Осколки памяти

Для этого у Илюхина были все документальные основания в виде фальшивых черновиков катынских документов, сверхсекретной папки № 29 с фальшивыми документами якобы 1940 года, поддельных печатей и штампов. Все это Илюхин продемонстрировал депутатам.

Выяснилось, что все документы были сфальцифицированы группой специалистов под руководством А. Н. Яковлева во время «перестройки» по прихоти «нового мышления» Горбачева. Однако депутаты приняли сфальфицированную версию «Катынского дела» как верную и бездоказательно признали ответственными за расстрел в 1940 году польских офицеров довоенное советское руководство.

В результате предположительное количество расстрелянных поляков в Катыни завысили в 12 раз – с 1 803, столько насчитали в 40-е годы, до 21 857 человек, это только при 22 трупах, реально опознанных поляков![21 - https://yandex.ru/video/preview/622711909916359144 (https://yandex.ru/video/preview/622711909916359144).]

Таким образом возникновению и закреплению в общественном сознании как российских, так и польских граждан весьма далекой от истины польской версии «Катынской трагедии» помимо всего прочего способствовали, мягко говоря, непродуманные ее оценки, сделанные руководителями СССР и России Горбачевым и Ельциным. Специалистами в области истории (https://topwar.ru/history/) они оба однозначно не были.

Ради того, чтобы угодить «западным партнерам» и сделать очередной шаг в «разоблачении сталинизма», я предполагаю, что они не гнушались никакими подтасовками и использованием крайне сомнительных «папок», «свидетельств» и «материалов». Не каялись, каяться не в чем, а просто предавали память своих отцов, дедов и братьев. Эти негативные моменты никоим образом не способствуют объективному и беспристрастному изучению противоречивых и трагичных событий 1939-1940 годов. Судеб польских офицеров, оказавшихся в СССР в том числе…

Почему именно поляки?

Сам Закиров не поясняет, почему его заинтересовали дела, связанные с Польшей. Вероятно, потому, что в Смоленском Управлении КГБ по сравнении с другими управлениями таких дел было много, если не большинство. Иименно в Смоленск зачастили польские журналисты, дипломаты, с которыми он инициативно вступил в контакт.

Вот что Закиров пишет сам по этому вопросу: «Разбирая свои записки из частного расследования за 1989 и 1990 годы, я специально выбрал сведения о репрессиях в отношении польских граждан и тех, кто указывал в анкетах: национальность – поляк. Этим мне хочется показать, в какую, мягко выражаясь, «атмосферу» попали (чуть позже – в 1939 г.) пленные польские офицеры, что происходило в стране, которая взяла их в плен.

Все нижеприведенное мне стало известно в процессе работы в архиве КГБ Смоленской области. После заявления генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева о дальнейшем пересмотре дел репрессированных, я, занимаясь пересмотром, работал с архивными документами. Помню, как меня просто поразил масштаб репрессий. Я практически впервые столкнулся с реальной правдой, во мне все перевернулось за первую же неделю работы в архиве, я стал другим человеком… Пересмотрев несколько дел, я шел в подвал за новыми пыльными делами (это был тот самый подвал, где производились расстрелы, в том числе и польских офицеров из Козельского лагеря). Мертвые архивные дела и люди, по ним уничтоженные, заговорили, закричали, прося нас, живых, о правде и выходе из забвения. Несмотря на спешку и риск, я стал делать выписки из дел»[22 - «Свидетели эпохи». Из частных записок («Новая Польша», 2004, №9)]…

Все познается в сравнении

Уважаемый читатель, я знаю работу по реабилитации жертв политических репрессий изнутри. Хочу сравнить действия Закирова и сотрудников нашей группы по реабилитации УКГБ СССР по Свердловской области, в работе которой в течение 4-х лет я принимал участие именно в этот период: 1989-1992 годы.

