Подлинная история жизни и смерти Емельяна Пугачева

Кандалинцов на Иргиз поехал для спасения в скит, и для того, не сказав о своем отъезде ни жене, ни детям своим, ибо, по раскольничему обыкновению видно так водится.

Я же – чтоб снискать в раскольниках знакомство, сказывался и сам таковым же, а потому во всяком месте странноприимством их пользовался, ибо у раскольников принимать бедных и давать покровительство им почитается за величайшую добродетель.

А как у Кандалинцова об отъезде билет был, а у меня не было, то по приезде к Яицкому городку (ибо другой дороги, чтоб не чрез город, на Иргиз ехать, нет), чего ради в город въехать и поопаслись, чтобы не спросили, а остановились под городом под Луку Переволошную (некоторое урочище яицких казаков), где наехали двух яицких казачьих жон, как зовут, – не знаю, и спросили у них: «Можно ли де проехать в городок и оттуда на Иргиз?»

Женщины же отвечали: «Буде пашпорт есть, то проедете, а когда нет, так в воротах задержат.

Да куда де вам надобно?» Когда же сказано: «На Иргиз», – то женщины указали:

«Вон де у етаго Строгановскаго саду (сад казака прозванием Строганова) чрез Чаган переедете».

Почему они и поехали. А переехав чрез Чаган, поехали большим шляхом на Иргиз. И приехали уже поздно близь Таловскаго умету (сей умет содержит один человек, называющейся Степаном Максимовым сыном, прозванием Еремкина Курица) и тут Мечетной слободы с крестьянами ночевали (оные ездили в Яицкой городок для продажи хлеба).

Тут я разсудил на Иргиз уже не ехать, для того что там меня знают и прежде поймали.

А как и тогда был без всякого письмянного вида, так для той же причины ехать поопасся. Откликав я товарища своего Кандалинцова в сторону, и сию причину, что на Иргиз ехать невозможно расказал. Кандалинцов же говорил: «Я де туда поеду».

А я стал ево просить, чтоб он своих лошадей мне за настоящую цену продал, и я де куда ни есть поеду в другое место. Кандалинцов пару лошадей и с телегою за  25 рублев мне уступил, о заплати ему деньги, Кандалинцов поехал на Иргиз, а я на умет к показанному Еремкиной Курице.

По приезде к нему Еремкина Курица узнал меня, ибо когда с выше сего сказанным Семеном Филиповым ездил я с Иргизу в Яицкой городок для покупки рыбы, так у него, Еремкиной Курицы, приставали.

(Оболяев Степан Максимович (Еремина Курица – эти слова он употреблял и в шутку, и бранясь – и они стали его прозвищем у яицких казаков), крестьянин села Незнаева Симбирского уезда, позднее пахотный солдат.

В 1762 г. бежал на Яик, где служил наемным работником у казачьих старшин, с 1771 г. получил в оброчное владение Таловый умет.

В ноябре – начале декабря 1772 г. Е.И. Пугачев дважды побывал в Таловом умете (во время торговой поездки из Мечетной слободы в Яицкий городок и обратно).

Еремкина Курица спросил: «Что ты, Емельян, отпущон из-под караула?» – ибо он знал, что я был пойман.

Но я отвечал: «Нет, де, а я бежал».

И просил ево, чтоб позволил у себя до времени пожить. А уметчик на сие говорил: «Живи де, я много добрых людей скрывал».

И так жил я у него недели две или больше, упражняяся в стрелянии и ловле на степи зверей. А как сей умет на таком месте, что великое число чрез ево проезжает людей, а яицких казаков множество ж ездят туда для стреляния зверей.

В одно время обедали несколько человек яицких казаков за одним со много и с Еремкиною Курицею столом.

И разговаривали те яицкие казаки (коих я не знаю), что они скрываются из городка для того, что по убитии де генерала с командою разложена на войско сумма денег за пограбленное у генерала и протчих имение, и велено собрать с кого 40, с кого 30, а с некоторых и по 50 рублей:

«А как такой суммы заплатить нечем, военная ж команда строго взыскивает, и так де многия от етого разъехались, а с жен де наших взять нечего, что хотят, то и делают с ними. И заступиться де за нас некому.

Сотников же наших, кои было вступились за войско, били кнутом и послали в ссылку. И так де мы вконец разорились и разоряемся. Теперь мы укрываемся, а как пойманы будем, то и нам, как сотникам, видно, так же пострадать будет. И чрез ето де мы погибнем, да и намерены, по причине той обиды, разбежаться все.

