В мире событий и страстей

– Разумеется. Пойдешь на собрание?

– Надо идти. Не одни же идиоты соберутся.

– Скажи мне, ты Веселова нашим начальником представляешь?

– В страшном сне.

– Тогда я пошел.

Собрание началось в конце следующего дня. Нежданно-негаданно появился чиновник из министерства, – всем улыбался и кивал головой, приветливо поблескивая лысиной.

Веселов был серьезен и деловит. Заявил, что собрались сегодня по инициативе коллектива, дабы разобраться в ситуации, и проговорил часа полтора. Показывал любопытствующим собственноручно составленное штатное расписание, уверял, что зарплату можно поднять раза в два и осторожно намекал на участие в зарубежных проектах. Ему долго аплодировали человек двадцать.

На сцену поднялся Борька. Чиновник из министерства попытался его остановить:

– Простите, но у нас тут список выступающих.

– Я как раз там и записан, – ответил Борька. – Вы посмотрите получше. Итак, господа и товарищи! О чем сегодня идет речь? А речь идет о том, что сейчас у нашего коллектива есть отличный шанс воздержаться от участия в общероссийской смуте. Я боюсь, что многие из вас, выразив желание стать коммерсантами, не совсем осознают, что рискуют оказаться не просто в чужой шкуре. Они рискуют оказаться в шкуре неубитого медведя. Особо зарвавшихся на этом поприще следует призвать одуматься и поумнеть.

Дамы из бухгалтерии почему-то приняли это на свой счет и зашумели.

– Бухгалтерия – это нет! – провозгласил Борька, без тени смущения. – Бухгалтерия – это святое! Нужная часть любого организма. Вот так! Но посмотрим, что получается. Все, у кого есть изобретения, и кто тащит темы, желают работать с Морозовским институтом и остаться с государством. Все, у кого ни изобретений, ни тем нет, желают на вольные хлеба.

– Это не аргумент! – выкрикнул Веселов.

– А я сейчас покажу вам, господа и товарищи, что как раз в этом-то и аргумент, – говорил Борька. – Мы, здесь присутствующие, знаем, за некоторым исключением, что такое теория устойчивости, и знаем, как система из устойчивости выходит. Все это мы в стране в последние годы видим. Находятся центры нестабильности, канализируется недовольство, потом вбрасывается информация, вроде нового штатного расписания. Все у нас то же самое, только в меньших масштабах. А если в системе показатели устойчивости начинают меняться, то она в конце концов диссипатирует. А предыдущий оратор был оптимистичен, как автомобиль без тормозов. И совершенно напрасно.

Дама из бухгалтерии подняла руку:

– У меня вопрос, который еще не задействован в ваших ответах. Мы – коллектив женский, мы понимаем, что без мужских рук не обойтись. Но почему бы институту не зарабатывать деньги на платных консультациях?

– … Только на консультациях таким же женским коллективам, – ответил Борька. – Так что? Будем голосовать? Кто – за? Кто – против? Кому – наплевать?

Борька вошел в лабораторию, огляделся, нет ли посторонних, и почти выкрикнул:

– Сам, понимаешь, удивлен до невозможности! Ты знаешь, всегда был не прочь поучаствовать в разных беспорядках. Зачинщиком, случалось, выступать. А тут – раз, и подавил. Не знаю, как получилось!

– Хочешь, чтобы тебя похвалили, – ответил Олег.

– В общем-то, да! Почему – нет? Но ведь олух Андрюша Веселов – это не Емельян Иваныч!

Веселов распахнул дверь, не постучавшись, и последнюю фразу должен был слышать. Сунул руки в карманы и прошел к окну:

– А чего Ляшко не появился? Боится, что ли?

– Зачем он тебе понадобился? – спросил Олег.

– Нас не хватило? – съерничал Борька.

– Послушал бы он, какие мнения на его счет есть. – Веселов отодвинул занавеску и выглянул во двор. Вы ему расскажете?

Олег ждал, что Борька сейчас вспылит, но не угадал. Тот выждал паузу и спокойно проговорил:

– Не о чем, собственно, рассказывать. Ну, собрались, помололи воду в ступе. О деле – и слова не прозвучало. Так, хор недовольных.

– Ты сегодня хватил с теорией устойчивости. – Веселов продолжал смотреть в окно. – А я надеялся, что Ляшко придет. Хоть поговорили бы, что с институтом надо делать.

– Для того чтобы такие разговоры вести, в делах надо разбираться. – Борька сел за стол и сложил перед собой руки.

Веселов отвернулся от окна и прошелся по комнате:

– Будто только вы в них чего-то понимаете. Еще надо видеть, что кругом делается.

– Я по простоте душевной всегда думал, что революции романтики устраивают. Не, они только хворост и боеприпасы подносят. А устраивают – несостоявшиеся. – Борька говорил все это Олегу.

– Такими заявлениями ты просто свои комплексы засвечиваешь, – ответил Веселов. – А все очень просто – людям хочется нормальной, свободной жизни.

– Послушай, Андрюша! – с расстановкой говорил Борька. – Я не первый год тебя знаю. И ты мне, пожалуйста, не рассказывай, что тебе какая-то свобода вдруг понадобилась. И всем вашим нынешним вождям, то бишь бывшим цековским функционерам она – до лампочки. Вы потреблять рветесь – это другое дело. В конце концов, каждый занимается тем, что у него лучше получается. Только не врите про свободу. Вы в ней ни… не понимаете.

Веселов ухмыльнулся, помолчал и сказал:

– Опять ты на меня собственными комплексами давишь. Ну, не психоаналитик я для тебя! А все мы – просто теми временами недовольны, и новых хотим.

– А в старые вы чем занимались?

– Хренью всякой!

– Вот и я про это! – сказал Борька. – Вы свою бездарность на времена списываете.

– Ой, можно подумать! Лауреат нашелся! – вскрикнул Веселов.

– Не лауреат, но все же! – Борька был чем-то доволен. – Не, все-таки я правильно в это дело ввязался. А то представляешь, Андрюша, ты стал бы тут заправлять! Так хоть что-то останется до лучших времен.

– Времена другие, может, и настанут, – ответил Веселов. – Вот, президенту свою власть укрепить бы и всю эту шелупонь разогнать, чтобы палки в колеса не ставила.

– По-моему, это ты так ляпнул, не со зла, но по глупости, – говорил Борька. – И опять же думаешь, что в работе не сложилось только из-за времен. Прямо тебе скажу: если кем-то здесь когда-нибудь стану, ни за что тебя не потерплю. Уж, извиняй заранее.

– Это – взаимно, – спокойно ответил Веселов и ушел.

С минуту сидели молча. Борька забарабанил пальцами по столу и спросил:

– Может я это зря? Не с Андрюшей, конечно. А насчет революций… Ведь есть же какая-то тяга к справедливости.

Они вышли из первого вагона электрички и поднялись по крутой лестнице на переходный мост над путями. Поселок тянулся по обеим сторонам железной дороги. Среди деревьев проглядывали низкие домишки. Левее виднелось несколько многоэтажек.

– «Перловкой» называется потому, что чаезаводчик Перлов стал строить здесь дачи, – объяснила Аня. – Это ему китайский магазинчик на нынешней улице Кирова принадлежал.

Прошли по неширокой площади, мимо магазинчиков, палаток и большой киноафиши в полукруглой железной рамке. У тротуара стояла зеленая тележка на велосипедных колесах, с сиденьем и под выцветшим зонтиком. В старых фильмах с таких тележек торговали газированной водой.