Ни у кого из нас в роду не было репрессированных лиц, при поступлении на работу в органы госбезопасности всех тщательно проверяют. И то, с чем мы столкнулись, читая архивные дела, было для нас, как и для Олега Закирова, неизведанным, страшным, шоковым. В УКГБ с утра выстраивались очереди в приемные, вместо одной приемной стало более десяти. Количество заявлений о реабилитации увеличилось в тысячи раз. Подавляющее большинство заявителей относилось к нам откровенно враждебно, ежедневно нас оскорбляли родственники репрессированных в 30-е годы. В этом моральном аду, который был ни с чем не сравним, даже с Афганистаном, мы и трудились, практически без выходных.

Главная наша задача была – восстановить справедливость и память в отношении каждого человека. Никто не считал нашу работу сенсационной для советских и иностранных СМИ. Мы оказывали каждому заявителю необходимую правовую помощь, помогали в розыске разлученных в ходе репрессий семей. Через год к нам стали относиться гораздо терпимее и лучше. Мы получали массу писем уже с благодарностью за работу. Проводили «горячие телефоны». В местной газете «Право» я стал вести рубрику «Реабилитация – трудная дорога к справедливости. УКГБ комментирует, информирует и отвечает на вопросы» Выезжал с представителями телевидения и местных газет в деревни, встречался с большим количеством репрессированных, членами их семей; в сельских клубах объяснял родственникам правовые вопросы реабилитации.

Книга находится в открытом доступе для бесплатного скачивания и чтения.

Фото автора

Выступал по местному телевидению, в «Ассоциации жертв политических репрессий Свердловской области», в местных газетах «Путевка», «На смену!», «Уральский рабочий» «Вечерний Свердловск»; публиковал очерки о реабилитированных лицах. Писал даже в израильскую газету «Штерн» о судьбах еврейской семьи Альтбаум, которую мы соединили, всех, оставшихся в живых, разлученных репрессиями 37-го года.

Мы не гнались ни за какими сенсациями, тем более международными. Всю работу вели с санкции руководства УКГБ. Мы не получили ни орденов, ни благодарностей. Просто работали на совесть, восстанавливая справедливость и возвращая людей из безвестности.

Смерть на помойке

Перед самой своей смертью Олег Закиров дал обширное интервью польскому журналисту Петру Зиховичу. Вот фрагмент их беседы:

– Вы не получили никакой помощи от польских властей?

– Никакой. А раньше мне много обещали. Причём обещал не простой человек. Главный польский дипломат в России, который потом сделал в Польше головокружительную карьеру, был министром. Он лично заверял меня, что Польша позаботится о человеке, который изучал Катынь. Что я получу квартиру, военное звание, приличную работу. Но когда я приехал, никто и говорить со мной не хотел. Мне больно это говорить, но меня обманули.

– Слушать это тоже больно.

– Я потом пытался встретиться с этим человеком. Однако он не хотел принять меня. Не отвечал на телефонные звонки. Его секретарша говорила, что он занят. Наконец, мне удалось выйти на связь с ним и склонить его встретиться со мной. Он согласился. Я взял последние деньги и поехал из Лодзи в Варшаву. Увы, как говорится, поцеловал пробой и пошёл домой. Несмотря на обещание, пан министр не пустил меня в кабинет.

– Как вы устроились в Лодзи?

– Сначала я нелегально работал на стройке. Но эта работа скоро кончилась. Моя ситуация была трагической, у меня не было средств к существованию. Трудно об этом говорить, но я буду откровенен: я просил милостыню на Пётрковской. По вечерам я ходил на базары и собирал испорченные овощи и фрукты, которые выбрасывали торговцы. Приносил их домой. Моя семья это ела.

Президент Квасьневский под давлением журналистов дал мне орден. Сначала я отказывался принимать его, но в конце концов позволил уговорить себя. Ну что ж, сказал я, приколю его и, когда стану просить милостыню, может, мне больше денег дадут.

– А как сегодня выглядит ваша ситуация, у вас есть работа?

