Бремя контрибуций для России было неподъемным. Это хорошо знал Борштейн, прекрасно понимал Витте, да и Николай II, наверняка, догадывался. На японцев могли бы надавить Соединенные Штаты, чтобы те умерили свои аппетиты, однако совсем без выплаты компенсаций России при сложившихся обстоятельствах не обойтись, а чтобы их заплатить, потребуются иностранные займы. Для этого-то и понадобился Борштейн с его заграничными связями.
Связи были задействованы, согласие от иностранных банкиров открыть кредит получено, но образовалась небольшая загвоздка. Ссужать деньги российскому правительству без достаточного обеспечения никто не решался – кредитоспособность проигравшей войну империи вызывала большие сомнения. Требовался надежный залог.
«Да… Задача…» – поморщившись, подумал Арнольд Карлович, мысли которого были прерваны ударом колокола, возвестившего об отправлении экспресса.
Вокзальные постройки за окном купе плавно поползли назад; Борштейн откинулся на спинку дивана, вынул из кармана массивный золотой портсигар с монограммой, закурил, не торопясь развернул на столике купленную на вокзале газету и углубился в чтение вестей с фронта.
Когда поезд, покинув столицу, миновал пару десятков верст, в дверь купе Арнольда Карловича кто-то постучал тем вежливым, но настойчивым стуком, который сразу же указывает на то, что за дверью находится человек деликатный, но достаточно влиятельный. Не успел директор банка откликнуться на стук, как дверь в купе распахнулась, и внутрь вошел осанистый мужчина в партикулярном костюме.
Борштейн не видел Сергея Юльевича года два, то есть с тех самых пор, как тот был освобожден от должности министра финансов и назначен председателем Комитета министров, что означало, по сути, почетную отставку. За это время Витте мало изменился: та же благородная осанка, то же выражение породистого лица, такой же проницательный взгляд, разве что морщин добавилось, и мешки под глазами стали заметнее.
– Весьма неосмотрительно с вашей стороны ехать тем же поездом, – сказал Сергей Юльевич после обмена приветствиями. – Если вас увидели, могут возникнуть ненужные разговоры…
– Не беспокойтесь, Ваше высокопревосходительство… – ответил Борштейн скрипучим голосом.
– Прошу вас без церемоний, – прервал банкира Витте, недовольно поморщившись.
– Деньги, Сергей Юльевич, любят тишину, – продолжал Арнольд Карлович, слегка картавя. – Ни одна живая душа не знает, куда и зачем я уехал… Даже моя жена.
– На вокзале присутствовали репортеры. Они могли вас узнать.
– У них были дела поважнее… Ваша персона для них намного интереснее, чем моя.
– Боюсь, вы плохо знаете эту публику, – сказал Витте. – Ладно, давайте к делу, – Сергей Юльевич раскрыл кожаную папку, которую он не выпускал из рук во время разговора. – Вот здесь векселя на сумму займа и бумаги, касающиеся залога: перечень драгоценностей, опись, расписки, закладные…
– Отлично… отлично… – бормотал Борштейн, перебирая бумаги, в то время как Витте расположился на диване по другую сторона стола. – И в какую сумму оцениваются эти безделушки?
– Речь идет о личных драгоценностях императорской семьи! – отчеканил Сергей Юльевич. – Попрошу вас этого не забывать!
– Разумеется, но все же сколько они стоят?
– В перечне шестьсот пятьдесят семь ювелирных изделий, которые, по самым скромным подсчетам, стоят триста восемьдесят миллионов золотых рублей.
– Где же находится все это богатство?
– Ценности хранятся в Зимнем дворце в помещениях Бриллиантовой кладовой, – немного помедлив, сказал Витте. – Хочу напомнить, что займы берутся под гарантии самого Государя, – добавил он, заметив, что Борштейн был явно не в восторге от его последних слов, – так что передача драгоценностей в залог на случай невозврата заемных денег – не более чем формальность.
– Я уверен, что до обращения взыскания на коронные драгоценности дело, конечно же, не дойдет, но американские финансисты… вы же понимаете… они привыкли вести дела, полагаясь не на слова, а на что-то более весомое… – изображая сожаление и аккуратно подбирая слова, возразил Арнольд Карлович.
– Вот сохранные расписки, – Сергей Юльевич вынул из папки еще несколько листов. – Они подписаны самим Государем! – Витте многозначительно двинул бровями. – По этим распискам вы или кто-либо другой в любой момент может получить драгоценности на руки.
– Ну что вы, Сергей Юльевич, – сказал Борштейн, скосив глаза на расписки, – они вряд ли понадобятся, но я вынужден… – Арнольд Карлович как бы нехотя взял протянутые Витте листы бумаги, сложил их пополам и нарочито небрежным жестом засунул в карман висевшей на вешалке визитки. – Только лишь для того, чтобы мои европейские и американские коллеги могли спать спокойно…
– Когда мы можем рассчитывать на получение денег? – спросил Сергей Юльевич. – Прежде всего мы должны оплатить Японии содержание русских моряков, солдат и офицеров, попавших в плен, для того чтобы как можно скорее вернуть их домой.
– В моем банке уже зарезервирована соответствующая сумма, и я отдам распоряжение о ее выдаче сразу, как только вернусь в Петербург, – ответил Борштейн, – а что касается… так сказать… неофициальной части… – Арнольд Карлович взял многозначительную паузу, – то я вам скажу, что к тому времени, как вы доберетесь до Нью-Йорка, все будет готово.
– О какой сумме идет речь?
