Оля остается в Арктике

– Так вот, слушай, Андрей. Папа и мама Славика были Коми, или, как их называют – зыряне. Жили в тундре. Занимались оленеводством.

Славик родился в чуме. До семи лет помогал родителям, осваивал сложную жизнь оленеводов. Потом интернат, школа. Когда Славику исполнилось семь лет, его отправили, уже как сына кочевников, учиться в Ухту. В Ухте он закончил десять классов. И вернулся в чум к своим родителям. Два года пас оленей и помогал старикам. Потом армия. Служить попал в специальные войска охраны особо важных объектов. Мой папа в то время работал главным конструктором реактивных истребителей. Там Славик случайно встретился с папой. По разговорам папа оценил Славика как способного молодого человека. Пригласил на собеседование, где выяснилось, что Славик не просто способен, он исключительно одаренный парень.

Папа предложил ему поступить учиться в авиационный институт. К этому времени Славик уже прослужил один год. Это давало ему юридическую возможность для поступления. Славик согласился. Папа и командир военной части написали ему хорошую рекомендацию. Славик успешно сдал экзамены. Институт закончил с красным дипломом. Папа тут же пригласил его к себе. Через два года Славик защитил кандидатскую. Стал помощником главного конструктора, то есть помощником папы. Папа ценил Славика очень высоко. Славик внес немалый вклад в усовершенствование реактивных самолетов. Может, работал бы до сих пор, если бы не одно обстоятельство.

– И что же это за обстоятельство? – спросил Андрей.

– Однажды, это было давно, еще до моего рождения, – продолжила Катя, – организовали небольшой вечер в связи с успешным завершением работы с истребителем нового поколения. На вечер были приглашены с женами все, кто принимал участие в разработке двигателя, и, конечно, мой папа с мамой. Получив пригласительную открытку, мама долго вертела ее в руках, долго разглядывала что-то, раздумывая, и наконец сказала:

– Знаешь, Толик, у меня к этому мероприятию какое-то отталкивающее чувство. Мое сердце чувствует, что там возникнет что-то нехорошее – какой-то скандал или, может, даже какое-то бедствие. Нам лучше воздержаться – сослаться на болезнь. Короче говоря – что-нибудь придумать. Но папа был непреклонен. У него были свои аргументы и довольно веские – он главный конструктор.

Папа сказал:

– Этот вечер без меня все равно что свадьба без жениха. Представь себе, Юля, со свадьбы жених удрал, невеста стоит одна, а толпа хлопает в ладони и кричит – горько! Кроме того, я числюсь среди награжденных и должен произносить речь. Даже, Юля, если я буду в реанимации, меня должны принести туда на носилках. Фактически, Юля, мы срываем торжество. Там будут как минимум замминистра обороны, командующий военно-воздушными войсками СССР. Будут вручать ордена, медали, почетные грамоты, премии, звания и прочее. Там произойти ничего не может. Все будет происходить на территории завода. Ты знаешь, что туда не пролетит даже муха. Посторонних людей там не будет. Просто, Юля, ты плохо себя чувствуешь.

Мама предложила папе идти одному, но папа категорически возразил.

– Идти одному, – сказал папа, – все равно что идти на костылях. И, потом, Юля, мы с тобой вдвоем трудились, вдвоем рано вставали и поздно ложились, сутками просиживали за схемами и чертежами, создавая боевую авиацию, чтобы защитить нашу страну от внешних врагов, чтобы не разрушали наши города и не убивали миллионы наших людей, как это было в прошлую войну. А как идти на торжества в честь нашего трудового подвига, ты посылаешь меня одного. Это, Юля, нечестно!

Мама с удивлением посмотрела на папу:

– Толик, ты это о чем? Я ни разу не была в твоем конструкторском.

– Ты была в моем сердце. Ты все время придавала мне физические и психические силы, вдохновляла меня на труд. Всё это я сделал с тобой, для тебя и ради тебя. Один без тебя ничего бы я не сделал.

– Значит, мне тоже вручат орден?

– Нет, Юля, орден дадут только Славику и мне, а я вручу его тебе. Кстати, Юля, ты не только меня вдохновляла на труд. Ты помнишь, как философским путем помогла мне решить сложную техническую проблему, которая легла в основу создания реактивного двигателя? И если бы ты оставила медицину, как я тогда тебе предлагал, и перешла к нам в авиацию, то твою грудь сам товарищ Сталин упаковал бы золотыми звездами.