– Нет, проше пана, ничего нету[23 - https://vk.com/wall-135605785_2715 (https://vk.com/wall-135605785_2715)]…

Мне думается, вывод очевиден: Закиров совершал свои незаконные действия не ради каких-то высоких целей, «правды и справедливости», о которой он везде писал и говорил, а ради банальной материальной выгоды: за квартиру, военное звание в польской армии, приличную работу и зарплату, сытую жизнь на Западе.

В России у него была семья, звание старшего офицера спецслужбы, квартира, боевые награды. Почему он поступил так, как поступил? Убедил себя, что делает благородное дело, начиная так называемое «расследование»? Но это же явно незаконное дело, которое нанесет огромный ущерб Родине, моральный и политический. Он не мог этого не понимать! Где была точка невозврата на его траектории движения? Думаю, что это предчувствие больших денег, возможность получить их от поляков; возможность получить звание польского офицера, которое ему обещали. Ведь он этого не отвергал, а, вероятно, просил о нем, соглашался с предложением предать.

Предателей нигде не любят и им не верят. Предательство – самое подлое из всего, что может совершить человек. Не зря во времена Святой Руси совершившего подобное деяние против своего государства казнили прилюдно.

29 октября этого 2022 года Закирову Олегу, моему бывшему афганскому товарищу, исполнилось бы 70 лет. Жить еще и жить! Бог покарал его за предательство, лишил Родины, и он сдох возле польской помойки.

ВОЕННАЯ ФОРМА

Саперы

С детства влюблен в нашу военную форму, правда, с того времени до сегодняшнего дня она более десятка раз изменялась. Особенно нравится форма солдат времен моей молодости.

Помню себя в пять лет, а это 1946 год. Мы с мамой жили в городе Черикове на берегу полноводной по весне и судоходной в это время реки Сож. Рядом с нашим домом был новый, огромный, деревянный, тридцатиметровой высоты мост. Он был построен сразу после войны вместо старого, сожженного и взорванного фашистами. От старого моста в воде рядом с новым торчали из воды обгорелые сваи. Мост был любимым местом рыбалки местных пацанов. Иногда мы залезали внутрь треугольного сооружения, ледореза; несколько ледорезов были устроены вверх по течению реки и защищали каждый устой моста от ледохода.

В конце марта приехали солдаты саперы взрывать лед перед мостом, чтобы ледоход не смог его снести. К нам на постой определили пятерых. Саперы были в черных зимних фуфайках, туго подпоясанных ремнями с советской звездой на пряжках, в валенках и армейских форменных шапках с красной звездочкой. Карабины СКС (самозарядный карабин Симонова – прим. автора) они поставил в углу комнаты. Свои солдатские пайки они отдали тете Кате, она готовила им на печке завтраки, обеды и ужины.

На столе появилась сплющенная гильза от снаряда с фитилем, который горел ярче наших лучин на стене и свечек. И мы домашние ели с солдатами вместе вкуснейшую солдатскую еду: суп на первое и кашу с тушенкой. Я чувствовал себя на седьмом небе от счастья и сытости.

На реке солдаты готовили лунки для опускания зарядов. Солдаты, все здоровые молодые мужчины, когда возвращались с реки, кушали, курили, разговаривали и надолго уходили на площадку перед домом, где по вечерам играла гармонь и были танцы. Мы сидели на земле рядом и наблюдали. Большинство зрителей – это молодые девушки и женщины. Солдат они беспрерывно приглашали на танец, тех было мало, и на всех женщин не хватало. К концу вечера солдаты уходили в ночь с партнершами и отсутствовали до утра.

Однажды мне дали в руки тяжеленный карабин и разрешили передернуть затвор. Я прицелился в стену и нажал курок. Счастью моему не было предела. Запомнил на всю жизнь слова солдата: «Никогда не направляй ствол на человека, один раз в год он может выстрелить». Запомнил и всегда соблюдал это правило. Вспомнилось, что солдаты тете Кате отдали несколько картонных коробок с продуктовой помощью от американцев. Они их называли «рационы». В каждой коробке были белый хлеб, который я с изумлением увидел первый раз в жизни, галеты, шоколад, сыр и сахар.

