Бедный Павел. Часть первая

– Алексей Григорьевич, что думаешь? – дама говорила так, будто отдавала приказание.

Мужчина постарше дёрнул уголком рта и ответил:

– Елизавета Петровна, думаю ему явно лучше. Кондоиди говорит, что опасности уже нет, струпы отпали.

И теперь ко мне:

– Павел Петрович, как Вы себя чувствуете?

– Голова болит. – мой голос звучал тоненько, жалобно и крайне неуверенно, что было следствием не только моего желания не допустить ошибки в общении, но и всё-таки явно крайне небольшого возраста тела, в котором я прибывал.

– Ха, передай своему медикусу – его счастье, что последнего потомка Петра великого не загубил – пусть в церковь сходит и благодарственный молебен закажет. Екатерина Алексеевна! – дама взглядом дала разрешение молодой женщине, которую я предварительно определил как мать.

Та бросилась ко мне, уже не удерживая всхлипов, прижалась целуя. Я в ответ сла?бо обнял её: «Мама!» – тихо шептал это слово, повторяя и повторяя его снова. Тепло пришло ко мне, стало радостно и уютно, даже голова начала болеть явно меньше.

Наше единение прервал строгий голос старшей дамы:

– А где муж ваш, Екатерина Алексеевна? Где племянник мой? Где он? – при каждом вопросе голос становился всё жёстче и жёстче.

– Ваше Величество! – оп-па, так она королева или царица? – Пётр Фёдорович занят военными учениями и… – Закончить свои объяснения ей не удалось, так как её прервал мужчина помоложе:

– В солдатики играет! – с такой усмешкой он это сказал, что стало очевидно его отношение к моему, видимо, отцу.

– В солдатики?! – голос её Величества пахнул таким гневом, что даже по моему телу побежали мурашки, – В солдатики, когда его единственный сын при смерти?

Две пока молчавшие девицы тут же затрещали, осуждая его поведение, называя его бездельником и трутнем.

– Ко мне его – прошипела дама и резко вышла из комнаты, с ней вышли все, кроме мамы и Алексея Григорьевича, который подошёл ко мне, потрепал меня по волосам и ласково спросил:

– Хочешь чего?

Я в ответ помотал головой, боль в которой резко усилилась и, сла?бо улыбнувшись, сказал

– Спасибо!

Тот снова ласково усмехнулся:

– Ну, выздоравливай, наследник, выздоравливай! – и тоже быстро вышел.

Я прижался к маме и закрыл глаза.

??????

Итак, разобрались – я Павел, будущий Павел I, тот самый бедный, бедный Павел [1 - «Бедный, бедный Павел» – кинофильм 2003 г. режиссера Павла Мельникова, с Виктором Сухоруковым в главной роли.]и творец подпоручика Киже[2 - Подпоручик Киже – персонаж исторического анекдота и одноименной повести Ю.Тынянова.], неудачливый наследник Екатерины Великой[3 - Екатерина II Великая (1729-1796) – русская императрица, урожденная София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская], убитый заговорщиками во главе с сыном своим Александром и недолгий магистр Мальтийского ордена – вот собственно всё, что я знал о себе новом из своего прошлого. Та, строгая дама – Елизавета Петровна [4 - Елизавета Петровна (1709-1761) – русская императрица из династии Романовых.]– Российская императрица, мама моя – здесь всё понятно, пожилой дядька – Разумовский[5 - Разумовский Алексей Григорьевич (1709-1771) – фаворит и супруг императрицы Елизаветы Петровны, граф.], бывший фаворит и доверенное лицо императрицы, а тот, что помоложе – фаворит нынешний Иван Шувалов[6 - Шувалов Иван Иванович (1727-1797) – фаворит императрицы Елизаветы Петровны.]. А тётка, что поила меня отварами – нянька моя – Мавра.

Мне всего два года, я заболел и по тем временам страшно – оспой, и меня уже не чаяли увидеть в живых. Видимо, вот тогда-то и стал я Павлом Петровичем, вместо этого несчастного ребёнка. Что же, карты розданы – извольте играть…

В таком раннем возрасте делать что-то существенное – вообще крайне глупо, с другой стороны, у меня немаленький временно?й лаг есть. Насколько помню, Екатерина правила долго и успешно, а у нас на престоле ещё Елизавета, так что впереди много времени на анализ ситуации и решение. Не любитель я совершать скоропалительные действия без знания обстановки… Так что первая задача выжить и получить хорошие стартовые позиции.