– А ты не боишься, Толя, что товарищ Сталин в обмен на звезды на мою грудь попросил бы меня повесить кое-что на его плечи? Нужно не забывать, что товарищ Сталин прежде всего мужчина. К тому же, говорят, что товарищ Сталин профессиональный бабник.

– В древние времена, Юля, жены шли в постель короля всего лишь за рога на ворота ее дома, кстати, муж даже этим гордился, а соседи ему завидовали.

– Значит, ты допускаешь?!

– Юля, все это риторика. Нужно быстрее ехать. Мы и так уже опаздываем.

Наконец мама сдалась. Они оделись по-праздничному и уехали.

Папа и мама приехали с небольшим опозданием, но торжество еще не началось. В клубе уже все были в сборе. Люди с Минобороны и ЦК КПСС стояли в кучке и обсуждали проект. Славик был среди них и что-то оживленно рассказывал и показывал на чертежах. Когда папа и мама вошли, на них все обратили внимание, стали улыбаться и хлопать в ладоши. Не хлопал и не улыбался только один Славик. Он уставился своими глазами прямо в глаза маме и стал медленно подходить к ней. Конечно, все это видели и внимательно наблюдали. Мама тоже раньше не видела Славика. По мере того, как Славик приближался, мама стала прижиматься к папе, потому что ей становилось страшно. Когда Славик подошел почти вплотную, папа сделал шаг ему навстречу и спросил:

– Славик, что ты делаешь, что с тобой? Возьми себя в руки, ты же себя и нас позоришь перед людьми.

Но Славик не унимался. Мама вся от стыда покраснела, не зная, что делать. Ей казалось, что он может на нее напасть. Мама все плотнее прижималась к папе. Тогда папа подошел почти вплотную к Славику, взял его за руку, будто хотел поздороваться, и так сжал ему ладонь, что у того из пальцев чуть не брызнула кровь. Славик тут же очнулся. Сам сориентировался в происходящем, принял вполне нормальный вид, и они все втроем сделали вид, что все это заранее спланировано. Дальше поведение Славика не создавало конфликтов. После окончания торжества Славик подошел к маме и папе и сердечно попросил прощения, свое поведение объясняя тем, что настолько был заворожен красотой мамы, что не мог управлять своими поступками. Однако этот любовный приступ круто изменил всю его дальнейшую жизнь.

За самолет нового поколения всех наградили по достоинству: кому – благодарности, кому – почетные грамоты, денежные премии, кому – звезды на грудь, на погоны. Папе дали вторую Звезду Героя. Ученые звания у папы были уже в пике – он был генерал-полковником и академиком. У Славика военного звания не было, он был гражданским. Славику дали Звезду Героя труда.

После окончания торжественной части начальство из Генерального штаба и ЦК КПСС разъехалось. Папа торжественно снял со своей груди золотую Звезду Героя и так же торжественно, с произнесением длинной речи, повесил ее на мамину грудь. Все были в восторге. Работники организовали веселье и гуляли до десяти вечера: пели, танцевали и, конечно, больше всего говорили о двигателях, о самолетах, о политике. Работа папы была очень близка к политике, ведь он ковал средство доставки оружия возмездия. Еще были совсем свежи ужасы варварства американцев в Японии – атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки. Никто не сомневался, что следующий атомный удар примет СССР. Тем более разведка докладывала, что Черчилль гастролирует по Америке, подговаривает американцев нанести атомный удар по Советскому Союзу. Благо, Гарри Трумэн оказался умнее Черчилля и не пошел на его авантюру.

К концу вечера Славик окончательно пришел в норму, подходил к маме, разговаривал, танцевал с ней. Короче говоря, мама увидела в нем вполне нормального молодого человека, особенно после того, как его объявили Героем труда и повесили на грудь Золотую звезду. Мама простила его первоначальную выходку, простила и забыла. В дальнейшем они стали друзьями. Славик часто бывал у нас дома. А когда я родилась, Славик, можно сказать, не вылезал от нас, нянчился со мной, как нянька. Он буквально прикипел к маме, ко мне и вообще к нашей семье. В то же время мама прикипела к нему. Все свободное время они проводили вместе, были, как говорят в народе – не разлей вода. А когда мне исполнилось полтора года, он водил, а чаще всего носил меня по паркам, в кукольный театр, зоопарк, катал на катерах по Москва-реке, водил в лес, рассказывал сказки, читал стихи. Это я уже сама помню. Я Славика никогда не называла на «Вы». Он был мне другом. Я любила его, как папу.

– А как же папа? – спросил Андрей.

– Папа у меня умный, он умеет управлять собой. За недолгое время их совместной жизни папа привык к тому, что в маму влюблялись все мужчины, которым она попадалась на глаза. Но для ревности ему нужны очевидные конкретные факты или признание. А обычная симпатия или даже любовь мужчины, тем более нормальное человеческое общение, не является поводом для ревности и подозрений. Кроме того, у меня мама пуританка – для нее главное – соблюдать нравственные принципы. Папа гордился, что у него жена – красавица, что ему все завидуют.

Конечно, было понятно, что мама и Славик любят друг друга. При этом Славик – высоконравственный джентльмен и на подлости никогда не пойдет.

– Далее, – продолжает Катя, – когда мне было семь лет, Славик решил оставить работу и уехать. Этому предшествовало его неадекватное отношение к работе: иногда опаздывал на работу. За чертежами и схемами просиживал целыми днями, а сам летал неизвестно где. Короче говоря – Славик завис где-то в воздухе. Папа, конечно, видел это. Предлагал взять отпуск, поехать на море хорошенько отдохнуть, но Славик не соглашался. Папа решил, что у Славика наступил творческий кризис. Но папе жалко было расставаться с молодым грамотным ученым и высококвалифицированным конструктором. Однако Славик все чаще и чаще заявлял о желании уйти.

Однажды утром Славик подошел к папе и сказал:

– Анатолий Ильич, я хочу поблагодарить Вас за отеческое отношение ко мне, за то, что Вы вытащили меня на широкую дорогу науки. Всем этим я обязан только Вам. Но, Анатолий Ильич, меня стало тошнить от этого стола, от этих схем, чертежей, формул. Меня зовут снега, морозы, звезды, полярные ночи и северное сияние. Кроме того, у меня там старики. Я им сейчас очень нужен.

Папа не стал Славика отговаривать. Пожелал ему три фута под килем, найти свою судьбу, и в случае, если когда-нибудь надумает вернуться – дверь всегда перед ним открыта.

– Пиши письма, – сказал папа Славику. – Я, Юля и Катя будем о тебе помнить и сильно скучать. Славик, не теряй с нами связь. У тебя большие организаторские способности. Я помню, как ты оказывал нам с Юлей неоценимые услуги по организации стриптиз-вечера. А у нас растет дочка. Никто не знает, обойдет ее беда или нет.

Славик попрощался с папой, приехал к нам. Мы с мамой проводили Славика на поезд. Славик попрощался с мамой, попрощался со мной. Я просила его не уезжать, но он уехал. Я ревела еще три дня. Больше всего потому, что он уехал из-за мамы. Он ее очень сильно любил, но вида не подавал. Он не мог больше висеть между небом и землей и уехал искать свою судьбу. Первое письмо получили от него через полгода. Мы, конечно, сильно обрадовались. И обе с мамой заплакали. Он писал, что в Ухте купил оленей, погрузил свои вещи, подарки, все, что купил для чума, кочевой жизни, и приехал к родителям в чум на оленях, как на кабриолете. Родители, потерявшие надежду на его приезд, плакали от радости. Радости и веселья было много. Съехались родственники и друзья с соседних чумов. Праздновали три дня. Только огненной воды выпили десять бутылок, да еще пробовали коньяк, шампанское, пиво. Славик детвору угощал шоколадом, конфетами, пряниками; надарил разнообразных московских игрушек.

