Ливень

– Всё-всё! Лис, я понял. Понял! Спрашивай! – выставил перед собой руки Глобус корчась от боли. – Это же я так по привычке.

– Рассказывай. Вопрос задан, – бросил на стол чистый носовой платок с вышивкой я.

Тонкая струйка воды из лужи под вешалкой устремилась под стол смешавшись с капельками крови Глобуса под его ногами.

– Мы сами не поняли, Лис. Всё было нормально и вдруг ему зачем-то понадобились эти дети…

– Дети?

– Да, дети.

– Девочки?

– Про пол разговора не было. Знаю, что главным условием было чтобы не старше двенадцати лет. И чтобы… малохольные, – шмыгнул носом преступник, прижимая платок к лицу.

– Патрик, ты же человек с образованием. Разговаривай хоть со мной нормально, – раздражённо отодвинул я стул от стола и уселся на него.

– Непременно бледные ему нужны были. Болезнь такая есть анемия. Что-то с эритроцитами, – остановив кровь Глобус протянул мне платок, но я жестом отказался. – Собрал всех и сказал тащите ребятню и побольше. Каждому заплатить обещал.

– Больные дети не смогут работать…

– Вот и мы сразу смекнули, что толстяк что-то другое задумал. Но что именно, так и не поняли.

– У Анны анемии не было, – отрицательно помотал головой я. – Знаю это наверняка.

– Эта та девчонка, за которой вы пришли? Так её Зубр притаранил. Он же болван! Главное, чтобы талеров ему в карман насыпали. Не притащил бы её, пожили бы ещё.

– Понятно. Что ещё? Может быть было что-то странное? Из ряда вон?

– Да вроде ничего такого… амулет вот у толстяка сломался, так он пообещал голову оторвать тому магу, который его ему продал. И вообще, все наши проблемы начались после того как мы купили этот чёртов дом, – с досады топнул ногой преступник. – Я говорил Щекастому не покупать особняк Гудмана, а он не послушал. Мне всегда этот дом не нравился.

– Думай-думай. Что-то должно быть, – перебил я Глобуса чувствуя, что уже у порога разгадки.

– Толстяк доктора пристрелил.

– Доктора?

– Да. Перепихона.

– Того который в «Десяти пальцах» врачом работал?

– Точно, он. Что-то украл там и погнали его. Нас лечил.

Августа Кляйна я помнил хорошо. Высокий, худой с вечно грязными волосами свисавшими сосульками на плечи. Отвратный тип. Ничего он не воровал, со службы его погнали за пристрастие к кокаину. Хотя говорят врачом он был неплохим.

– За что он его убил?

Кровь снова хлынула по подбородку Глобуса и тот задрав голову вверх прогундосил:

– Вот клянусь тебе Лис, не знаю. Зубр его привёз по просьбе толстяка среди ночи. Тот зашёл к нему в кабинет, а через час БАБАХ… и всё!

Он не врал мне. Встав со стула, я подошёл к окну. За прутьями решётки, внизу, по мостовой, сновали туда-сюда кареты и экипажи, мальчишки газетчики, пользуясь выглянувшим солнышком и передышкой в осадках с криком носились по тротуарам:

«Ночной дозор создаёт специальное подразделение по борьбе с преступностью!» «Рой Мальдини обещал раз и навсегда очистить улицы от преступников!» «Будут ли теурги бороться с криминалом?!» «Что скажет регент?!».

– Забыл кое-что ещё. Правда не думаю, что это очень важно, – произнёс за спиной Глобус.

– Слушаю тебя.

– Щекастый в первый же день как мы перебрались в особняк чудилы палец уколол.

– Чем?

– Да шут его знает, чем. Парни говорили вроде как склянкой какой-то старой.

Повернув голову в сторону собеседника, я почувствовал резкий запах палёной плоти под носом. Так всегда бывало, когда нападал на след.

– Доктора убили до или после этого?

– После. Точно после.

– А амулет, когда сломался?

– Тоже после… – задумчиво произнёс Глобус подняв на меня глаза, и крупная бордовая капля снова поползла по его губам.

Глава 12. Протухший свидетель

Тело Августа Кляйна поднимали осторожно, боясь, что оно снова сорвётся на дно колодца и рядовым стражам, замершим вокруг полуразрушенного кольца кирпичной кладки, повторно придётся лезть в эту клоаку, марая тиной форму и еле сдерживая приступы рвоты от царящей там вони.

– Ну и запашок! – сказал Пибоди зажимая нос ладонью и делая шаг назад от провала в земле. – Так себе свидетель!

Конечности мертвеца, так же, как и его голова, покрытая седыми слипшимися волосами, закрывавшими лицо, болтались из стороны в сторону, что делало его похожим на марионетку. «Вот только кто он, этот всемогущий манипулятор?» – некстати подумал я, подняв взгляд на Регину Колд сидевшую на бочке возле покосившегося когда-то уютного домика и разглядывающую что-то маленькое, металлическое на раскрытой ладони.

– А чего ты хотел? Колодец никто не чистил уже лет двадцать, – удивился Рассада. – Дом заброшен.

– Никаких не двадцать, – возразил стражу Галгарпер. – Ещё десять лет назад здесь жил со своей семьёй Пауль Стримник – местный кузнец. Талантливый парень.

Пииу! Доска, на которую мы забросили верёвку жалобно застонала. Ноги доктора по колено в тёмно-зелёной жиже дёрнулись и на остатки мостовой под нашими сапогами закапали густые капли грязи. С одной из ступней, с мерзким звуком, свалился ботинок открыв нашему взгляду покрытую трупными пятнами сморщенную кожу.

– Это тот самый кузнец, что супругу свою убил и детишек? – подпрыгнул Ганс, знавший обо всех громких преступлениях, произошедших в городе за последние полвека. Я сам видел у него толстенный самодельный альбом с вырезками из «Висмарбург билд».

Мальчишка оклемался после поездки в Геенну, молодец. Сейчас он с неодобрением косился на поглощавшего с аппетитом булку с повидлом Рассаду, откровенно не понимая, как тот может есть в присутствии трупа, да ещё в окружении таких ароматов.

Ничего, поработает с наше и не такое будет принимать как должное.

– Он. Только с убийством там не слишком всё понятно, – произнёс Пибоди помогая постовым стравливать верёвку сооружённого нами примитивного подъёмного крана.

– Никого Пауль не убивал, – прервал болтунов я, задумчиво наблюдая как тело Перепихона (кличку свою он получил за любовь… впрочем, вы поняли) опускают на землю. – Стримник своих близких любил. Это я знаю точно.