– В вашем распоряжении будет любая требуемая сумма в пределах ста миллионов долларов.
– Благодарю вас, Арнольд Карлович, – сказал Витте, вставая. – Смею вас заверить, что ваши услуги будут по достоинству оценены на самом высоком уровне!
– Не стоит благодарности, Сергей Юльевич.
До Парижа, откуда русская делегация во главе с Витте должна была отправиться в американский Портсмут, Арнольд Карлович не доехал. Он вышел из поезда в Берлине и, распорядившись насчет доставки своего багажа в гостиницу, прямо с вокзала направился по весьма важным делам. Дела эти, как видно, были не только важными, но и конфиденциальными. Покинув вокзал пешком, Борштейн смешался с людским потоком и, брезгливо поморщившись, залез в вагончик электрического трамвая. Поколесив по городу, Арнольд Карлович вышел на Александрплац и уверенной походкой направился к одному из окружающих площадь зданий помпезного вида, увешанному многочисленными вывесками всевозможных магазинов и контор.
Поднявшись по широкой лестнице с мраморными ступенями на второй этаж, Борштейн открыл дверь, рядом с которой имелась полированная медная табличка с надписью Deutsche Anwaltsverein. Fritz Krause Rechtsanwalt und Notar[1 - С нем. – «Германский адвокатский союз. Фриц Краузе, адвокат и нотариус».], и оказался в приемной, обставленной с простоватой роскошью: диваны и кресла с гнутыми ножками и бархатной обивкой, ковер на полу и китайские вазы, расставленные по углам.
– Добрый день, фрау Мюллер, – поздоровался Арнольд Карлович со строгого вида женщиной солидных лет и монументальной наружности, сидящей за столиком рядом с дверью, ведущей в кабинет, склонив голову над какими-то бумагами.
– Добрый день, герр Борштейн, – отозвалась та, не меняя позы. – Прошу вас в кабинет…
Кабинет адвоката резко контрастировал с роскошным убранством приемной и удивлял посетителей почти что аскетичной простотой: дубовый стол, стулья с высокими спинками, уходящие под потолок шкафы с папками и фолиантами книг за стеклом, портрет Кайзера в деревянной раме – вся обстановка отличалась добротной незамысловатостью. Единственным украшением, которое можно было увидеть в кабинете, был великолепный письменный набор из малахита, стоящий на столе.
Сам адвокат – герр Фриц Краузе – производил странное впечатление. Щуплый лысоватый мужчина лет пятидесяти пяти, невысокого роста, с пухлым лицом и близко посаженными глазами внешне напоминал скорее конторского служащего в банке средней руки, но его речь, манера разговаривать, жесты и острый, проницательный взгляд выдавали в нем человека, который привык отдавать распоряжения, а отнюдь не выполнять их. Впрочем, на адвоката и тем более на нотариуса он тоже нисколько не походил.
Прежде чем войти в кабинет, Арнольд Карлович невольно замешкался и несколько секунд переминался с ноги на ногу перед дверью. Удивительное дело, но обладающий резким и даже вздорным характером банкир испытывал необъяснимую робость перед герром Краузе, хотя при встречах с крупными коммерсантами и высокопоставленными чиновниками, такими, скажем, как граф Витте, он не испытывал ничего подобного. Мало того, попав в кабинет, крупный банкир и известный предприниматель Борштейн поздоровался с берлинским адвокатом как со старым знакомым, но в то же время с некоторым почтением, что для не считающего необходимым церемониться в общении с людьми Арнольда Карловича было совсем уж необычно.
– Как наши дела? – спросил хозяин кабинета.
– Как нельзя лучше, – с самодовольной и одновременно несколько заискивающей улыбкой сообщил Арнольд Карлович. – Мой протеже все-таки отправился в Портсмут, имея в кармане пару приличных аргументов, для того чтобы заключить мир.
– Вы думаете, русской делегации удастся найти общий язык с японцами? – без видимого интереса спросил Краузе.
– Располагая сотней миллионов американских долларов, можно выйти победителем из любой войны, даже вдрызг проигранной, – иронично прищурив один глаз, ответил Борштейн.
– Удивляюсь, как вам удалось уговорить американцев раскошелиться, да еще на такую сумму… – без всякого, впрочем, удивления заметил Краузе.
– Мне и самому пришлось выложить кругленькую сумму, чтобы Россия могла выкупить своих военных из японского плена. Ну да ничего… Я не внакладе, да и американцы тоже.
– Вы полагаете, что эти деньги вернутся?
– О чем вы, Фриц?! – ирония в голосе Борштейна достигла максимума. – Вы не знаете, что такое иметь дело с русскими. Секретные договоры займа… на основании личных договоренностей… Про эти деньги можно забыть!
– Но ведь вы говорили, что займы будут выданы под векселя русского Правительства, которые, если что, можно потом предъявить к оплате.
– Скажу вам между нами, дорогой герр Краузе. Векселя-то выписаны, но кто о них знает?.. Пару человек, один из которых – русский царь… И если кто-то вдруг осмелится предъявить к оплате хоть один из этих векселей, то всплывет подоплека секретных займов и случится большой скандал… А кому это надо? Лично я не рискнул бы пойти на такую авантюру…
– Тогда в чем же профит?
– Похоже, что для американцев мир на Дальнем Востоке стоит гораздо больше, чем те деньги, которые они обещали русским.
– А для вас?
– У меня другой интерес…
– Понятно, – кивнул Краузе. – Вы получите хорошие концессии на строительство железных дорог.