При постановке на партучет Славику предлагали различные должности, даже должность начальника ШУ-2 в Воркуте. Но он твердо решил остаться с родителями и заняться оленеводством. Развел огромные стада оленей – в несколько тысяч голов. И вот уже пятнадцать лет живет здесь. После шумной Москвы и сидячего образа жизни: чертежи, схемы, приборы… восемь-десять часов в сутки в постоянном напряжении и в подчинении – здесь он чувствует себя абсолютно свободным и счастливым. Здесь он в собственной колыбели: ночь, идеально белый снег, над головой бриллиантовые звезды, синее небо, северное сияние; олени, нарты, собаки; за спиной рюкзак, карабин, фляга с огненной водой – вот что нужно человеку, родившемуся в тундре. Здесь у него все. Здесь он просто живет, а в Москве он просто работал. Здесь он наладил цех по выделке оленьих шкур и пошив из них красивой женской и мужской обуви, головных уборов и верхней одежды. За большие показатели в развитии оленеводства недавно он получил вторую Звезду Героя социалистического труда. Мне кажется, Андрей, что, если бы он жил где-нибудь в колхозе, занимался выращиванием проса или, скажем, чечевицы, он бы все равно получил бы Звезду Героя. Так что Славик в этих местах, да и во всей стране, человек почетный и известный.

– Прости, Катя, а Славик что, не женат? – спросил Андрей.

Катя с ироничной улыбкой посмотрела на Андрея и ответила:

– Почему же – женат.

– Тогда почему же у нас на вечере он был один? – спросил Андрей.

– Он был не один. Он был с женой.

– Прости, Катя, но это какая-то мистика, – сказал Андрей.

– Да, действительно, Славик – это личность мистическая. Он женат на моей маме, и она постоянно живет с ним – в его сердце. При этом трагедии он не чувствует. Это вроде бы как Тургенев.

– Случай очень редкий. Не завидую, – сказал Андрей, – он, наверное, болен.

– Ты уже знаешь, что моя мама – профессор медицины и работает заведующей кардиологическим центром. Лечить сердца – это ее профессия. Так что сердце Славика под надежной защитой.

Параллельно с медикаментозным лечением мама применяет «метод личного участия». Этот метод благоприятно воздействовал на пациентов и помогал их быстрому выздоровлению. Особенно тех больных, которые заболели из-за социальных факторов. Иногда с одним больным мама проводит несколько часов, выходит с больными на прогулку. Гуляют по парку, сидят, беседуют на скамейках. Мама изучала причины возникновения заболевания. В прежние времена люди получали инфаркт не в связи с атеросклерозом, который возникает от чрезмерного потребления продуктов животного происхождения, как в большинстве случаев сейчас, а в связи с сильными душевными травмами, сильным нервным потрясением, вызванным войнами, бандитизмом, потерей близких людей.

Таких больных мама вылечивала часто не лекарствами, а своим присутствием, своей скромностью, чувствами, своим обаянием, своей красотой и энергией, которая исходила от нее. Когда мама предлагала больной и особенно больному, прогуляться с ней по скверу, то больного это исцеляло иногда лучше, чем инъекция гепарина. После таких прогулок и разговоров с мамой лежачий больной уже на второй день ходил по палате, по коридору, улыбался. Все это указывало на целебное воздействие душевного отношения.

Увлеченные разговорами, Катя и Андрей не заметили, как пролетело время. По радио объявили посадку. Пассажиры стали покидать зал ожидания и выходить на перрон.

На улице было темно, лишь по углам вокзала, на входе и выходе, под металлическими абажурами, покачиваясь на ветру, горели электрические лампочки. Снег прекратился час тому назад, но небо было серое, и снежные тучи висели прямо над головой. Мороз стоял под сорок градусов. Сухой снег хрустел под ногами. Рабочие фанерными лопатами с длинными черенками, сделанными из ящиков из-под «Беломора», уже заканчивали очистку перрона от снега. Поезд стоял возле вокзала. Осмотрщики-автоматчики ходили вдоль поезда, стучали молотками по колесам, доливали в буксы масло. Слесари просматривали и меняли тормозные колодки. Машинисты сидели на своих местах, высунувшись почти наполовину корпуса в окно, наблюдая за техническим обслуживанием поезда, и поджидали команду диспетчера. Кондукторы под звуки скрипучего снега под ногами прохаживались возле своих вагонов, поджидая пассажиров. К вагону-ресторану подвезли последнюю тележку с водкой и пивом. На перроне, возле стенки вокзала, в двух метрах от двери, завернутая в тулуп, в длинных катаных валенках, в шапке из оленьего меха, сидела старушка, раз за разом повторяя: «Мороженое, мороженое».

Опять объявили посадку.