Уж кому-кому, а вам не привыкать… Все поняли?

– Понял.

– Тогда я пошел, а вы побудьте еще минут пять в магазине, потом обязательно купите какую-нибудь книжку и можете идти.

Выйдя из магазина, Кирилл Венедиктович неторопливой стариковской походкой направился в сторону Невского проспекта, но услышанные от Коробова новости и купленные в букинистическом магазине альбомы заставили пожилого человека прибавить ходу. Расстояние до его дома на Загородном было довольно приличным, тем более для немолодого человека, и нетерпение Кирилла Венедиктовича взяло верх над осторожностью. Оглянувшись по сторонам, он зашел в небольшой скверик у главного здания Мариинской больницы и, присев на краешек скамейки, развернул сверток с альбомами.

Около часа сидел Кирилл Венедиктович в сквере, просматривая один за другим приобретенные альбомы. Быстро пролистывая какие-то страницы одну за другой, интеллигентный старичок иногда подолгу останавливался на отдельных иллюстрациях, внимательно читая описания ювелирных изделий. Когда Кирилл Венедиктович захлопнул последний, четвертый том альбома, он, закрыв уставшие глаза, откинулся на спинку скамейки и вслух пробормотал загадочную фразу: «В то время их там не было… Что и требовалось доказать…»

Теперь уже не спеша Кирилл Венедиктович отправился домой. Путь его лежал через Невский и дальше по Владимирскому. Наконец он добрался до Загородного проспекта, поднявшись на третий этаж бывшего доходного дома помпезной архитектуры, отпер ключом тяжелую двухстворчатую дверь и вошел в старинную квартиру, носившую следы былой респектабельности. Зайдя в прихожую, Кирилл Венедиктович скинул туфли, повесил на вешалку шляпу и плащ и, машинально приглаживая седую шевелюру, прошел в гостиную… Да так и встал как вкопанный на пороге комнаты. Устроившись на стуле рядом с обеденным столом монументального вида, громоздившемся посередине гостиной, сидел с невозмутимым видом какой-то человек.

Долг платежом красен

Наступлению весны 1912 года жители российской столицы, конечно, радовались, ибо на своих календарях обыватели уже начали отрывать первые апрельские странички, но зима уходить не спешила. Солнечных дней в первый весенний месяц случилось немного, ночами стояли морозы, не трескучие, но пощипывающие, и улицы Санкт-Петербурга все еще утопали под толстым слоем укатанного снега, по которому резво бегали лошадки, запряженные в экипажи на санном ходу.

Не удивительно, что, несмотря на погожий день, гуляющей публики в Летнем саду было немного. Кому охота бродить на холоде среди сугробов, любуясь на спрятанные под деревянными ящиками скульптуры? В глубине парка так вообще никого не было, а некоторое оживление царило только у неработающего фонтана, где еще с масленичной недели осталась выстроенная из снега ледяная горка. Там визжала детвора, хохотали гимназисты, щебетали румяные барышни, постукивали каблуками гувернантки и бонны.

С противоположного конца парка, со стороны набережной в Летний сад уверенной, но неторопливой поступью вошли два солидного вида господина. Оба были хорошо одеты, каждый на свой лад, и оба опирались при ходьбе на застревающие в снегу трости. На одном из них красовалась соболья шуба до пят и бобровая шапка, на другом – надетое несколько не по погоде, но ладное, добротное пальто с меховым воротником и аккуратный котелок на голове.

Мужчины только что встретились здесь же, на набережной, и, едва поздоровавшись, не сговариваясь вошли в парк, но углубляться в лабиринт заснеженных аллей не стали, предпочитая прогуливаться неподалеку от входа. В этой части Летнего сада, отгороженной изящной оградой от гранитной набережной, пока еще скованной льдом Невы, было совсем безлюдно, если не считать стоявшего у ажурных ворот одиноким столбом озябшего городового, но переговаривались мужчины все равно вполголоса, как будто опасаясь, что их подслушают. Такие избыточные предосторожности были, по-видимому, приняты по настоянию мужчины в котелке, хотя его собеседник подобных опасений явно не разделял. Путаясь в длинных полах тяжелой шубы, он, стараясь попасть в ногу своему более низкорослому спутнику, семенил по плохо утоптанной дорожке и, склонившись к уху собеседника, говорил с натянутой улыбкой:

– Что же вы, мой дорогой герр Краузе, не предупредили заранее о своем приезде в Санкт-Петербург? Вы лишили меня возможности встретить вас как подобает…

– А я как раз не хочу афишировать свой визит в Россию, – суровым тоном ответил берлинский адвокат. – Именно по этой причине, господин Борштейн, я и назначил вам встречу здесь… И совершенно напрасно вы явились сюда… с такой помпой, – Краузе раздраженно кивнул головой в сторону набережной, где стоял, сияя круглой решеткой радиатора, красный Делано-Бельвиль, на котором приехал на встречу банкир.