Да мы де и прежде уже хотели бежать в Золотую Мечеть, однакож де, отдумали довремя». После сего разговора те казаки, встав из-за обеда, разъехались.

В сие то время я разсудил наимяновать себя бывшим государем Петром Третиим в чаянии том, что яицкия казаки по обольщению моему скоряй чем в другом месте меня признают и помогут мне в моем намерении действительно»…..

(В начале августа 1773 г. Пугачев снова приехал в Таловый умет, где некоторое время спустя при посредничестве Оболяева встречался с казаками г.М. Закладновым, Д.К. Караваевым и С.Кунишниковым, объявил им о том, что он не кто иной, как "Петр III", явившийся здесь, чтобы защитить яицких казаков, вел с ними первые разговоры о возможности подготовки вооруженного выступления.

Пугачев и Оболяев отправились в Мечетную слободу (в 80 верстах от Талового умета), надеясь найти там "письменного человека" для составления указов. По приезде их в Мечетную (27.VIII.1773) Пугачев был опознан, монастырские власти подняли тревогу, монахи и слободские мужики схватили Оболяева, но Пугачев сумел бежать.

Следствие по делу Оболяева продолжалось около полутора лет. По определению Сената от 10 января 1775 г. Оболяев был бит кнутом, заклеймен и сослан на пожизненное поселение в Поморье, в Кольский острог.

Последнее прижизненное документальное известие об Оболяеве относится к началу XIX в. (ведомость о ссыльных пугачевцах в Кольском остроге от 1801 г. )

В заключение этой части считаю необходимым пояснить читателю и истинные причины волнений в среде Яицких казаков.

И давней первопричиной тут была экономическая составляющая.

Ведь главным источником пропитания для яицких казаков служили богатые рыбные ловли, которыми славился Яик.

Рыба шла с моря вверх по реке. Для того чтобы она не уходила в землю башкир, казаки сделали закол или учуг у Яицкого городка (теперь Уральск).

Но еще до Петра московское правительство точно так же поступило относительно яицких казаков; оно устроило учуг ниже казачьих владений, у Гурьева, и таким образом не допускало всей рыбы во владения казаков.

Гурьевский учуг отдавался на откуп разным лицам, но в XVIII веке его взяли сами казаки, обязавшись платить в казну по 5600 руб. ежегодно.

Деньги вносились по раскладке, собирали же их старшины. Со времен Петра начались изменения в строе яицкого войска.

Атамана стало назначать правительство; все управление было сосредоточено в руках войсковой канцелярии.

Начались распри между приверженцами старых порядков и приверженцами старшины.

Старшины притесняли казаков и собирали, вместо положенных за откуп 5600 руб., 10000 и более. Казаки стали жаловаться в Петербург, были присланы комиссары для разбора дела, но ничем это не кончилось, так как комиссары поддерживали старшин.

Тогда один из старшин, Логгинов, сторонник народной партии, отстаивавшей старинные порядки, подговорил казаков не вносить денег, пока старшины не возвратят переборов.

Старшины прекратили выдачу казакам жалованья.

Дело продолжалось, таким образом, до царствования Екатерины II. Комиссия, присланная для расследования дела, решила его в пользу казаков. Старшины должны были возвратить переборы; но лица, которым было поручено исполнение приговора, вели себя в высшей степени бестактно и пристрастно относительно казаков, отказавшись даже прочитать им приговор комиссии.

Казаки начали волноваться, особенно когда новый атаман, Тамбовцев, принял сторону старшин.

В это время правительство задумало составить московский легион, как образцовое войско, из разных видов оружия: артиллерии, гренадер, казаков и т. п.

От яицких казаков потребовали 325 человек. Это еще более усилило волнения в яицком войске. Жалуясь на старшин, казаки просили не брать их в московский легион.

Эта просьба была уважена, для разбора жалоб был послан капитан гвардии Дурново и генерал Траубенберг.

Посланные медлили, и все откладывали дело, чем только поселяли недоверие к себе со стороны казаков.

Бестактный поступок атамана Тамбовцева, приказавшего арестовать одного из казацких ходоков в Петербург, Бородина, привел к восстанию казаков, во время которого Траубенберг и Тамбовцев были убиты, а Дурново был ранен и едва спасся.

Все это произошло в январе 1772 г.

Казаки послали немедленно депутатов в Петербург, с оправданием всего происшедшего; но при первом же известии о бунте казаков, из Москвы был послан генерал Фрейман с гренадерской ротой, который отчасти силой, отчасти переговорами успел водворить порядок между казаками и начал следствие в Оренбурге.

Арестованных было так много, что тюрьмы были переполнены, и арестованные содержались в лавках гостиного двора.