Последняя лошадь

Цирковая администрация, как всегда, была «на высоте». Молодого артиста действительно не встретили, предоставив его самому себе в незнакомом городе.

В какой стороне располагался цирк, Пашка не ведал, поэтому такси для него было единственным спасением в этот час.

– Куда едем, сэр? Моя «вороная» к вашим услугам до ближайшего ранчо! – таксист указал на чёрную, видавшую виды, «Волгу».

Парень был чуть старше Пашки Жарких: лет двадцати семи – двадцати восьми. Его «вороной», судя по всему, – не меньше. Машина была во многих местах заметно помята и поцарапана. Ржавчина, потеряв всякий стыд, выставила в металле все дыры напоказ. Сквозь трещины на лобовом стекле виднелся лист картона. На нём была нарисована конская голова и крупными буквами написано: «Последняя Лошадь».

Пашка потоптался в нерешительности, предвкушая перспективы поездки, и, вздохнув, пробурчал второй раз за последние десять минут:

– Да-а… Точно не Монте-Карло!..

– Чего, чего, – заинтересовался таксист. – Не понял?

– Поехали, говорю! – Пашка попробовал было пристроить свои вещи в багажник такси.

– Не-не! Не туда, там грязно – масло пролил, утром почищу. Давай в салон. – Хозяин машины выбросил остатки семечек на асфальт, вытер руки о штаны и привычным жестом забросил багаж на заднее сиденье «Волги», охнув от веса чемодана:

– Чего там у тебя, кирпичи, что ли?..

– Книги.

– А-а! Книги!..

– Цирк-шапито знаешь, где стоит в вашем городе? Мне туда.

– Ци-ирк? – как-то по-детски радостно и удивлённо переспросил таксист. – Знаю! Я там вчера клиента подбирал. Уже брезент натянули, кассу поставили. Народу!..

Но туда далеко, на другой конец города, – предупредил он и хитровато посмотрел на Пашку.

– Поехали, поехали! Я вижу – других «лошадей» здесь всё равно нет. – Пашка осторожно забрался на переднее сиденье.

– И до утра не будет. Поэтому – «Последняя Лошадь»… – шофёр со второго раза еле захлопнул водительскую дверь. Он аккуратно положил свою кепку на приборную панель. Кожаный головной убор ему явно нравился и был дорог.

– Так ты – артист? – таксист с интересом рассматривал пассажира, включая счётчик. – Ух, ты! Никогда не видел живого артиста!

– Надеюсь, мёртвого не увидишь тоже, – слегка огрызнулся Пашка, задетый его бесцеремонностью, и тут же подколол:

– На ходу не развалимся, довезёшь?

– Хилый юмор у тебя, дружок! – обидчиво покосился на Пашку водитель, повернув ключ в замке зажигания. «Волга» с минуту не хотела заводиться, «чихала» и скрежетала. Наконец, стрельнув выхлопной трубой, она хрипло заворчала и, скрипя всем железным скелетом, неторопливо набрала скорость. Где-то под ногами что-то повизгивало:

– Выжимной… Подшипник! – пояснил шофёр. Он пару раз резко ударил стопой по педали сцепления. Визг прекратился. – О, нормально!..

Пашка, после того, как убедился, что машина после «клинической смерти» всё-таки вернулась к жизни и даже едет, спросил:

– Как вас на линию-то в таком виде выпускают?

– У нас тут не Москва – всё попроще! Хм, как в Марьиной Роще… – таксист покосился на пассажира и тут же гнусавым женским голосом дурашливо спросил:

– Гражданин! Вам «шашечки» или ехать?..

– Что ж ты довёл свою «лошадь» до такого состояния?

Шофёр криво усмехнулся:

– Это не я. Тут до меня с десяток «наездников» трудились. Она вообще не ездила, стояла ржавела в «железном ряду» – это у нас так списанные машины зовутся. Я её за два месяца поднял. Скоро обещали новую «тачку». Вот и терплю…

Пашка вытягивал шею, на дорогу смотреть мешал кусок картона с надписью. Он вытащил этот «плакат», прижатый к стеклу воткнутой в приборную панель отвёрткой. В лицо ударил поток воздуха.

– Э-э! Там дырка в стекле! Тут всё предусмотрено!.. – хозяин машины недовольно попытался пресечь самоуправство пассажира.

