РАСКОЛ

– Тот, кто за это платит, наверняка так не считает. И главное – все происходит с молчаливого согласия Цезаря, а ведь мы с Цезарем вроде как договорились.

– Где-то ты прав, – согласился Ломов. – Но схематизм и упрощение – удел роботов, а еще желтоперых юнцов, которые совсем не видели жизни. На тебя сделали ставку большие люди, ты уже не халдей, не шавка, ты – фигура, политическая фигура. А теперь давай посмотрим, как ты мыслишь, как ты быстро угадываешь, где враг, где друг. Как ловко ты расфасовываешь черное и белое. Ты делаешь это бездумно, на автомате. А как насчет полутонов, мой дорогой? И не обижайся на меня. Нельзя все понимать буквально. – Ломову показалось, что Шарун не слушает его. – Эх, молодежь, – снисходительно улыбнулся Ломов.

– Я слушаю, – голос Шаруна звучал как-то отрешенно. В действительности разговор занимал его, но то, что происходило на улице, было куда интереснее. У демонстрантов появилось корявое чучело в белой сорочке.

– Долой Кравчука! – кричали хором протестующие. До офиса Шаруна им было рукой подать.

– Что-то у них Кравчук получился уж больно щуплый, – оценил Шарун. – Терентьич, а ведь это чучело – глумление над государственной символикой. Разве президент не символ государственной власти? Как ты можешь терпеть это безобразие?

– Мне нужны голоса этих баранов. Кстати, это чучело – ты, а не Кравчук, присмотрись. Они тебя несут.

Шаруну стало не по себе, когда его глаза разглядели надпись на дощечке, которая болталась на чучеле, а уши проглотили мощный взрыв тысяч голосов. Люди шли под его окнами и кричали по слогам: «Шарун – вор!» Черная краска на дощечке скандировала вместе с демонстрантами той же фразой: «Шарун – вор».

– Кажется, они решили сжечь меня, – как полоумный прошептал Шарун, увидев, как один из демонстрантов принялся под всеобщее улюлюканье поджигать чучело. Сорочка вспыхнула мгновенно, торчащая на древке восковая голова с соломенным париком за секунду сгорела дотла.

– Шарун – вор! – орали демонстранты, остановив свое шествие прямо напротив центрального входа в офис. Шарун сопротивлялся подступившему желанию метнуть в толпу гранату. Ломов дружески постукивал его по плечу. Точно так стучат по спине тому, кто подавился. Повод подавиться был. Костью в горле застряла людская злоба.

Вдруг звон разбитого стекла саданул по ушам. Хотел метнуть он, а бросили в него! Правда, пока лишь камнем в окно его кабинета. Увесистый осколок чуть не угодил в лицо. Шарун заметался по кабинету, выкрикивая как умалишенный:

– Арестуйте этих скотов!

Ломов уже отдавал приказ начальнику милиции:

– Арестуйте зачинщиков беспорядков и передайте дело в прокуратуру!

– И теперь ты станешь утверждать, что они все это делают, как энтузиасты? – прошипел Шарун.

– Да нет, похоже, нескольким из них все же заплатили.

– Но кто!?..

– Уж они-то этого не скажут точно. Я уверен, что тот, кто нанимал этого метателя, ему не представился. Можно только догадываться. Кто тебя так не любит? Пожалуй, многие. Но тут ничего личного. Политика…

****

Когда Борис входил в кабинет к Елене, он заметил, как суетился перед дверьми начальник охраны Петылицын, пытаясь придать своему лицу печать смятения. Петылицын неловко улыбался и покашливал. Борис по привычке не видел его в упор, несуразность в движениях командира «молотобойцев» не бросалась в глаза, иначе он не вошел бы так сразу, как обычно входил.

Ее не было в кабинете. «Наверное, в спальне», – Борис негромко кашлянул. Безрезультатно. В голове бессознательно вырисовалась странность в поведении Петылицы-на. Ему все стало понятным, когда из спальни донесся испуганный мужской шепот. В сердце защемило. Борис знал, что Елена время от времени развлекается со смазливыми жиголо. Он много раз видел, как к особняку подвозили нарядных красавчиков-юношей. Для него все эти женоподобные денди были на одно лицо. Она играет с ними, как с куклами. Обретя власть и деньги, она стала большой развратницей.

«Как я с самого начала я не разглядел в ней стерву. Сука!» – Борис старался подавить в себе ярость. Единственный способ заглушить эмоции – раздумье.