– Но что случилось, Фриц? К чему такие странности?..

– Ситуация изменилась, Арнольд…

– Не понимаю. Наши дела вроде бы складываются более чем удачно.

– Я не об этом… – Краузе в который раз оглянулся по сторонам. – Грядет большая война…

– Помилуйте, Фриц! – воскликнул Борштейн. – Никаких предпосылок к войне нет и не предвидится! По всему миру промышленный подъем, да и все монархи Европы, кого ни возьми, друг другу родственники… Разговоры о скорой и неизбежной войне – не более чем выдумки падких на сенсации газетенок.

– Я знаю, что говорю, – отрезал Краузе. – Это вы повторяете то, что пишут в газетах: о нерушимых семейных узах правящих династий; о техническом прогрессе; о скором всеобщем процветании. Поверьте, по сведениям, которые у меня имеются, – а мои источники никогда не ошибаются – на шахматной доске Европы назревает большая игра, к которой все уже готово: игроки определены, фигуры расставлены. Весь мир сидит на пороховой бочке; рано или поздно взрыв грянет – дело за поводом.

– И чем же это закончится? – подавленным голосом робко спросил Борштейн, который как никто другой знал, что адвокат слов на ветер не бросает.

– Я не ясновидящий, – пожал плечами Краузе, – но могу предположить, что старушка Европа изменится до неузнаваемости. Пока еще непонятно, вмешаются ли в конфликт Соединенные Штаты, но если это произойдет, то мы с вами не узнаем послевоенную карту всего мира…

Ошарашенный услышанным Арнольд Карлович притих, и некоторое время собеседники молча шли вдоль ограды Летнего сада.

– Давайте к делу, – прервал молчание Краузе. – Я приехал сюда как Арбитр, чтобы принять меры для обеспечения возврата тех самых займов 1905 года.

– Но ведь займы выдавались на десять лет, – сказал Борштейн, – срок возврата еще не наступил.

– В этом-то и проблема. Если случится война, то с их погашением, скорее всего, возникнут трудности.

– О каких мерах вы говорите?

– Наши партнеры по другую сторону океана хотят получить переданные в залог коронные драгоценности. Само собой разумеется, что если Русское Правительство своевременно погасит векселя, то все ценности будут немедленно возвращены.

– Это невозможно! – отшатнулся Арнольд Карлович. – Вы понимаете, Фриц, что со мной будет, если я вдруг явлюсь во дворец, чтобы забрать себе украшения Николая II и его семьи?! Мне конец!..

– Успокойтесь, Арнольд, – остановил перетрусившего банкира Краузе. – Никто от вас этого не требует… Просто отдайте мне закладные на драгоценности и всё! Это уже дело американских банкиров – предъявить их к исполнению.

– А если там… – Борштейн указал пальцем вверх, – узнают, что это я отдал расписки?

– О том, что закладные изначально были переданы вам в руки, кроме меня, знает только покровительствующий вам граф Витте, который ныне не у дел, если только вы не посвятили в эту операцию кого-то еще…

– Боже упаси!..

– Тогда вам нечего опасаться, или же… – Краузе остановился и пристально посмотрел в глаза Арнольду Карловичу. – Или же вы ищете повод для того, чтобы оставить эти драгоценности себе…

– Что вы! Что вы! – замахал руками внезапно побледневший, несмотря на мороз, Борштейн. – Безусловно… я отдам вам закладные!..

– Вот и отлично! – одобрительно кивнув, сказал Краузе. – Я знал, что вы человек разумный и примете правильное решение, – Борштейн в ответ довольно кисло улыбнулся. – Теперь что касается отношений вашего банка с берлинским филиалом… – продолжал адвокат. – В грядущей войне Германия и Россия, понятное дело, окажутся по разные стороны конфликта, и вы наверняка не сможете выполнить свои обязательства перед берлинскими банками.

– Я вас понимаю, – побледнев еще больше, сказал Борштейн, облизывая пересохшие губы. – Берлинские партнеры хотят, чтобы я погасил свои обязательства досрочно… Но вы же знаете, что эти деньги пошли на то, чтобы выкупить из японского плена русских военных. Векселя по этим ссудам должны быть погашены тоже через десять лет, то есть в 1915 году. Откуда же я возьму сейчас такую гигантскую сумму?!

– Все это мне известно, и я уполномочен сообщить вам, что наши берлинские друзья согласны, в счет уплаты долгов, принять полученные вами векселя Русского Правительства.

– Неужели в случае войны какой-нибудь из немецких банков рассчитывает получить деньги по российским государственным векселям?

– Не беспокойтесь, Арнольд. Мы приняли меры. Векселя будут предъявлены к оплате через наш швейцарский филиал.

– Вы думаете, это будет возможно?

– Конечно! Вот увидите, если разразится война, то Швейцария – страна вечного нейтралитета – станет пристанищем всех крупных капиталов Европы, а возможно, и всего мира.