Через три дня, когда все лунки на реке были готовы, саперы в каждую опустили на палочках взрывчатку, от нее на льду оставался длинный бикфордов шнур. И вот наступил день подрыва. Район взрывов саперы окружили шнуром с красными флажками и расположились каждый вблизи своих лунок. Весь берег на берегу реки заполнили зрители. Старший сапер поднял вверх красный флаг, и все замерли. Он крикнул что-то громко и резко опустил флаг. И саперы, перебегая от лунки к лунке, начали поджигать бикфордовы шнуры к зарядам. Потом все дружно бросились на берег. Через секунды начались взрывы, лед взметнулся метров на 20 вверх над каждой лункой. Но отбоя не последовало. Один или два заряда не взорвались, и старший сапер их осмотрел.

В больших промоинах возле берега появились оглушенные взрывами рыбы, иногда большие экземпляры, и народ бросился их ловить, притащив заранее на берег свои лодки.

И такая картина: саперы, взрывы, рыба, – повторялась из года в год, пока мы жили возле моста. Солдаты уезжали, и после них оставался запах дыма, пота и оружия. И местные незамужние женщины вскоре рожали детей. Я скучал и ждал саперов до следующего раза.

Армия

Второй раз я близко столкнулся с нашей военной формой в конце ноября 1963 года. Меня призвали на срочную службу в армию. Три дня пребывания на Егоршинском сборном пункте, холодный душ, где я сильно простыл и получил огромный фурункул на спине в самом верху позвоночника. Это место и сегодня в плохую погоду ноет и болит.

Приехали «покупатели», взяли мое личное дело из папки железнодорожных войск. Построили новобранцев на плацу и объявили, что службу мы будем проходить в Ракетных войсках стратегического назначения. Погрузили в эшелон, состоящий примерно из 15 пассажирских плацкартных вагонов. Загружали в вагоны по полной программе, в том числе и на третьи полки. Постелей не выдавали. И поехали мы неизвестно куда на Восток через всю матушку Россию. Помню, остановились на самом берегу Байкала, помню его тонкий лед, как мы бросали на лед мелкие камни, как они тонко звенели и улетали далеко-далеко.

После Читы эшелон повернул на юг, и начались бесконечные степи и желтая пустыня. Остановились на станции Даурия, где совсем рядом стык границы трех государств: Монголии, Китая и СССР. Выгрузились, нас повели в военный городок «Красные казармы». Казармы действительно были еще царские, из красного кирпича, и одна из них стала моим домом на целый год.

Я оказался в 5 роте третьего дивизиона. Роту завели на третий этаж. Длинный, метров 150 коридор, по обе стороны коридора трехэтажные металлические сборные кровати. Мне достался третий этаж возле окна. Три недели мы жили вольготной жизнью и даже устали от нее. Ежедневно нам читали разные лекции, показывали фильмы. Вызывали поодиночке к врачам, старшине роты Абсалямову, мы отвечали на многочисленные вопросы. Устали от безделья. Перезнакомились друг другом.

Наконец нас распределили по взводам. Построили все 190 человек по ранжиру, я по росту в 172,5 см, попал во второй взвод. Но вскоре перевели в 9-й радиовзвод, где изучали управление ракетой при полете. Нам выдали форму, мы переоделись и сразу потеряли товарищей. Стриженные наголо стали похожи, как гвозди. Вместо 41 размера сапог получил 43. Вместо 48 размера гимнастерки выдали 52.

В этих сапогах мои ноги болтались свободно, портянки слетали, и через месяц образовались огромные кровяные мозоли. В форме я был похож на пугало. Спасибо, каптерщик ушил мне ее по росту. На гимнастерке, на груди, было четыре пуговицы, и две на рукавах. Чтобы они быстро расстегивались, я ложкой их максимально расширил.