Маму мою ко мне пускали нечасто, чаще я видел тётушку Елизавету Петровну, Алексея Григорьевича и лейб-доктора Кондоиди[7 - Кондоиди Павел Захарович (1710-1760) – лейб-медик, основоположник медицинского обеспечения в России.]. Я спрашивал маму, может ли она заходить ко мне почаще, но та плача шептала мне, что Елизавета Петровна против. М-да – дурацкая ситуация и мне она не нравилась, но как-то повлиять на неё я пока не мог.

Болезнь я перенёс без внешних радикальных последствий, на лице осталось пару щербин, да, и всё. Чувствовал себя пока слабеньким, но, в общем, это к лучшему, ибо объясняло мои изменения в поведении. Оказывается, меня учили говорить сразу и на русском, и на французском – мода нынче такая. А вот французского-то в прошлой своей жизни я никогда и не учил. Так что пришлось симулировать проблемы с памятью. Я старался говорить мало, чтобы случайно не блеснуть владением языком родных осин на нехарактерном для двухлетнего малыша уровне, и больше слушал.

Ребёнок в моей душе очень страдал без матери, а взрослый без информации – не учили меня пока ничему, кроме как, говорить на двух языках, видимо, считали, что я слишком мал, да и правильно, наверное. Отец меня тоже посещал, но ощущение от его визитов у меня было скорее отрицательное – он был постоянно нетрезв и от этого слишком весел и игрив. Для ребёнка это скорее бы подошло, я ведь хорошо помнил, что моим любимым родственником в детстве был дядя Слава – папин двоюродный брат, работавший на Камчатке боцманом на краболовном траулере – вечно пьяный и весёлый мужик. Но вот, повзрослев, я его терпеть не мог, алкоголика тупого.

Да и вообще, люди пропивавшие соображение или активно к этому стремившиеся вызывали у меня стойкую неприязнь. Здесь и жизнь бизнесмена, конечно, свою роль сыграла – пить серьёзно для крупного дельца – это прямой путь потерять всё. Но всё-таки, превращение моего любимого дядьки Славы, который в связи с тем, что служба отца проходила исключительно на Дальнем Востоке, бывал у нас очень часто, в опустившегося краснорожего упыря, слишком сильно на мне отразилась.

Нет, ханжой я никогда не был, выпить любил, но пить хоть сколь-нибудь часто… Да нет, В жизни я всего два раза я крепко пил. Первый раз, когда мои родители погибли в странной автокатастрофе – после этого мы и познакомились с нашими кураторами. Я пил неделю, не мог смириться со смертью любимых людей, ещё очень активных и очень близких – я гордился ими, а они мной…

Пашка тогда пил за упокой моих со мной. У него тоже в то время мать умерла, рак её сожрал всего за две недели, ничего даже сделать не успели. Он сначала держался, а потом, через полтора месяца после похорон его мамы, состоялись похороны моих и он тоже не выдержал, сорвался.

Мы уже приходили в себя, оба напились до упора, и хотелось это остановить. Когда пришёл седой как лунь – разом, за пару дней, поседел после смерти жены – Пашкин отец, Владимир Виленович.

– Напились, парубки? Больше не хотите? – он спросил с каким-то мрачным весельем.

– Напились, дядя Володь!

– Да, пап!

– Ну, хорошо. Тогда давайте приводите себя в порядок, поедем…

– Куда, пап?

– Там узнаете! – и он опять улыбнулся.

И отвёз нас, протрезвевших, но мрачных и нездоровых в пригород, к частному дому, очень кстати неплохому для 90-х годов в Приморье. У ворот нас троих встретил молчаливый человек и провёл в беседку, где горел очаг и ждали нас двое мужчин средних лет с незапоминающимися лицами.

– Степан, Игорь. – представил нам их Владимир Владиленович.

Они, похоже, нас знали.

Тот, которого назвали Степаном, молча кивнул нам, достал бутылку армянского коньяка, на коей всяких медалей было больше, чем у Брежнева, пять рюмок, разлил и произнёс:

– За упокой душ, новопреставленных Виктора Петровича и Светланы Александровны.

Мы выпили. Игорь – тот второй мужчина – сказал тихо:

– Эх, Витек-Витек…

– Вы знали моего папу?

– Да и маму тоже… Вот только вот батя твой слишком уж смелый был и принципиальный… Стыдно ему, похоже, было подойти – поделиться…

– Поделиться? Что? Чем? – вопросы сыпались из меня, как из прохудившегося мешка, но меня никто не останавливал. Степан, разлил ещё по одной и убрал опустевшую бутылку. Выпили молча.

– Моих убили?

– Да! Хочешь знать кто?