Привал

Квидде тревожно заглянул ему в лицо, поднял судорожно сведенную руку генерала, нащупал слабенький, лихорадочно мечущийся пульс и подумал: «А нужно ли?..»

В ресторанчике «Под белым орлом» стоял дым коромыслом.

Все столики были заняты американцами, французами, итальянцами, англичанами, поляками и русскими. Наверняка здесь были и немцы. Уличный оркестрик уже перекочевал сюда и теперь сопровождал эстрадный номер в исполнении чешской девушки Лизы. Номер был универсален – он состоял из разухабистого танца, немецкого текста, речитатива и мгновенных ответов на выкрики из зала. С моноклем в глазу, в лихо заломленной конфедератке на голове, Лиза изображала то немецкого полковника, то французскую шансонетку, то наступающего солдата, то еще кого-то. Все это было пронизано бесшабашным юмором и достаточной долей сценического мастерства.

Ближе всех к маленькой эстрадке сидели американский летчик, английский сержант, француз и итальянец. Все четверо не сводили с Лизы восторженных глаз и шумно аплодировали.

В самом дальнем углу, у окна, за крохотным столиком сидели старшина Степан Невинный и экс-водитель польско-советской комендатуры Санчо Панса. Глядя на них со стороны, можно было подумать, что два приятеля ведут беседу на одном, понятном им обоим языке, обсуждая одну, чрезвычайно близкую им общую тему. Однако все обстояло не так. Невинный ни слова не понимал по-польски, говорил только по-русски и только о себе. Санчо Панса, не зная ни одного русского слова, говорил только по-польски, жалуясь на свою судьбу. Их объединяло родство душ, растворенное в невероятном количестве пива.

– Носится как сумасшедший и думает, что он лучше шофер, чем я, – жаловался Санчо Панса на старшего лейтенанта Зайцева. – Ты тихо научись ездить, а быстро всякий дурак сумеет...

– Вот я тебе клянусь, – отвечал ему Невинный по-русски. – Я ни супа, ни хлеба в рот не беру! А про картошку и думать забыл. И не худею... Вот скажи – почему? Проблема...

– Пожалуйста! – говорил ему Санчо Панса по-польски. – Я могу и сзади сидеть. Он старший лейтенант, а я всего лишь капрал...

– Мне бы килограммчика три сбросить – меня никто узнать бы не смог, – сказал Невинный и выпил полкружки пива.

Санчо Панса отсалютовал ему своей кружкой и заявил:

– Это, может быть, у себя там, в Москве, он на такси – король! А здесь ему не Москва. Здесь Польша... – И тоже выпил полкружки.

– Я тебе хуже скажу, – зашептал Невинный на ухо Санчо Пансе. – Я даже английскую соль пью... Слабительное, извини за выражение. И хоть бы хны!

– А очень просто! – решительно ответил ему Санчо Панса. – Уйду я от них в обычный строевой автобат. Плевал я на их комендатуру! Правильно?

В надвигающихся сумерках одна из окраинных улиц городка была перегорожена двумя машинами – «студебекером» и трофейным немецким грузовиком.

С работающими двигателями и включенными фарами, они стояли друг против друга на расстоянии сорока метров и освещали край разрушенного дома и глубокую воронку, оставшуюся от большой фугасной авиабомбы.

В этом освещенном участке копошились с полсотни польских и советских саперов. Расширяли и углубляли воронку, рыли траншею, освобождали от земли, щебенки и битого кирпича разорванные взрывом трубы, по которым должна была идти вода в город.

Воронка была затоплена, и два русских умельца, тихонько матерясь, пытались завести бензиновый движок насоса.

Неподалеку, прижавшись к стене разрушенного дома, стоял комендантский «виллис» Станишевского и Зайцева.

Сегодня, разбирая остатки архива немецкой комендатуры, Станишевский обнаружил пожелтевшую и истрепанную схему городского водопровода, а Зайцев каким-то чудом отыскал не успевшего смотаться городского инженера по водоснабжению. Инженер оказался поляком, но говорил по-польски с таким немецким акцентом, что Станишевского чуть не стошнило. Кроме всего, пан инженер был смертельно перепуган и от этого вел себя крикливо и вызывающе.

