Nomen mysticum («Имя тайное»)

– Мне про её дела неведомо.

– Может и неведомо, что произошло?

– Да сказали уже.

В его голосе не прозвучало ни жалости, ни сострадания, ни даже напускной печали. Кастелян покачал головой

– Так почему неведомо?

– Меня здесь не было.

Под рогожей послышалось сдавленное покашливание. Эта игра в прятки уже стала порядком надоедать Славуте – он взял со стола деревянную ложку и кинул в лежак. Рогожа зашевелилась, и из-за неё вынырнула растрёпанная полуодетая девка, в которой кастелян признал Богдану. Прижимая левой рукой одежду к груди, а правой – придерживая рассыпанные волосы так, чтобы Славута не рассмотрел её лица, девица боязливо-осторожно скользнула мимо кастеляна, и выбежала вон, шлёпая босыми подошвами по деревянному настилу.

Славута проводил горничную хмурым взглядом и вновь повернулся к Ляховичу. Детина, казалось, был немного удручён произошедшим, но не более того.

– Так говоришь, про Наталью тебе ничего неведомо?

– Совсем.

– И давно ли?

– Да уж месяц.

– Чего так?

– То Наталью надо спросить.

– А всё-таки?

– Не нужен стал. Другого нашла.

– Кого же?

– Говорю же, её надо спросить, – губы парня скривились в нагловатой улыбке.

– Может знаешь, кто ей угрожал?

– Может и угрожал. Да мне до этого дела нет.

– Ой ли?

– Да что вы так хлопочите? – Анджей вновь растянул нахальную улыбку. – Или сами на неё глаз положили, да не получилось?

Кастелян вдруг почувствовал, как волна гнева накрывает его с головой. Не в силах сдержать себя, он развернулся и со всего размаха ударил парня по лицу – детина, как подкошенный, отлетел к стене и, опрокинув лавку, рухнул на пол.

– Сейчас сдашь оружие, и чтобы через час твоего духу твоего не было в замке. Всё понял?

Анджей, опираясь обеими руками о стену, поднялся, сплюнул сукровицу и, изрыгнув ругательство, вышел из комнаты. Славута поднял лавку, опустился на неё и тяжело отдышался. Перед его мысленным взором предстало распростёртое тело Натальи – похожая на белую берёзу, срубленную безжалостным топором, девушка лежала на каменном полу, а рядом растекалось алое пятно.

Неожиданно Славута поймал себя на мысли, что никогда не понимал женщин. Что заставляет учащённо биться девичьи сердца? Неужели те нелепые, оттопыренные губы, торчащие в разные стороны вихры волос, самоуверенный взгляд? Что находят они в таком самовлюблённом убожестве? Почему они настолько слепы, чтобы не отличить любовь от вожделения, а красоту от уродства? А, может быть, женщине нравится себя обманывать? И потому женщина никогда не будет счастливой, если не сможет быть несчастной? Может быть, поэтому мелкие негодяи и пользуются таким успехом?

Возможно, лишь ответив на эти вопросы, он раскроет, наконец, тайну преступления. Он докопается, он обязательно докопается до истины.

Глава IX. Начало бедствий королевства

Когда Катажина в сопровождении пани Эльжбеты подходила к чугунным ворот итальянского сада, над которыми красовался украшенный княжеской короной вензель в виде буквы «R», кастелян ровными шагами прогуливался по тропинке, устланной белым гравием.

Увидев княгиню, Славута учтиво поклонился.

– Доброе день, ваша милость.

– Доброе день, пан Славута. Спасибо, что приняли моё приглашение.

Княгиня и кастелян прошли в центральную аллею сада, вдоль которой на равном расстоянии были высажены вишни и яблони. Пани Эльжбета следовала на почтительном расстоянии.

– Спасибо, что не отказались прогуляться, – повторила Катажина, – я в последнее время так редко выхожу на природу. На меня давят своды, иногда мне кажется, что я в склепе. А, кроме того, в замке просто невозможно ничего обсудить так, чтобы это не стало достоянием чужих ушей.

Собеседники между тем свернули вправо и оказались на аллее померанцевых деревьев, на которых уже завязались первые плоды. Деревья росли в гигантских кадушках – с осени по весну их держали в особых зимних галереях, но с июня выносили на открытый воздух.

– Видите ли, пан Славута, после вчерашнего инцидента у меня есть огромное желание уехать в Белую. Но я не могу бросить всё вот так.

– Как ваша милость пожелает, – кастелян развёл руками.

Спутники подошли к небольшой беседке, выкрашенной в голубой цвет.

– Нет, не будем заходить внутрь. Давайте присядем здесь.

Спутники уселись на деревянную скамью. Эльжбета, чтобы не мешать разговору, вошла внутрь беседки.

Росший поблизости пионовый куст источал густой пьянящий запах. Княгиня нагнулась и вдохнула пьянящий аромат.

– Прошла уже неделя. Я понимаю, что вы делаете всё, от вас зависящее, но мне нужны ответы.

– К сожалению, мне пока нечем вас обрадовать. Я допросил всех, кого мог – никто ничего не видел, не слышал, не знает. Может быть, у вас есть конкретные подозрения?

– Мне нечего вам сказать. Я всегда считала, что хорошо знаю своё окружение, но выходит, что я ошибалась, – Катажина бросила быстрый взгляд в сторону беседки, в которой сидела пани Эльжбета. – Давайте пройдём в оранжерею.

В оранжерее было тепло и влажно, в воздухе висел ни с чем несравнимый аромат цветущих растений. Вдоль дорожки, усыпанной белым гравием, в специальных кадках росли фиговые, лавровые и апельсиновые деревья, итальянский орех. Катажина подошла к одному из деревьев и в задумчивости оторвала листок.

– У меня предчувствия, дурные предчувствия. Вы помните, однажды я рассказывала вам о Софье Новицкой, убийце графа Станислава Ильинича?

Кастелян бросил мимолётный взгляд на собеседницу.

– Да, ваша милость, очень хорошо помню.

– Так вот… Однажды я попыталась самостоятельно разобраться в этом деле, но обнаружила, что все материалы дела были уничтожены. Нигде – ни в ратуше, ни в замке – не осталось и клочка бумаги об этом процессе. Что натолкнуло меня на мысль о том, что Новицкую, возможно, осудили безвинно. Я не исключаю, что убийца – настоящий убийца – избежал наказания и продолжил своё дело. И возможно череда смертей, поразивших остальных Ильиничей, является делом тех же самых рук…

Кастелян мысленно отметил, что Катажина пришла к тем же выводам, которые накануне сделал он сам.