Ведь он мужчина, он себя уважает и не допустит глупых приступов ревности, тем более, что теперь они будут выглядеть еще бестолковее в ее глазах, чем раньше. «Она не заслуживает моей любви, но почему мне так больно? Возьми себя в руки. Смахни гнев с лица. Опомнись, у тебя, по сути, нет никаких прав на нее. Абсолютно никаких. Ты даже не был с ней в близости, ты только мечтал об этом всю жизнь. И не смог добиться. Хотя бы силой. Нет, парень, не хитри сам с собой. Ты бы не смог, потому что слюнтяй, потому что любишь по-настоящему и навсегда. Безответная любовь. Признайся сам себе – ведь безответная же! А безответная любовь сродни болезни. Страдаю только я, люблю только я. Она, правда, тоже любит, но лишь себя и свои проекты. Она даже боится привязываться к кому-нибудь из своих сладких мальчиков, не хочет привыкать и поэтому меняет их, как перчатки. Волчица – и благодаря этому многого добилась, а эти молокососы просто не в меру самолюбивые болваны», – так размышлял Борис, невольно прислушиваясь к потрескиванию дров в камине.

У каждого из этих юношей, выхоленных и зализанных гелем, здесь были свои интересы. В покои Матушки они попадали по-разному. Родионова занималась с ними любовью как бы между делом, но нельзя сказать, что она сквозь пальцы смотрела на эти связи. В таких случаях говорят: решила оторваться на старости лет, наверстать упущенное.

Она сделала себе поблажку и почти не осуждала себя за этот грех, почти… Ей не нравились секс-машины с недельной щетиной, большие и волосатые. Организм требовал нежных, ласковых мальчиков с правильными чертами лица, умными глазами, гладко выбритых, с красивой фигурой и ровными плечами. Такие мальчики тянулись к ней – еще бы, ведь Матушка считалась в городе чуть ли не самой крутой. Это было главной наживкой для любопытных юношей, готовых трахнуть даже трехсотлетнюю черепаху Тортиллу ради сомнительной возможности одним махом сменить дно на седьмое небо.

Вряд ли жизнь этих симпатичных мальчиков до знакомства с влиятельной леди можно было считать дном, но в силу сопоставления с роскошью и расточительством Матушки и ее бесшабашного окружения, вследствие юношеского максимализма, среднего не было дано. То было дно, а это – круто. Точно так же вряд ли уместным было сравнение блистательной Родионовой с Тортиллой. Вербовщики, по-просту сутенеры, эдакие держатели своеобразного гарема, особо не утруждали себя, оказывая ей услуги. «Мадам» была супер.

Кое-кому из жиголо дозволялось присутствовать в свите Родионовой на приеме в новом доме мод, на вечернем рауте в каком-нибудь загородном особняке или откушать яств со шведского стола на закрытой премьере в национальной опере имени Шевченко. Они тщательно пережевывали деликатесы на расстоянии вытянутой руки от спикера парламента, а иногда удавалось перекинуться словцом с Виталием Кличко или поболтать ни о чем с Софией Ротару. Если случалось такое, то в упрямые головы этих эгоистов клином всаживалась тревога о том, как бы удержаться, не сглупить.

Молодость! Как она безрассудна, не всегда бескорыстна, но всегда быстротечна…

Самым ненавистным из всех любовников Родионовой для Бориса был один высоченный брюнет по имени Юра, со смуглой гладкой кожей, чуть раскосыми глазами и прямым носом. Борис считал его самым хитрым и потому готов был убить его первым… Хитрость и коварство этого юноши, по мнению Бориса, заключались вот в чем. Он отказывался принимать от Родионовой деньги, проникновенно говоря ей о том, что с любимой женщины ни денег, ни подарков брать не будет, что для него высшее наслаждение быть рядом с его обожаемой королевой, что большего для него не надо. Словом, лепил из себя любовника-мученика, всем сердцем любящего и рассчитывающего на взаимность, не забывая при случае пустить слезу. И так искусно вошел в роль, что заставил поверить многих. Что касается Родионовой, то ей, по крайней мере, была интересна эта игра. Юноша врал очень технично.

Борису это действо было отвратительно. Ну, а парню все это не мешало получать от своей королевы денег и подарков больше всех. Единственное, чего не учел юноша, так это того, что у его королевы при таком богатстве выбора альтернатива таки была. Плюс жажда новизны, ведь ничто не вечно под Луной… Мальчишка стал ей надоедать. Сегодня Родионова решила устроить с ним прощальный вечер и одарить его последним презентом на память. В очередные же фавориты попал легкомысленный жиголо, выполняющий свои постельные обязанности холодно, без лишних вздохов. Новый мальчик довольно сносно имитировал независимый нрав и более или менее ровно строил из себя Бельмондо, который нарасхват.       Подобная самоуверенность, почти правдоподобная, не сходящая с лица маска безразличия, плавно переходящая в кислую мину, – это была новая постановка взаимоотношений со своей благодетельницей. Это было новое веяние, новая волна, именно то, чего требовал текущий момент.

