– А не загрузили ли меня чем-нибудь этаким в той шараге? – Водила приспустил боковое стекло, закурил и уточнил: – Кроме фанеры… А, Кыся? Если пошурупить мозгами – в любую пачку фанеры можно килограмм сто кокаина спрятать. Вырезал в листах круг диаметром с метр, снизу и сверху по паре целых листов прихреначил, а в серёдку хоть слона запихивай! Дескать, водитель на этой машине проверенный, его трясти не станут. А если и стопорнут – все тут ни при чём. Водилу – за жопу и в конверт. И пусть доказывает, что он не верблюд!
Признаюсь, я был ошеломлён. Не в обиду Шуре Плоткину сказано – теперь я никогда не поручился бы за то, что Шура понял бы меня лучше, чем Водила!..
– Конечно, – продолжал размышлять Водила, – товар они потеряют… А это минимум по сотне баксов за грамм! То есть – сто тысяч зелёных за кило… А за сто кило?! Охренеть можно!
«Ты молодец, Водила! Ты умница! – похвалил я его. – Но ты, как мудак, пропустил мимо ушей то, что я сказал тебе про Лысого!..»
На что Водила мгновенно отреагировал:
– И знаешь что, Кыся? Если они мне действительно какую-нибудь срань в фуру подбросили – слово даю, что вон тот, – Водила показал на идущий впереди фургон Лысого, – наверняка в этом деле хвост замочил!
Мне так понравилось это выражение – «замочил хвост»! Потрясающе! Нужно запомнить. Очень может пригодиться…
– Уж больно он шустрил при погрузке, – вспомнил Водила. – Я ещё тогда подумал – чего он так суетится? И потом… Помнишь, Кыся, когда ночью Бармен вдруг про наркотики заговорил. Не, ты ни хрена тогда, наверное, не слышал – вы там с Рудольфом под столом по буфету гуляли. А я видел, как мой этот лысый сокамерник занервничал!..
«Да видел я всё, Водила! – мысленно завопил я. – Во всём этом деле самый страшный человек – Бармен!!! Это он тебя подсунул той фирме, он тебя запродал Сименсу на месяц!.. Он велел Лысому пристрелить тебя, если ты не согласишься на их условия!.. Он дал Лысому пистолет с глушителем! Видел по телевизору такие?! Когда я сказал тебе, что Лысый вооружён, ты почему-то не обратил на это внимания. Думай, Водила, думай!..»
От волнений я даже не заметил, что дословно повторил фразу Кота-Бродяги, сказанную им мне тогда – в пилипенковском фургончике.
– Вот я и думаю, – почти впрямую ответил мне Водила, – что за этим стоит кто-то очень крутой. Который и меня хорошо знает, и бабок у него – хоть жопой ешь. Чтобы и за «дурь» отстегнуть, и вокруг всех купить. Ну и не без своих людей здесь, конечно. В Германии. А может, и ещё где. И из рук они свой товар так просто не выпустят. Если всё и вправду так, кто же дирижирует всей этой филармонией?.. А, Кыся?
«БАРМЕН!!!»– От злости я чуть не укусил Водилу за ухо!
– Неужто Бармен?! – вдруг спросил Водила и потрясённо посмотрел мне в глаза.
Чего делать на скорости сто двадцать километров в час, конечно, не следовало. Наша огромная машина непроизвольно вильнула из крайнего правого ряда в средний, и обгонявший нас голландский автобус от ужаса истерически засигналил и замигал всеми своими фарами…
Водила тут же вывернул руль вправо, вернулся в свой ряд и, глядя теперь только вперёд, жёстко повторил уже даже без намёка на вопросительную интонацию:
– БАРМЕН…
И физиономия Водилы застыла с неподвижным, жутковатым и беспощадным выражением лица рабочего из скульптуры «Булыжник – оружие пролетариата». Я когда-то про такие скульптуры видел целую передачу по телевизору…
* * *
На подъезде к Ганноверу мой Водила знал уже всё!
Последние полчаса, видимо, на нервной почве, а попросту говоря, на обоюдном вздрюче, наш телепатический Контакт, по доктору Шелдрейсу, превратился в быстрый диалог двоих, понимающих друг друга не только «с полуслова», но и «с полувзгляда».
Так мы с Водилой в жилу настроились на одну волну! О чём этот симпатяга Ричард Шелдрейс даже и мечтать не мог в своей Англии. Он и не подозревал, что два обыкновенных, беспородных русских – Я и Водила – настолько расширят границы его теории.
– На чём этот убивец должен за нами ехать? – спрашивал Водила и внимательно поглядывал по сторонам и в оба зеркала.
«Микроавтобус „тойота“ с мюнхенскими номерами – „М-СН“…»
– По-ихнему это «М-ЦеХа». А цифры запомнил?