– Зато теперь прохладно и дорогу видно. – Пашка удобнее расположился в кресле, рассматривая надпись на картоне.

– И так все окна открыты! А-а, ладно, как хочешь! – махнул он рукой.

В нижнем правом углу лобового стекла, прямо напротив Пашки, зияла дыра с крупный грецкий орех. От неё разбегались трещины, как от солнца лучи. В отверстие действительно прилично сквозило.

– Камень словил на встречке из-под КАМАЗа, – опередил вопрос водитель. – Менять не хотят, мол, нету. Врут!..

Пашка сочувственно кивнул. Затем улыбнулся и щёлкнул пальцем по картонке:

– Хм, остроумно – «Последняя Лошадь»! – он аккуратно засунул «рекламную вывеску» за отворот солнечного козырька и впервые внимательно посмотрел на сидевшего за рулём. Тот был явным оригиналом.

– А то! – таксист гордо поднял подбородок. – Сидел бы ты сейчас на вокзале, ждал первого утреннего автобуса, как Робинзон Крузо Пятницу после дождичка в четверг! А тут – я, как ангел с небес, со своей «Последней Лошадью»!

– А может, название такое потому, что в твоей развалюхе осталась всего одна лошадиная сила? – Пашка не упустил случая пройтись по «живому», намекая на скорость, с которой они тащились. Шофёр ухмыльнулся, сверкнул фиксой на переднем зубе и прибавил газу.

Минут пять ехали молча. Таксист включил ближний свет. Виднее не стало. Настоящей ночной темноты по-прежнему не было. Небо светилось прощальной полоской заката, всё ещё цепляясь за уходящий день. «Волга» тянула монотонную песню и катила по неширокой пустующей дороге. Встречных машин не было.

Водитель поправил кепку на панели и вновь заговорил, словно продолжая начатый разговор:

– Мне нравится бывать на вокзале в такие часы. Никто больше туда ездить не хочет – пассажиров-то раз-два и обчёлся. В это время всего один проходящий. Я туда приезжаю за тишиной. Соловьи поют, черёмухой пахнет, сиренью. Сейчас, правда, уже почти всё отцвело, но красоты меньше не стало. Главное – нет людей…

– А как же заработок, план? – Пашка не ожидал такого откровения от водителя. Устоявшийся стереотип образа таксиста явно рушился.

– Да какой там план, какие заработки вот на этом! – шофёр слегка ударил двумя руками по рулю машины. Помолчал. – Я дорогу люблю…

Пашка украдкой поглядывал на водителя «Последней Лошади», насколько ему позволял вечер и неяркий свет фонарей на придорожных столбах. Шофёр «Волги» был жилист, поджар, даже несколько худощав. Назвать его привлекательным можно было с натяжкой. Но что-то в нём было такое, что притягивало взгляд. В парне чувствовалась мужская сила и надёжность. Глаза его смотрели жёстко и вызывающе. Нос с заметной горбинкой, хищно изогнутые ноздри и волевой подбородок говорили о решительности характера. Светлые длинные волосы, откинутые назад, открывали скошенный лоб. Одна из бровей таксиста была повреждена. Шрам переломил её в середине углом. От этого одна из сторон его лица смотрела на собеседника как бы слегка удивлённо и иронично. В том, как парень держался, чувствовалась подчёркнутая бравада и привычная уверенность в себе. Он напоминал какую-то хищную птицу, всё время рвущуюся в полёт. Лёгкая сутулость, жёсткая складка у рта, постоянно играющие желваки на скулах и пристальный взгляд серых глаз создавали некоторую агрессивную угрюмость, которая никак не вязалась со словами законченного романтика.

– Брошу я эту работу. Не моё это… – заговорил таксист, задумчиво глядя на дорогу. – К геологам подамся или на севера. Мир хочу посмотреть. Себя в настоящем деле проверить. Вот так, циркач!

Пашку словно кольнули.

– Так не говорят. Это для нас, как оскорбление!

– А-а, ну, извини! А как говорят?

– Артисты цирка или – цирковые. Циркачами мы назывались до революции, ну, может, ещё немного, чуть позже. Безграмотные были, нищие. «Бабы, снимай бельё – циркачи приехали!» – вот так встречали нас лет семьдесят тому назад. Теперь всё изменилось…