Утром, провожая Петра Поликарповича, Гарт кивнул на винтовку, оптика на которой была заботливо прикрыта колпачками:
– А я не люблю зимой со стёклами. Дохнул – иней. Пока протрёшь, олени ушли.
– Аккуратней дыши, – усмехнулся Полукарпыч и добавил озабоченно:
– Волк на путик пошёл. Пугаю, а то в длинну ночь даст прикурить. У тебя-то как?
– Не видал пока.
– Ну и не дай бог. А то всю работу спортят.
Пока Полукарпыч разворачивал нарты и приводил в порядок собачьи алыки-постромки, Сашка успел разглядеть, как его сосед пугает своих врагов. Насмерть «испуганная» волчья морда скалила жёлтые клыки из-под небрежно накинутого на тушу куска парусины.
Сашка долго смотрел упряжке вслед. Ольховик получил прозвище «Полукарпыч» не от созвучия с отчеством своим, а потому, что никогда больше половины плана не давал. Зато каждый год. Даже когда песца в тундре – шаром покати. Откладывал, очевидно, на чёрный день, а потом сдавал. Поди докажи, когда взято. Если правильно обработанная шкурка год-два в холоде пролежала, – от свежей не отличить.
Начальство его за это не любило, но Полукарпыч мало беспокоился.
– А что они меня уволят? Я тридцать лет тута. За войну – три «Славы» и ранение. А ну-ко?
У этого человека, говорили Гарту охотники, есть брат-погодок, Михаил Поликарпович. Но не ужились братья. До ссоры доходило, до драки, карабин друг от друга прятали. И разъехались. Своё решение и тот и другой объяснили начальству так:
– Он всё неправильно делат!
Михаил взял зимовку в тундре, Пётр – на побережье.
Говорят, ростом, ухваткой, отношением к людям – во всём они разные.
Но голоса до того похожи – по рации не отличить.
Гарт вырос в дружбе со своими сёстрами и братьями, вражда между родными была ему вчуже и напоминала историю про Каина и Авеля.
19. Черныш, Малыш и стрелы
Когда стрелы были вчерне готовы, Сашка выгладил их острым куском обсидиана, расщепил хвосты и вставил в расщепы не перья, а тонкие деревянные пластины, которые закрепил нитками.
Противоположные концы он подстрогал под каждый наконечник отдельно, обмазал у костра горячей древесной смолой и насадил наконечники.
Получилось пять стрел. Из них две простые, а три с куском гвоздя в острие.
На эту работу ушло два дня. Или три. Сашка забыл делать чёрточки на камне, а когда опять стал их делать, никак не мог вспомнить, сколько же дней он не царапал камень, и сделал две черты.
Когда становилось темно перед глазами и нож и деревяшки падали из рук, Сашка поворачивался так, чтобы солнышко светило в лицо, и просто лежал, впитывая свет. Почему-то очень важно было чувствовать кожей свет.
Если было совсем невмоготу, – пил воду.
Чайки привыкли к его лежачему положению и перестали кричать. Лемминги стали шуршать у самых ног. Чёрный ворон повадился каркать, пролетая над костром. Песец-воришка, стал подходить близко и тявкать.
– Что, Черныш, кушать хотца? – спросил у него Сашка.
– Вау! – ответил Черныш.
– Погоди, сейчас! – стараясь не делать резких движений, Сашка достал из кастрюли кусочек недоеденного рагу «ассорти а ля Ботфорт» и кинул Чернышу под ноги.
Песец отскочил, но потом осторожно, не сводя с человека настороженного взгляда круглых жёлтых глаз, подкрался, схватил кусочек и убежал.
Буквально через десяток секунд появился вновь. На этот раз он не тявкал, а лишь выжидательно смотрел на человека и облизывался.
Сашка кинул ему ещё кусочек рагу. Черныш съел его «не отходя от кассы» и снова облизнулся.
Бросил песцу сушёную рыбку. Но так, чтобы она упала неподалёку. После некоторых колебаний Черныш рыбку рывком подобрал. Проглотил и подошёл поближе.
Вскоре он уже брал у Сашки еду из рук. Осторожно брал, самым кончиком остренькой мордочки прикасался, быстро хватал и убегал.
– Черныш, а ты не лопнешь? – Гарт медленно поднялся со своего ложа. Он скормил этому вёрткому щенку полкило мяса и с десяток рыбок, а тот всё ещё попрошайничал.
Проследив за зверьком, Гарт увидел, что он давно уже набил брюхо и теперь просто закапывает подачки в мох. Метрах в тридцати, за небольшим камнем. Запас делает. Нимало не смущаясь тем, что человек всё видит.
– Ах ты жулик! Пока то не съешь, больше не получишь!
Черныш ещё долго танцевал в трёх метрах от Гарта, но, убедившись что подачек больше не будет, скрылся.
И ещё Гарт прикормил лемминга.
Несколько этих бесхвостых красноватых мышей то и дело шмыгали по своим дорожкам у самых ног, затем один лемминг осмелел, подобрался поближе, схватил лапками рыбку и стал её поедать, быстро-быстро шевеля усатой мордашкой.
Это было очень забавно.
– Малыш, ты же вегетарианец, нельзя тебе рыбу!
Малыш бросил рыбку и юркнул под мох, но спустя мгновение появился снова и стал это лакомство доедать. Наверное, соль нужна всем живым существам и тундровые мыши тут не исключение.
Гарт осторожно убрал оставшуюся рыбу и положил на мох кусочек шоколада.
И шоколад пришёлся ко двору. И он был съеден с завидной скоростью.
Тогда парень положил махонький кусочек на ладонь. Малыш без страха взобрался на ладонь и кусочек съел.
– Хватит, а то живот заболит!
Малыш покрутился, покрутился на горячей от жара ладони, свернулся калачиком и закрыл глаза: «Пожрали, теперь можно и поспать!»
Сашка держал его так, пока не устала рука, а потом осторожно стряхнул на мох возле лемминговой дорожки. Малыш понял и побежал домой.
Больной не мог ничего есть, хотя и понимал, что надо. На второй (или третий) день закончились топливо. Он поднялся и побрёл за дровами. И понял, насколько ослаб: стоило наклониться, и в голове раздавался звон, а перед глазами разливалась темень.
Это его очень испугало, и он через силу съел кусочек чёрствой лепёшки и запил водой.
Эх, как нужен сейчас горячий, свежий олений бульон!