Пустыня; Двое

– Не знаю, – замялась Юна – Я не могу это объяснить. Мне почему-то стало страшно бежать наверх.

– Сначала было не страшно, а потом вдруг бах – и страшно?

– Ага.

Такое объяснение выглядело невероятным. Однако Карен уже перестал удивляться тому, что говорила и делала эта необыкновенная девочка.

– Куда теперь? – безучастно выдохнула Юна.

– Дрон прилетел как раз «оттуда». Мы, конечно, можем идти как шли и надеяться на то, что там встретим нормальных людей. Я даже уверен, – тихо произнёс Карен и задержал на Юне свой пристальный взгляд, – что тебя не убьют. Но ты «белая». И почти ребёнок. Такие рабыни – дороже золота. Первый же встречный, если у него в руках будет автомат, постарается присвоить тебя для любовных развлечений или продать какому-нибудь богатому вождю или полевому командиру.

– Мы на север не пойдём.

– Не торопись…

– Мы на север не пойдём, – упрямо повторила Юна. – Для меня рабство и смерть – одно и то же. А тебя там просто убьют.

– Тогда слушай, что нам предстоит. Мы возвращаемся назад, к выходу из каньона, и оттуда поворачиваем на восток. Заночуем уже в песках. И лишь завтра к темноте доберёмся до оазиса. Еды мало, но это терпимо. У нас не останется воды – вот главная опасность. А если поднимется песчаная буря, то мы наверняка умрём.

– Завтра будет песчаная буря?

– До ночи – нет.

– Тогда надо идти.

Карен поднял с земли обе сумки.

– А если бы я выбрала север? – неожиданно спросила Юна, и в её глазах снова появился озорной малахитовый блеск.

– Я заставил бы тебя идти со мной на восток.

Полуденный зной набирал мощь. Воздух танцевал, искривляя очертания голых склонов. Временами даже казалось, что весь этот каменный мир на самом деле не совсем настоящий, а скорее, шаткая театральная декорация или отражение реального мира в большой коричневой луже, обдуваемой ветром.

Юна шла молча. Дневная жара не располагала к разговорам.

Внезапно оба остановились.

Позади, примерно в том месте, где на них напал беспилотник, послышались голоса людей. Карен схватил девочку за руку и потянул за собой. Они взлетели по склону, который здесь был немного круче, на седловину между двух маленьких, в виде столбиков, каменных изваяний. Юна спряталась за ними, а он пробежал, пригнувшись, несколько десятков шагов по гребню увала. Сверху Карен увидел трёх человек с автоматами и поодаль – открытый джип.

Солнце пекло спину и голову. Хотелось пить. Однако жара была утомительна и для тех троих. Недолго посовещавшись, они оседлали джип и поехали назад.

– Кто там был? – спросила Юна, когда Карен вернулся.

– Их было трое. Один в чалме, другой – в армейской кепке, третий – в шляпе. Все с автоматами.

– Что это означает?

– Бандиты, – коротко ответил он.

– То есть… – неуверенно начала Юна, но видимо не решилась произнести страшные слова.

– Это была бы смерть, – подтвердил Карен. – Опоздай мы на минуту – и…

У него тоже не хватило сил довершить фразу.

* * *

В сумерках дети вышли к великой пустыне. Зной стихал; ветер, поднявшийся вскоре после встречи с дроном – тоже, а холод просто не торопился до времени тревожить их. Допив воду из большой бутылки, они улеглись на поскрипывающий под их лёгкими телами песок. Заснули мгновенно и одновременно.

Странное волшебство испытал этой ночью Карен. Он никогда не помнил снов – вероятно, потому что они не выходили за рамки бытовых сцен; в них не было необыкновенности и зачастую действия. Но сегодня вдруг появились такие картины, какие не могла домыслить самая неуёмная фантазия. Он увидел звёздное небо, и так близко, словно поднялся высоко над Землёй. Он увидел вспышки фиолетового света в далёких галактиках. И самое поразительное, ему послышались звуки, о которых нельзя было сказать: звенело, трещало, пело и так далее, поскольку в земном арсенале таких звуков не было. То, что он слышал, походило скорее на тысячеголосое приглушённое эхо, которое не претендовало на истинность первоисточника, а наоборот, маскировало его многократными отражениями.

Сновидение оказалось настолько необычным, что Карен проснулся задолго до рассвета. Луна стояла на западе, косо освещая лицо Юны. Она спала, но что-то (как позднее догадался он, учащённое дыхание) выдавало её беспокойство. Ей тоже снилось нечто «неземное».

* * *

Природа пощадила детский сон. Ночь была тихой, а холод стал ощутим только на рассвете. К этому времени они успели выспаться.

Карен заставил Юну доесть лепёшку и выпить ровно девять глотков воды. Столько же отпил и сам.

Дорога пролегала по барханам.

Дети шли быстро и легко. Чтобы не расходовать понапрасну воду, Карен приказал идти молча. Каждый думал о своём.

Ближе к полудню подул ветер, сначала северный, потом, уже с визгливым посвистом, западный. Но беспокойства он не вызывал – природа, в отличие от людей, старательно оберегала путников. Юна вела себя как прилежная ученица; она не хныкала, не просила воды и даже не раскрывала первой рта – только отвечала, и то скупо. А Карен шёл с почти нормальной для него скоростью, так, как учил дядя Саид. В пустыне спешить нельзя; вернее, спешить не надо везде, но в пустыне – особенно. И нельзя делать частых привалов. Чувствуешь усталость или «сердце в ушах» – сбавь ход, но не останавливайся. Как ни странно, воды хватило до вечера. Пили одинаково – по восемь глотков. На этом настояла Юна, решительно отказавшись от привилегий.

За день они устроили два коротких привала и один большой. В ранних сумерках, огибая большой бархан, Карен оставил спутницу внизу и забрался на его гребень. Солнце стояло низко; точнее, лежало на горизонте, непомерно большое, раздутое по бокам. Цвет его – насыщенно розовый – мог быть предвестником хорошей погоды.

Вокруг лежала девственная пустыня. Лишь прямо по курсу чувствовалось небольшое понижение в рельефе. Это наблюдение смутило Карена. В другом случае он мог бы оправдываться – мол, земля эта для него незнакомая, а тремя годами раньше они не заходили, а заезжали в оазис на автомобиле, причём с юго-западной стороны. Но у подножья бархана его ожидала Юна. Она верила в безгрешность «повелителя».

Восток начал синеть. Карен решил дождаться темноты, надеясь увидеть хоть один огонёк. По заверениям дяди Саида, ночью при ясном небе огонь зажигалки виден за три мили. Но как ни вглядывался он во все четыре стороны горизонта, всюду открывалась совершенно безжизненная перспектива. Ни огня, ни света фонаря или автомобильной фары – ни одного намёка на обитаемость Карен не увидел.

Юна сидела на своей тощей сумке и, вероятно, дремала, потому что вздрогнула от прикосновения его руки.

– Идём? – полувопросительно зевнула она.

– Идём, – ответил Карен, решив не пугать её выводами из своих наблюдений.

По его прикидке до того места, где ему почудилась низина, было относительно недалеко – не более двух миль. Идти стало немного легче, но Карен знал, что эта лёгкость обманчива и что стоит через пару часов сделать привал – и силы покинут их.

Барханы стали меньше. Да, пожалуй, это уже не барханы, а дюны, верные признаки того, что впереди какое-то препятствие на пути безжалостных песков. Он не ошибся. Юна тоже почувствовала близость цели и зашагала быстрее, почти наступая Карену на пятки.

Внезапно в темноте нарисовались три пальмы, за ними ещё две. А за пальмами – акации, низенькие и толстые. Они дошли!

Но почему так тихо и темно? Почему не слышно запахов верблюдов и бензина, непременных спутников атмосферы оазисов? Где люди?

Юна тоже заподозрила что-то неладное. Впервые с начала совместного путешествия она взяла Карена за руку и, поминутно озираясь, стала легонько тянуть его назад.

– Может быть, это мираж? – громко шепнула она.