«Нет. С цифрами у меня с детства заморочки…»
– Ну ты даёшь, Кыся… Цифры же – самое главное! Что ещё говорил Бармен?
«Что это его последнее дело. Потом он уходит на покой».
– Покой я ему, суке, гарантирую. А кто из двоих должен меня на тот свет отправить?
«Или Лысый, или тот – из „тойоты“. Но тогда и Лысого с тобой вместе».
– Ага… А они ху-ху не хо-хо? Бляди!
«Как только они перегрузят кокаин – ты им больше не нужен…»
– Я им уже не нужен, Кыся. Перевёз «дурь» через границу – и ладушки… Когда в деле корячатся такие бешеные бабки и торчат такие крупные фигуры, как говорил Бармен, – кто же меня в живых оставит? Так что ты, Кыся, если что начнётся – не высовывайся. Я и сам справлюсь…
«Дурак ты, Водила! Мы с Шурой никогда своих не закладывали! Учти, те оба с оружием…»
– Хер я положил на их оружие. Не боись, Кыся, – прорвёмся. И ещё шороху наделаем. И на ночёвку в Нюрнберге пусть они не рассчитывают. Сейчас в Ганновере пообедаем с тобой, заправимся под завязку и почешем мимо Нюрнберга с песнями аж до Мюнхена. По дороге они с нами ни хрена не сделают. А там поглядим…
«Сколько мы уже от Киля проехали?» – спросил я.
– Километров двести пятьдесят. А что?
«А до Мюнхена ещё далеко?»
– Примерно шестьсот с небольшим. Тебе-то это зачем?
«Устанешь так, что они нас голыми руками возьмут…»
– Не смеши меня, Кыся. Когда я работал на внутрисоюзных рейсах – я по полторы тыщи вёрст без сменщика и без отдыха шуровал по нашим советским колдоёбинам и выёбинам. И на чём?! На стошестидесятисильной «шкоде» с рефрижератором!.. А у нас с тобой почти четыре сотни лошадей вот под этим шведским капотом. И дорожка – лабораторная… Об чём ты, Кыся! Как говорят в Одессе – мне с вас смешно.
«Ты тогда был моложе…»
– Зато сейчас я умнее. Гляди, Кыся, как эта лайба ходит! – И Водила пошёл на обгон грузовика Лысого. Я вообще-то ни хрена не понимаю в вождении автомобиля, но, по-моему, Водила это делал мастерски!
Ах, как я в эту секунду пожалел, что с нами нет Шуры Плоткина! Во-первых, потому, что ВТРОЁМ мы наверняка бы нашли выход из создавшегося положения. А во-вторых, мне бы так хотелось, чтобы Шура увидел меня сейчас – мчащегося по роскошному германскому автобану в замечательном огромном шведском грузовике, запросто и на равных болтающего с Водилой этого грузовика, который вполне мог бы стать Шуриным приятелем…
Но ещё больше я пожалел, что рядом с нами нет Шуры, когда мы остановились на обед и заправку под Ганновером!
Он же никогда не видел таких автозаправочных станций… Где, кроме бензина и дизельного топлива, Шура мог бы купить себе всё, что взбрело бы ему в голову – от немецкой бутылки водки с милым названием «Ельцин», и американской шапочки с большим козырьком и надписью «Я люблю Нью-Йорк» – до автомобильного аккумулятора и шин любого размера.
Здесь же Шура мог бы сходить в неправдоподобно чистенький туалет без запахов мочи и кала; принять горячий душ; пообедать в очень красивом ресторане или (как мы с Водилой и Лысым) в столовой самообслуживания с невероятно аппетитной жратвой; тут же Шура мог бы снять уютную комнатку с ванной в мотеле и переночевать под телевизор с двадцатью шестью программами из Германии, Австрии, Америки, Англии, Франции, Италии и даже Турции, как сказал мне Водила.
Вот что увидел я, и чего никогда, к сожалению, не видел Мой Шура Плоткин. Подозреваю, что и я всё это увидел из-за экстремальности ситуации.
Как говорится – не было бы Счастья, да несчастье помогло: приехав на эту заправку, Водила не оставил меня в кабине, а посадил в сумку, ремень перекинул через плечо и потащил меня по всему этому сказочному придорожному раю, приговаривая тихо:
– А хер их знает, может, они захотят взорвать нашу машину?.. Сейчас это очень даже модно. Мало ли что им в башку встрянет… Так что давай-ка, Кыся, порознь не гулять. Куда я, туда и ты. О'кей? С этой минуты мы оба на военном положении – только вместе! Приказ понял?
Я чего-то муркнул ему в ответ, и Водила добавил: