Бедный Павел. Часть первая

– Да, хочу!

– И что ты сделаешь, Коля?

Я…Да, а что мог сделать им? Тем, что убили моих родителей так, что все посчитали их смерть несчастным случаем. Разум и выпитый коньяк заставил меня остановить разгоравшуюся внутреннюю истерику.

– Расскажите мне, пожалуйста, об этой истории…

Мы разговаривали часа два. Явно непростые люди, хорошо знавшие, как оказалось, моих родителей, обстоятельства нашей с Пашкой жизни и работы, вообще так много знавшие, что я не понимал, как же я их не встречал раньше, рассказали мне, наверное, всё…

Как мой батя, смелый и резкий, начал конфликтовать с русско-японской мафией, вывозившей с просторов когда-то великой страны всё, до чего только могли дотянуться, начиная с крабов и заканчивая ядерными технологиями. Как тем это надоело, и как его и мою мать просто убили, чётко намекнув остальным, что мешать этому бизнесу не стоит…

Я знал своего папу, могучего и громогласного, громовержца и душу компании, ничего и никогда не боявшегося. Любившего Дальний Восток и нас с мамой, всегда отказывавшегося от переводов в Москву… Знал. Он действительно обратился бы за помощью только в самом конце, только от полной безысходности. И на этом сыграли…

– Что ты хочешь? – спросил меня Игорь

– Отомстить, конечно!

– Как отомстить?

Конечно, я хотел рвать их зубами, убить всех, кто причастен к смерти моих… Но разум твердил, что не этого от меня ждут.

– Наказать, чтобы они знали, за что, и чтобы никому потом так поступать неповадно было.

– Хорошо сформулировал, разумно.

– А ты? – это он к Пашке.

– Я как Колька! Я всегда с ним!

После этого мы и начали работать вместе. Та мафия, крышуемая японцами, была публично наказана и ликвидирована. Убийца моих погиб при побеге из колонии, заказчики тоже сгинули при разных обстоятельствах, а моим родителям во Владике памятник открыли хоть и небольшой, но…

М-да… А второй раз напился я тогда с Пашкой, по поводу Маринки. Он же больше всего боялся, что дружба наша развалится… Даже Маринка ему не столь важна была, нет – интересна, но…

Эх, воспоминания… Прошедшее и исчезнувшее… Теперь всё это типа сказки, всё изменилось настолько кардинально, что даже и не расскажешь никому, но вот опыт…

Да. Так что, с Петром Фёдоровичем у меня отношения не сложились. Да и не хотелось: память-то напоминала про Екатерину Великую, а не про мужа её. А вот к матери тянуться меня заставляли и инстинкты ребёнка, и разум много повидавшего мужчины. Мальчонке нужна была мама, а взрослый хотел поставить на победителя.

Пока я был очень слаб, то мог только присматриваться к окружающим людям и обстоятельствам. Понял, что я очень важен. Я действительный наследник! То есть Елизавета не рассматривает моего папашу в качестве преемника вообще, пусть он и её родной племянник от любимой сестры Анны. Ну, никак не рассматривает! Его поведение во время моей болезни ещё больше её в этом убедило – отец пьянствовал, тискал свою любовницу и игрался в солдатики. Во вре?менном дворце на Мойке, где я лежал он и не появлялся, хотя и должен был, нарушая тем самым даже приказ само?й императрицы.

А вот моя мама вызывала у императрицы ревность. Нет, ну настоящая ревность пожилой особы к молодой красавице, да ещё неглупой очень. Вот и старалась Елизавета Петровна отбить у неё единственного пока мужчину, который значит для неё много – меня… У само?й, на самом-то деле, не времени, ни любви на меня уже не хватает. Младшей дочери Петра Великого исполнилось всего 47 лет, но выглядела она лет на 55 – уж выпить и поразвлекаться безо всякой меры она любила с самого юного возраста.

С психикой снова начались неприятности, как в том, ещё старом, мире, до попадания под машину. Кошмары, срывы, истерики – это было даже хуже, чем было. Там я хоть как-то контролировал свои чувства, а здесь я явно терял контроль над ситуацией. Я искал причину и понял: плохо было мне, ребёнку двух лет, без материнской любви. Да и отдаляться от матушки мне взрослому, уже сильно за сорок, тоже претило. Екатерина усилила свои позиции около меня исключительно правильным поведением во время моей болезни – она сидела безвылазно во дворце, пьянству и разврату не предавалась, общалась только с духовником и парой подруг, толком и не спала даже – беспокоилась за меня. Но не настолько, чтобы получить все материнские права, наши встречи наедине были запрещены, а в присутствии императрицы допускались всего два раза в месяц, с тех пор как я очнулся.

Надо что-то делать… Я подумал: «А что самое естественное? Сбежать к ней! Но так, чтобы не вызвать подозрений, что это устроила именно мама». Исходя из данных предпосылок, я подобрал момент, когда точно знал, что Екатерина приехала во временный дворец на визит к императрице, и утёк к ней.

Скандал был знатный. Возможный наследник пропал и обнаружился в приёмной императрицы, когда вбежал туда с криком «Мама-мама!» и прижался к потрясённой Екатерине. Оторвали, императрица накричала на меня и нянек, и утащили в комнаты.

Второй раз уже гнев был меньше с элементами раздумья. А в третий раз, меня уже через час отвели к императрице на разговор. Елизавета Петровна давно порвала с Разумовским и жила с Шуваловым. Но в сложных случаях она всегда прибегала к хитрости и разуму своего бывшего фаворита, а по слухам, и мужа. Так что, меня на разговор ждали двое.

– Павел Петрович, как назвать Ваше поведение? – строго вопросила императрица.

– Тётушка Елизавета Петровна! – даже мне самому тоненький, неуверенный детский голосок и смешной выговор букв показался трогательным, – Я к мамочке хочу!

– Алексей Григорьевич, вы что думаете?

Разумовский откашлялся и красивым, певучим голосом с небольшим хекающим говором произнёс:

– Матушка! Я своим простым разумом что мыслю: даже телёнок к матери рвётся, а уж ребёнок так завсегда.

– Эка как ты, Алексей заговорил.

– Ну, матушка, ты же правды хочешь. А так, как скажешь, государыня, я весь твой.

– Тётушка! – здесь уж я жалобно подключился. Слёзы на глазах.

– Все вон пошли! Думать буду. – я низко поклонился и засеменил к выходу.

За дверью меня догнал Разумовский, ласково погладил меня по голове:

– Не плачь, малыш! Всё будет хорошо! – на душе потеплело, – Глядишь, и получится всё…

Глава 2.

Видеться теперь с мамой мы могли два раза в неделю по часу. Немного, но без присмотра! Психике явно стало легче, приступы истерик закончились, мне удалось взять тело под контроль. Я понял, как правильно говорить и реагировать на раздражители, в общем, и объективно, и субъективно ожил. Все успокоились и всё, в общем, устаканилось.

А ещё у меня установились очень тёплые отношения с Алексеем Григорьевичем Разумовским. Он действительно хорошо ко мне относился. Возможно, почти пятидесятилетний, бездетный, официально неженатый мужчина видел во мне неродившегося сына. Завести свою семью, при живой императрице, ему было не суждено – она считала его личной собственностью – даже любовницу для него завести и то было чревато. В общем, я нашёл себе и кого-то вроде отца, с кем можно было поговорить, иногда просто поплакаться – ребёнку оказалось столько нужно!

Между тем, страна воевала с Пруссией[8 - Семилетняя война (1756-1763) – крупный военный конфликт между европейскими державами.]. Расспросы о войне нормального результата не давали – кто с ребёнком серьёзно будет говорить! Но началось явно что-то нервное и страшное – все очень волновались. А мне требовалась информация, много я её усвоить не мог, но всё равно она мне была нужна, хоть какая.

Учителя мне по возрасту не полагалось, только няньки. А они – в общем, обычные тётки и из русских деревень и из французских провинций. С этим тоже что-то надо было делать. Нет, вундеркиндом я себя объявлять не собирался: то, что будет в этом случае с психикой малолетнего возможного наследника, волновало меня очень и очень. Но вот новой информации мне не хватало остро.

Я пытался стянуть библию – хоть алфавит современный узнать да и почитать немного, но оказалось, что это дефицит. А мои няньки, похоже, даже букв не знали или не испытывали желания демонстрировать сей навык. Только Марфа – та, что ухаживала за мной во время болезни. Она и Писание мне на память читала и ласковая была, такая чуть туповатая, но очень добрая и доверчивая женщина.

Что же делать? Учиться, ну действительно рано, мне чуть больше двух лет. Никак нельзя! При нынешнем уровне образования, кроме устойчивых психозов, ничего я себе не получу.

Надо с кем-то разговаривать, получать информацию без давления. Священник отпадает – почти наверняка начнёт грузить, а сменить его будет нереально. Так, хорошо бы найти умную няньку. Значит, надо попробовать найти кого-то поумнее. Может, новую воспитательницу. Как здесь это делается? Ведь изображать конфликты с этими дамами опасно для них самих – не факт, что моих мамок не сошлют куда-нибудь в тартарары.

Значит, необходимо кого-то об этом попросить. А кого я знаю, кроме нянек и первых лиц… Обратится к матери? Чревато, могу тем самым подставить перед императрицей. К Разумовскому[9 - Граф Алексей Григорьевич Разумовский происходил из днепровских казаков, был певчим придворного хора.]? Так он, в общем, не сильно образован… Сложно объяснить ему, что мне нужна информация, но я пытался, но как-то нужного эффекта не было. Сказки тот мне рассказывать начал. Нет, сказки действительно замечательные и рассказывать у него выходило прекрасно, но это не то. Так что, вариантов не было – придётся просить Елизавету Петровну.

Ох, страшно, она Императрица, именно так – с большой буквы, мечет громы и молнии, карает нечестивых, и всё такое. Ну и что? У меня папа был в прошлой жизни – целый генерал! Вот он молнии так метал – искры летели наяву. А здесь – немолодая женщина, переживу как-то её гнев, только его надо на себя перевести.

??????

Марфа Лужина была девицей. Уж сорок годков давно миновало, а не замужем. Так уж сложилась у неё жизнь. Папенька у Марфы был целым поручиком, во Владимирском полку служил. Маменька с нею и братцем Петенькой жила во Владимире, в собственном доме. Что сказать хорошо жили, весело.

Папенька приедет домой, подарки привезёт, радости столько было. Маменька сказки рассказывала им с братцем, потом наставляла Библию читать, да ещё и по-немецки говорить обучала – она в девицах фамилию Лерман носила, из само?й Риги была родом. Папенька её в жены взял, когда в той Риге служил.

Больше всего на свете Марфа любила Масленицу. В детстве папа всегда на Масленицу приезжал домой, все вместе ходили на игрища. Как же здорово было увидеть, как мужик с медведем борется! А блины с икрой! А на санках по ледяным горкам с маменькой, папенькой и братцем! Ой, хорошо было: братец смеётся весло так, папенька на маменьку смотрит так нежно, любяще, а она вся розовеет под его взглядом…