Камень. Биографический роман. Книга 1. Первые шаги к свету и обратно

– Фамилия?! – обратился ночной гость к очередному арестанту.

– Копотков, – последовал незамедлительный ответ; тон, которым это было произнесено, почему-то показался Пете паническим, но он отнёс такую свою оценку голоса соседа по камере на счёт усталости.

– С вещами на выход! – скомандовал охранник уже более звучным голосом.

– Ах, – испустил вопль сосед, рефлекторно отстраняясь и вжимаясь спиной в стену.

– Ах… Ох… Ф-ф-ф, – принялись вторить ему узники со всех концов камеры.

Люди стали ворочаться и чмокать; было слышно, как некоторые жадно хлебают воду из кружек, другие – перекладывают мокрые тряпки на следующие части тела.

«Почему они не спят?» – пронеслась в сонной голове у Петра мимолётная мысль.

Между тем охранник отошёл немного в сторону, давая возможность Копоткову собраться. Тот, сопя и шмыгая носом, оделся, сложил вещи в узел, взял свой «матрац».

– Прямо! – скомандовал охранник, знаком показывая на дверь.

– Прощайте, хлопцы! – тихонько проговорил мужчина, уходя.

– Прощай! – еле слышно раздалось в дальнем углу.

Процессия проследовала к выходу. Громыхнула дверь. Некоторое время люди ещё беспокойно двигались, потом мало-помалу всё стихло.

Какие-то неопределённые тревожные догадки пробовали стучаться в сознание Петра, но измученный мозг отогнал эти поползновения. Парень опять уснул.

…

Утром всех разбудил лязг дверей и засовов. Начинался очередной тюремный день. Сон, утренняя оправка и какие-никакие водные процедуры привели Петю в чувство. Возвратившись в камеру, он принялся осматриваться, стараясь определить наиболее приемлемую линию поведения в новой среде.

– Меня зовут Денис, – представился мужчина, нары которого располагались напротив; он протянул свою узкую ладонь и после рукопожатия продолжил: – Я здесь старожил, парюсь уже три недели.

– Я Петя, – отрекомендовался новобранец, а затем сразу перешёл к разведке ситуации: – А что, три недели – это для данной камеры большой срок?

– Да уж немалый, – взялся вслух размышлять Денис. – Это камера для пересыльных, потому долго народ здесь не задерживается: большинство спустя неделю-другую отправляется дальше по этапу на восточные просторы нашей бескрайней Родины. Ну, а некоторым везёт меньше – остаются в харьковской земле навечно.

– Что Вы имеете в виду?

– Начнём с того, что не все арестанты молоды и здоровы, как мы с тобой, – Денис, который с виду был немного старше Пети, как-то вполне органично перешёл на «ты». – Люди постарше часто не выдерживают здешних условий: это сейчас стало попрохладнее, а когда я только сюда поступил, – здесь было настоящее пекло и, считай, каждый день у кого-то от перегрева хватало то сердце, то голову, то почки, то ещё что-то. Многие из подверженных таким приступам больше в камеру не возвращались.

Пётр удивился: если нынешнюю жаркую и удушливую атмосферу считать более щадящей, то что же тогда было раньше? Но спросил о другом:

– А куда же девались те, кто не вернулся?

– Об этом нам не докладывают, – пошутил Денис, – но думаю, что большинство из них уже отдали Богу душу.

– Какой ужас, – пробормотал Пётр.

– Это ещё цветочки – для больных людей, может, и лучше умереть быстро, чем после длительных мучений в тюрьмах да лагерях.

– А что же ягодки? – перепуганно спросил Петя.

– Ягодки постигли твоего соседа, которого сегодня ночью забрали с вещами на выход. Кстати, подвигайся на его место, пока никто не занял, – предложил Денис.

– Но ведь он может вернуться…

– Не может: оттуда ещё ни один не возвращался.

– Откуда?

– С того света.

– Как?! – опешил Пётр.

– Очень просто. Опять же, о своих действиях НКВД нам не отчитывается, но благодаря «тюремному телеграфу» – перестукиванию – все прекрасно знают, что забранных из камеры ночью – расстреливают.

– Без суда?

– И даже без следствия, – цинично отрезал Денис, – идёт война, и с потенциальными врагами и предателями, то есть с нами, – не цацкаются.

– А многих вот так забирают?.. Ночью?..

– Не больше пяти человек за ночь.

– И как часто?

– Охранник приходит почти каждую ночь, в разное время, будит всех подряд и спрашивает фамилии. Найдя нужного арестанта, уводит его с вещами на выход, а затем, через время, если смертник не один, – повторяет процедуру примерно с того места, где остановился.

– А кого расстреливают? Уголовников? Политических? Обвиняемых по какой-то статье? – лихорадочно перебирал варианты Петя.

– Никакой логики в выборе жертв пока не наблюдается, – констатировал Денис, – поэтому, как только охранник открывает дверь, все просыпаются, и пока он не уйдёт, считай, никто не спит: все лежат, как на иголках, и ждут приговора. Даже я, по прошествии длительного времени, не могу к этому привыкнуть. Но ты постарайся поспать хотя бы до и после прихода охранника, иначе за несколько дней изойдёшь на нет.

…

Когда наступила ночь, разволновавшийся Пётр, несмотря на успокаивающие наставления Дениса и других сокамерников, так и не смог заснуть. Как и большинство узников, он всю ночь не сомкнул глаз, пребывая в отвратительном состоянии ожидания своей участи. На этот раз охранник делал обход камеры против часовой стрелки, и за ночь увёл «с вещами на выход» четырёх человек. Так что Пете, находившемуся практически в конце его пути, пришлось дожидаться окончания процедуры, практически, до самого утра.

Петя и Шурочка отмечают Пасху.

1926 год, май.

Томаковка.

Начало второго дня Пасхальных праздников было посвящено общению родственников. Сначала Данил Шабля повёл своих домочадцев в гости к брату Дмитрию, потом обе семьи заявились ко второму брату Ивану, а к обеду все вместе собрались у Данила. Встречаясь, и взрослые, и дети христосовались: снова и снова сообщали друг другу о воскрешении Христа, целовались, обнимались и желали всего наилучшего. Семьи обменивались крещёными пасхами, куличами и яйцами, а заканчивалось всё праздничными застольями, разговорами и детскими играми.

Трапеза взрослых и игры детей были в самом разгаре, когда во дворе залаяла собака. Мария соскочила со стула и выглянула в окно.

– Петя, Шура пришла! – сообщила она сыну, – иди встречай гостью!

Парнишка тут же бросил игру и кинулся к двери.