Паренек угадал и выбрал нужный стиль поведения. Делал вид, что не дорожит хозяйкой. Хотя делал это очень осторожно, не перегибая палку. На самом деле ему было очень трудно, а то, что Родионова и с этим пареньком играла белыми, являлось очевидным фактом. Новые правила были интереснее для нее потому, что подкупали своей новизной. Ею, видите ли, не дорожат! Однако исход был предопределен. Либо ей надоело бы это быстро, либо, – в том случае, если б она почувствовала, что привыкает к человеку, – пинок под зад чуть позднее.

Парню бы повезло, если бы пинок был образным, а не буквальным, наотмашь. Не хватало еще сердечных дел… К сердцу Родионовой путь преграждал изощренный разум. Она давно убеждила себя в том, что умеет не давать волю чувствам. Она считала себя одиночкой. Такой же одинокой волчицей ее представляли себе другие.

Но сердце неподотчетно мозгу, пульс Родионовой бился учащеннее, когда она думала о своем материнском долге. Она понимала, что разврат, которому она предается с мальчиками, по возрасту такими же, как ее сын – большой грех. Но что-то черное внутри отбрасывало покаяние каждый раз, и с каждым разом все легче и бесцеремоннее. И она снова не осуждала себя за предание искушению. Почти.

Зато за двоих осуждал Елену Борис. Каменным истуканом стоял он в пустом кабинете, застряв на мысли, зачем же он сюда пришел. И если бы не видеокассета, которую он держал в руке, то не скоро бы вспомнил. «Соберись, возьми себя в руки…» – злость встряхнула его. Эта сука думает, что на ней свет клином сошелся. И больше всех в этом виноват, конечно, он. Повернуть бы время вспять, возвратить все назад…

С каждым годом она становилась все дальше и дальше от него. Теперь она чужая. Это она втянула его в грязь, она сделала его таким. «Зачем ты держишь меня у себя под боком? Я теперь для тебя не мужчина, я – советник… Будь ты проклята, тварь. Я тебя ненавижу. Господи, накажи ее, накажи эту машину или верни ей человечность. Или ты мстишь мне, наказываешь меня за мои грехи? – Борис закрыл глаза. – Как же мне больно».

Он вдруг захотел выскочить отсюда, но остался: «Какого черта не вышел сразу? Столько простоял здесь, идиот! Сейчас она выйдет… Главное, чтобы речь была связной, дело ведь действительно серьезное, а ты думаешь… О чем ты думаешь? Что, мало у тебя было женщин?» – самоуспокоение такого рода обычно действовало, когда он думал о Елене наедине с собой, но в этот момент…

Дверь спальни откатилась по рельсикам в сторону. Вышла Елена. Она была в длинном шелковом халате небесного цвета, туго завязанном поясом. Волосы были распущены. Губы чуть вспухли и порозовели. Прищуренные глаза привыкали к свету. Там, в спальне, на кровати нежился очередной сосунок. «А может, убить его при ней, чтоб знала, а ее трахнуть, наконец? Избить, как суку, и трахнуть!»

Борис не сделал бы этого, но сама мысль, что в принципе сделать это он может, его порадовала и немного успокоила. Он готов был говорить, ему надо было что-то говорить, о чем-то спорить. Она не должна видеть его замешательства. Хватит, прошли те времена. Благо, было о чем говорить. « С тоном как-нибудь сориентируюсь…»

– Вечер добрый, Елена Александровна. Я не вовремя? Ты уж прости, дела привели. У нас возникли проблемы в Крыму. События там разворачиваются не по нашему сценарию.

– Не тяни резину, говори толком, по существу, – обрезала Родионова и опустилась, тяжело вздохнув, на кресло у камина. Она резко швырнула в топку полено, ей не терпелось узнать, какие вести из Крыма принес Борис.

Крымские дела с недавних пор приобрели для Родионовой особый статус. Она считала затеянную игру на полуострове проектом своей жизни. Это была крупная авантюра, имеющая все предпосылки к успеху, и не ввязаться в нее означало для Матушки жалеть после об этом и клясть себя за упущенный шанс сделать нечто великое. Она неестественно медленно моргала, напряженная и готовая слушать. Борису же показалось, что в мыслях Лена все еще в спальне. Он так и не научился понимать ее по выражению лица.

Борис начал с фактов:

– В общем, дела такие. Только что получен факс из севастопольского филиала банка «Эльвира» и Церковного банка. Крупные кредиторы не возвращают деньги. Один потерялся, другой пошел в отказ, говорит: «Не брал заем», и что будет разговаривать только через суд. В обоих случаях залог оказался фиктивным. Получено сообщение от наших друзей из окружения главы СБУ генерала Марчука… Цезарь, на которого мы смотрели вполглаза, собирал сходку на теплоходе «Тарас Шевченко». А начальник МВД Крыма, видно, кормится из двух лап. Буквально час назад я разговаривал с ним по телефону и вынес из этого разговора одно: на ментов нам лучше не рассчитывать. Лена, я, честно говоря, считаю ошибкой, что мы сунулись в Крым в тот момент, когда и так дел невпроворот. Никогда не было столько политики.

– По этому поводу мы уже общались, и тогда, кажется, я сумела тебя убедить, – перебила его Родионова. – Но я смотрю, как только запахнет жареным, тебя сразу тянет в кусты, Боря. Политика – это наш козырь. Мы, а не наши враги, проводники политики государства на полуострове. Мы в глазах президента Украины – сила, способная умерить пыл сепаратистов.

Услышав такое, Борис изумился. «Зарвалась», – подумал он.

Родионова продолжала:

– И этим надо пользоваться. Усвой же наконец простую истину. Нужно ловить момент. Все институты власти в Крыму наши: служба безопасности, суды, правоохранительные органы, таможня, налоговая инспекция, телевидение, парламент… Вся светская власть. Единственная проблема – население. Но и оно неоднородно. И нам стоит обнажить и подчеркнуть эти различия. Лучше, чем через религию это не сделать! За счет нас президент убивает двух зайцев. Мы насаждаем в Крыму украинскую автокефалию. И главное, собственно, ради чего мы полезли туда, – мы налаживаем кредитно-финансовую систему, полностью подотчетную Киеву, открываем филиалы киевских банков. Мы провозглашаем, что успех любого бизнеса в Крыму зависит от лояльности к законам Украины. Это должна сделать я, потому что если это не сделаю я, за это возьмутся другие. Курорты – главный приз.

Борис посинел от злости. Уже в который раз Елена таким образом ставила его на место. Она всегда разговаривала тихо, и чем тише был ее голос, тем жестче был смысл фраз. Когда она хотела выбить человека, с которым общается, из колеи, она говорила очень тихо. Сейчас был именно тот случай. Однако Родионова, увидев, что добилась своего, сменила интонацию:

– Твое недоумение и настороженность не понятны. Когда мы начинали в Киеве – мы не афишировали себя. Теперь мы меняем тактику, на что ты реагируешь болезненно. До сих пор ты сомневаешься, Боря, а я не хочу, чтобы ты утонул в собственных сомнениях. Они только мешают делу. Обратной дороги нет. Мы не подпольщики. Полная легальность, четко очерченные цели. Ничего страшного не произошло. Естественно, наступили кое-кому на мозоль, а надо было давить сразу. Роланда пока придержим. Я ему сама позвоню. А то он сгоряча докажет миру, что конец света возможен в отдельно взятом городе. Поручим дело Петылицыну, пусть берет своих «гоблинов», дадим ему еще пару проверенных ребят из ЦСБ, и договорись с этим Бульбой из УНСО, пусть даст несколько своих фанатиков. Он не знает, как отблагодарить меня за те контейнеры с оружием…

Борис вспомнил про тот случай. По распоряжению Матушки он отрядил тогда адвоката клана Лисовского, который лично выезжал на границу «подмазывать» таможню. Бульба не мог по-нормальному сунуть взятку, таможенники подумали, что их прощупывает Безпека – и ни в какую. Лисовский разговаривал от имени Бориса, и у него взяли деньги. А теперь Матушка посчитала, что черед националистов оказать услугу, отплатить «добром за добро». Тем паче, что Бульба хвастался своими снайперами, которые вернулись из Грузии и выполнили, по его словам, личный заказ Шеварднадзе – ликвидировали какого-то типа, на котором облажались даже наемные киллеры.

– Дадим этих стрелков на усиление Петылицыну, – расставила точки над «i» Родионова, – и наделим его всеми полномочиями. Пусть вышибет всех врагов наших из Крыма, пусть разберется там с Цезарем, его двурушническая позиция меня настораживают. Вообщем, снаряжай бригаду и отправляй завтра утром. Экипируй людей под спортивную команду, чтобы все в одинаковом были. Устроим в Крыму «спартакиаду». Да, позвони, чтобы встретили и позаботились о размещении, чтобы все было без засветки. Держи меня в курсе.