Сейчас, стоя у края воронки, заполненной водой, он, высокий, тощий, в узком потертом пальто и фуражке с теплыми наушниками, раздраженно потыкал пальцем в старенькую схему водных коммуникаций и с истерическими нотками в голосе заявил Станишевскому:

– Сначала вы сами бросаете бомбы черт вас знает куда, разворачиваете водопроводную магистраль, а потом требуете...

Но Станишевский жестко прервал его:

– Короче! Я назначил вас ответственным за водоснабжение. Если к шести часам утра в городе не начнет работать водопровод, я расценю это как саботаж и...

– Вы только не пугайте меня! – высоким голосом крикнул инженер и втянул голову в плечи.

– А вы не успеете испугаться, – спокойно сказал ему Анджей. – Я просто расстреляю вас.

Он отвернулся от инженера и крикнул командиру русских саперов, младшему лейтенанту лет девятнадцати:

– Кузьмин! Коля!.. Почему генератора для электросварки до сих пор нет?

– Не волнуйтесь, товарищ капитан, сейчас будет! Уже едут.

Зайцев отвел Станишевского к «виллису», показал глазами на инженера, который уже бросился собственноручно заводить насосный движок, и негромко спросил:

– А если они действительно не успеют к шести?

И тогда Станишевский посмотрел на Зайцева такими глазами, каких Зайцев у него не видел никогда.

– Шлепну как миленького, – еле сдерживая ярость, проговорил Станишевский. – Ты же не понял, как он говорит по-польски! Я его наизнанку выверну!..

– Ну ты даешь... – потрясенно пробормотал Зайцев.

Из-под «студебекера» раздался истошный крик:

– Капитан Станишевский! Старший лейтенант Зайцев! Капитан Станишевский!..

Оскальзываясь в комьях сырой земли, выброшенной из траншеи, к комендантскому «виллису» бежал пожилой польский солдат с патрульной повязкой на руке.

– Что еще стряслось? – спросил его Станишевский. – Что вы орете как ненормальный?

Солдат испуганно оглянулся, не слышит ли кто, и зашептал:

– Там... В ресторане... Кошмар! Союзники такое творят!.. Жуткая драка! Смотреть страшно... Ужасная драка!..

– Наши тоже участвуют? – деловито спросил его Станишевский.

– Немножко... – неуверенно произнес солдат.

– А наши? – рванулся к нему Зайцев.

– Никак нет! – убежденно ответил солдат. – Стараются не обращать внимания.

Дрался почти весь ресторан.

Переворачивались столы, вдребезги разбивались стулья, окна со звоном брызгали осколками стекол. Поклонники Лизы – американец, англичанин, француз и итальянец – дрались между собой и со всеми остальными.

– Ребята! – вопила Лиза. – Я же никому ничего не обещала! Ох черт!.. Где же этот русский мальчик с водой для раненых?! Только ему от меня ничего не нужно...

Словно тихий прохладный оазис в знойной раскаленной пустыне, будто островок в бушующем море, стоял в дальнем углу у окна столик Невинного и Санчо Пансы. Не обращая внимания на происходящее, Невинный оберегал своими огромными лапищами пивные кружки, которыми был уставлен столик. Он сидел спиной к драке, и только когда кто-нибудь в боевом раже наваливался на него, отпихивал плечом и продолжал давно начатый разговор:

– Я уже и пробежки делал по утрам, и в бане парился... Ни хрена!

– Вот то-то и есть, – горестно шмыгал носом Санчо Панса. – Ты, говорит, не следишь за машиной... А когда за ней следить? Минуты свободной нету...

– Был бы я в строевой части... Но я же в санбате! Там одни бабы. Меня за мужика не считают. Ну ничуть не стесняются! Я для них просто толстый человек... – горько сказал Невинный.