В них и язык, и душа, и свобода. Русь в древних текстах

Будем исходить из того, что отношения русской книжности и фольклора в эпоху раннего средневековья следует понимать диалектически. Становление письма в среде устной словесности выступает как внутренний принцип развития русской литературы в средневековый период. Мы договорились считать, что русская литература начинается с принятия христианства, поскольку именно тогда письмо стало культурно маркированной речевой практикой. Исходным пунктом суждения о письменности и народной поэзии как таковых является сознание взаимодополнительности этих двух видов словесного творчества. Письменность и устная поэзия выступили как два начала, организующие диалектику развития словесности.

Вопросы для самопроверки

– С какого времени можно говорить о возникновении оригинальной русской книжности?

– Каков был идеал древнерусской книжности – в отличие от литературы Нового времени?

– Почему фольклор невозможно рассматривать как непосредственный источник русской книжности?

– Какова диалектическая природа развития русской словесности на средневековом этапе?

Письмо и устное слово

На начальном этапе становления русской словесности, то есть в так называемый «киевский» период национальной истории (XI—XII вв.), существовала очень важное соотношение: письменность / устная словесность (народная поэзия). Письмо, появившись, сразу оказалось противопоставлено устному слову по целому ряду параметров. Кратко охарактеризуем основные различия, противопоставлявшие письменность и устную поэзию.

Первейшее различие связано с характером культурной ориентированности письменного и устного слова соответственно. Письменное слово, выражаясь современным языком, диахронично: оно рассчитано на восприятие не здесь и сейчас, а в весьма отдаленной временной и пространственной перспективе, возможно, спустя столетия и в неведомой еще стране. Такое восприятие, выражаясь словами выдающегося русского филолога М. М. Бахтина, принадлежит «большому времени» культуры. В противоположность письменному, устное слово синхронично: оно предполагает единовременность произнесения и восприятия. Певец в устной поэзии не рассчитывал на какую-то перспективу: для него было само собой разумеющимся, что его слово возникает, осуществляет свою роль и канет в небытие именно здесь и сейчас, в единственный момент его произнесения.

Другие различия связаны с отдельными сторонами функционирования речи в книжности и в устной поэзии. Всякая речь, письменная или устная, как известно еще со времен Аристотеля, «состоит из трех элементов:

– самого говорящего,

– предмета, о котором он говорит,

– и лица, к которому он обращается».

Функциональные позиции предмета, субъекта («говорящего») и адресата («к кому обращаются») в книжной и устной словесности заметно различались.

Со стороны предметной составляющей характер древнерусской письменности определялся ее связью с государством и церковью. «Большинство древнерусских писателей, в отличие от народных поэтов <…> отразили в своем творчестве воздействие морально-философской теории христианства». Христианская тематика была основной и безусловно господствующей в книжности. При этом в оригинальной письменности присутствовала еще и тематика, которая в ХХ веке обыкновенно называлась «патриотической»: тематика, связанная с осмыслением места новообращенной Руси в современной христианской истории.

Вместе эти две идеи – христианская и патриотическая – формировали смысловую основу ранней русской письменности. С другой стороны, тематику устной поэзии формировала сфера, в широком смысле слова, бытовых повседневных представлений людей: сфера вне-церковная – или, можно сказать, «до-церковная», поскольку сам ее состав был теснейшим образом связан с «языческой» картиной мира и каждой своей деталью ее проявлял.

Со стороны состава аудитории-адресата различие было, пожалуй, наиболее важным. Дело в том, что на раннем, «киевском», этапе развития словесности книжность имела распространение и хождение только в очень немногочисленном и сословно обособленном круге древнерусского общества. Существует популярный миф о якобы имевшем место чуде массового христианского просвещения Руси в первые же десятилетия после крещения.

С этим мифом следует расстаться. Просвещение, безусловно, имело место, и его последующий эффект для становления русской культуры переоценить невозможно. Однако оно не было массовым. Мы не говорим сейчас даже о том, что само крещение Руси происходило совсем не безболезненно, а сопровождалось насилием, растянувшимся на столетия, и фактическим «двоеверием», следы которого историки находили еще и в XIX веке. Речь о том, что даже приобщение к христианской литературе в глазах современников выглядело как гибель для рода и семьи: иначе не было бы того плача, которым, по слову Киевской летописи, провожали матери своих детей «в учение книжное».

А дети были привилегированные, из «нарочитой чади». Летопись говорит, что Владимир после крещения «посылал собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное». Таким способом за несколько десятилетий была сформирована весьма немногочисленная, однако очень влиятельная (уже просто в силу сословного происхождения) корпорация книжных людей, общественный авторитет которых держался, с одной стороны, на родовитости, с другой, на просвещенности. Именно в пределах этой корпорации главным образом и имела хождение книжная христианская культура.

В противоположность ей, устное поэтическое творчество не было ограничено в составе своей аудитории какими-то рамками. Д. С. Лихачев справедливо отмечал, что в русской словесности «до XVII в. систему литературных жанров мы не можем рассматривать как самостоятельную. Она дополнялась системой жанров фольклора». Книжность обслуживала лишь ту сторону общественной жизни, которая была связана с церковно-государственными интересами. Все прочие стороны жизни людей, касающиеся их «мирского» бытия, сопровождались обращением к устной поэзии. Рождение, брак, личные отношения, судьба, смерть – для всех этих аспектов человеческого бытия существовали устнопоэтические жанры, к которым обращались люди независимо от своего сословного статуса. Правильно будет сказать, что аудиторией устной поэзии были все русские люди, тогда как аудитория книжности составляла в этом множестве лишь небольшой его участок.

Наконец, различна была позиция субъекта – носителя слова. Д. С. Лихачев находил возможным говорить о различении в XII веке в русской словесности двух типов «авторства». Первый тип – тип «глашатая» вечных истин, проповедника. Второй тип – тип «певца», народного сказителя, нашедший свое литературное воплощение в образе Бояна в «Слове о полку Игореве» и частично определивший творческую манеру самого создателя этого памятника. В объяснении разницы между этими двумя типами авторства Лихачев опирался прежде всего на различия предметно-тематической сферы произведений: «глашатай» писал на религиозные темы, а в лиро-эпических произведениях «певца» отразились ратные подвиги князей и богатырей.

Однако и творческие установки создателей текстов в устной поэзии и в письменности различались. Традиционализм (опора на традицию) и вариативность (возможность изменения текста) были характерны для средневековой русской словесности раннего периода в целом, безотносительно к устному или письменному способу оформления речи. Но это были два разных традиционализма: «рефлективный», в терминологии выдающегося филолога С. С. Аверинцева, – в книжности, и «дорефлективный» – в устном творчестве.

Книжник «рефлексивно», то есть осознанно, понимал, что полагается опираться на некоторую традицию текстопорождения. Народный певец об этом не задумывался: он просто поступал соответствующим образом… Как уже сказано, различной была и социокультурная локализация двух отделов словесности: из среды ученой корпорации вышли и создатели первых оригинальных письменных произведений, и их аудитория. Преобладающая религиозная тематика, следование византийским жанровым образцам, многочисленные заимствования из религиозной литературы принципиально отличали ученого книжника эпохи Киевской Руси от народного певца-сказителя.

Перечисленные различия в значительной степени были связаны с тем, что древнерусская книжность с самого момента своего возникновения стала существовать как особый социокультурный институт. Этот институт письма возник и поддерживался, поскольку именно в нем совершалось оформление новой культуры – русского христианства. Институционализация письма подразумевала выполнение им этой важнейшей для своего времени функции: воплотить в слове идеологию новой культуры.

Но это означало, что книжность должна была и в формальном отношении отличаться от устной поэзии. Она должна была обладать целесообразным устройством, позволяющим донести до аудитории новые христианские идеи. Функциональное задание, которому подчинялась письменность, заключалось в максимальной суггестивности, убедительности. Текст книжного произведения должен был строиться так, чтобы у читателя возникало ощущение бесспорной достоверности его содержания. Ранняя русская письменность руководствовалась идеологическим заданием, подразумевающим формирование у аудитории определенного мировоззрения. А это задание для своего осуществления требовало определенных принципов устройства текста.

Вопросы для самопроверки

– Какие можно выделить критерии различия книжности и устной поэзии в киевский период?

– Охарактеризуйте различие по признаку диахронической / синхронической культурной ориентированности.

– Охарактеризуйте разницу в предметно-тематическом содержании книжности и устной поэзии.

– Охарактеризуйте разницу в составе аудитории книжности и устной поэзии.

– Охарактеризуйте разницу типов автора в книжной и устной поэзии.

– Какова была функция письменности в киевский период?

– Что такое «институционализация письма»?

Этап спецификации письма

Текстопостроение и идеология Повести временных лет. – Библейский исторический контекст. – Легенда об апостоле Андрее. – Мотив «трех братьев». – Княгиня Ольга – «мудрая жена». – Рогнеда и Анна: «взятие города – брак – воцарение». – Владимир равноапостольный. – Русская история как продолжение византийской – ПВЛ как «сделанный» текст. – Слово о Законе и Благодати. – Публицистика Феодосия Печерского. – «Поучение» Владимира Мономаха. – Содержание эволюционного этапа спецификации письма.

Повесть временных лет

Способы осуществления идеологического задания мы рассмотрим на примере «Повести временных лет» (далее – Повести) – известнейшего памятника русской книжности киевского периода.

Анализ Повести позволяет сделать следующие наблюдения.

Древнерусский книжник начинает повествование о русской истории не откуда-нибудь, а от библейского Потопа. За счет этого русская история сразу помещается в контекст Священной истории и мыслится от нее неотрывной. Священная история начинается на небесах – и, следовательно, там же провиденциально заложено будущее русского народа. Названное обстоятельство становится особенно заметным, если мы сравниваем Повесть с историческими сочинениями, созданными в Новое время.

Первые из них и в этом смысле знаковые – «Древняя российская история» М. В. Ломоносова и «История государства Российского» Н. М. Карамзина. Существует еще «История» В. Н. Татищева, созданная в первой половине XVIII столетия; однако она по форме и по самому замыслу тяготеет к летописи, а не к научному сочинению.

История Ломоносова ведется «от начала российского народа», история Карамзина – от племен, составивших этот народ, то есть от письменных свидетельств о славянах в иноземных памятниках. И в том, и в другом случае контекст задается эмпирический (неизвестный термин), не выходящий за пределы «земных» событий.

Среди окружающих славян народов летописец выделяет варягов, то есть скандинавов, и греков, то есть жителей Византии. Это были два наиболее значительных народа средневековья. Варяги славились военным искусством и отвагой, а кроме того, им приписывалось владение магическими способностями (волхвование). Византия же представляла собой оплот христианской цивилизации своего времени. Через славянские земли с севера на юг пролегал один из важнейших транзитных путей, который так и назывался: «путь из варяг в греки».

Легенда об апостоле Андрее способствует созданию ореола значительности вокруг этого пути. Вдумываясь в ее содержание, мы отмечаем, что герой легенды, апостол Андрей, избирает далеко не самый удобный путь к своей цели – а он с понтийских, то есть черноморских, берегов (Синоп, Корсунь) хочет направиться в Рим. Кратчайший путь был бы, конечно, через Босфор и Мраморное море. Однако апостол направляется в устье Днепра, поднимается по Днепру, затем по реке Ловоти и далее плывет до варяжских земель, откуда кружным путем по Балтике и Атлантическому океану можно добраться до Средиземного моря.

Зачем такой сложный маршрут? – Во-первых, у читателя создается представление о срединном положении Русской земли, которая лежит на перекрестье всех путей Европы. Во-вторых, и это особенно важно, апостол на своем пути останавливается там, где впоследствии возникнет Киев, благословляет это место и предсказывает, что тут будет великий город. Таким способом исподволь читателю внушается мысль о Божественном промысле, поставившем Киев над всеми остальными славянскими городами и княжествами.

Трудно воспринимается информация с географическими названиями, тяжело представить этот маршрут. Может, есть возможность его проиллюстрировать?

Интересным средством суггестии (внушаемость -авт.) в начальных разделах летописи является использование мотива «трех братьев». Этот мотив восходит к самым глубоким слоям архаического мышления. В начальных разделах Повести он применяется трижды, что дополнительно усиливает его суггестивный потенциал.

Первые упоминаемые три брата – сыновья библейского Ноя: Сим, Хам и Иафет, – разделившие между собой землю.

Вторые три брата – Кий, Щек и Хорив, основавшие Киев.

Третьи три брата – Рюрик, Трувор и Синеус, роль которых в русской истории связана с установлением княжеской власти, то есть начатков государственного устройства.

Путем троекратного введения этого мотива маркируются (отмечаются) наиболее важные, с точки зрения книжника, моменты русской истории: разделение земли, основание Киева и начало княжения. Опять неявно, однако настойчиво, подчеркивается роль Киева для судеб русской земли. Следует заметить, что имеются и другие подобные скрытые маркеры. Так, первым русским князем был Рюрик. Однако в летописи «русским князем» среди варяжской династии впервые называется Олег (запись под 852 г.). Почему? Да потому, что Рюрик княжил в Новгороде, а Олег – в Киеве. Геополитические акценты расставлены летописцем совершенно недвусмысленно: Киев для него – главный город.