Но ведь хотелось тебе всегда, ещё с юности хотелось чего-то такого запретного, загадочного, порочного, разве нет? Ведь живём однова, так, кажется, это звучит…
Мало ли что кому хотелось. Не юноша уже давно. Проехали!
Это правда, далеко не юноша. Прожил изрядно. И ни разу за всю эту свою долгую жизнь на сторону не ходил, даже в худшие времена, когда ссоры с Людмилой просто не прекращались… Зато ушёл окончательно, как только возникла вся эта история с Нонной Поглазовой. Двойной жизнью никогда не жил.
Тем более с какой стати сейчас начинать?..
Но ведь ни о какой двойной жизни и речи нет. Просто маленькое одноразовое приключение, которое, возможно, придаст ему новых сил для борьбы. Что, страшно? Испугался?
Если честно, то, конечно, страшновато.
И чего же ты боишься? Что тебя так страшит? Миллионы людей занимаются этим ежедневно, изменяют друг другу без всяких угрызений совести. Так устроен мир.
Именно, что изменяют. Слово уж больно мерзкое – измена.
Да какая же это измена! Он ведь искренно любит жену, тоскует по ней. И ничто не может на это повлиять. Просто сейчас ему необходимо какое-то отвлечение, иначе он совсем спятит. Как говорит Гена, нельзя зацикливаться!
Мало ли чем это может кончиться…
Глупость какая! Ничем это не может кончиться. Подумаешь, один вечер! Вон испанцы, как ему рассказали в Сан-Себастьяне, в период жениховства продолжают усердно посещать публичные дома, и так бывает годами, пока денег не наберут на женитьбу. И невесты их это знают и терпеливо ждут.
При чём тут испанцы?! Бред какой-то…
– Может, переспишь с этой идеей, Витя? – спросила Люся. – Жалко всё же. Вдруг передумаешь?
Переспать…
Было бы с кем, может, и переспал бы. А с идеей не получится. С идеей сплошная бессонница…
Насти небось опять дома нет. Придётся опять возвращаться и маяться в пустой квартире. Хоть криком там кричи, никто, кроме попугая Вовы, не услышит.
– Отдохнёшь, а завтра на свежую голову встретимся, – ласково говорила Люся. – Утро вечера мудренее, это однозначно.
Отдохнёшь!..
Издевается она, что ли! В этой бесконечной мучительно-одинокой ночи, которая его ждёт, можно разве что спятить, а уж об отдохнуть и речи быть не может. Какой там отдых! Утром встаёшь совершенно измочаленный, еле собираешься с силами, чтобы снова с головой окунуться в долгий серый безрадостный день.
Он невесело усмехнулся.
– Нет, Люся, я не передумаю, выкидывай эту сцену к едрене фене. Чем неожиданней, тем лучше. Предсказуемость всегда скучна.
– В кино или в жизни? – уточнила Люся.
– И там, и там. Никакой разницы. Ладно, на сегодня хватит. Пошли по домам.
Надо же, какие фокусы выкидывает память! Бывает, и хочешь – и никак не запомнишь, двадцать раз запишешь – и всё равно ничего не отложится, а тут вот он, весь адресок со всеми детальками, прямо маячит у него перед глазами, как назло…
В конце концов раз в жизни можно себе дать поблажку. Что он, не заслужил, что ли?! А то ведь недолго уже и осталось на самом-то деле, так хоть будет что вспомнить… Тем более никто никогда об этом не узнает.
Нет, не поеду! Очень мне нужно искать приключений на свою жопу! Только-только жизнь стала как-то налаживаться!..
Ничего себе налаживаться. Это кого же он пытается обмануть! Никакой жизни у него нет, одно сплошное существование…
И что он на самом деле здесь делает, на этой чёртовой земле, зачем он вылупился на свет божий?! Чтоб вот так вот прозябать в безнадёжной зависимости от самодовольных аптекаревых?!
Видимо, для этого. Для того, чтобы каждый набитый деньгами ублюдок мог решать его судьбу, судьбу его картины…
Притом что никто из них ничегошеньки в этом не понимает! Ну что тут поделаешь!…
КАК ЖЕ СО ВСЕМ ЭТИМ БЫТЬ?!
Гординский «форд» выехал из ворот студии, замер на секунду как бы в задумчивости, а затем резко, с визгом тормозов свернул налево и помчался по пустой тёмной улице по направлению к Курскому вокзалу.
Глава четырнадцатая
Салон
Мы заняты делом отличным,
Нас тешит и греет оно,
И ангел на доме публичном
Завистливо смотрит в окно.
И. Губерман
Гордина ждали. Приветливая администраторша Таня, лица которой он так потом и не вспомнил, как ни старался, широко распахнула дверь, впуская его в небольшую переднюю вполне обыкновенной с виду московской квартиры.
– Я в первый раз, – застенчиво сообщил ей Виктор, переступив порог, – какая здесь у вас процедура?
– Всё очень просто, Виктор Борисович, – заворковала администраторша, – я вас сейчас проведу в гостиную к девочкам, вы там с ними пообщаетесь немножко. Можете выбрать двух девушек, они вами и будут заниматься.
– В каком смысле заниматься? – с дурацкой улыбкой уточнил он.
– Да в самом прямом. Сначала они вас помоют вон там, в ванной, а затем вон в той комнате сделают массаж. Потом немножко отдохнёте и поедете домой. Годится?
– Ага, – согласился Виктор, вдруг ощутивший острое желание унести отсюда ноги куда подальше.
Любезная администраторша, словно почувствовав это, тут же ловко зашла ему за спину, отрезая тем самым всяческий путь к отступлению, и загремела там невероятным количеством всевозможных замков, вроде бы, с одной стороны, превращая квартиру в неприступную крепость на случай появления непрошеных гостей, с другой же – на самом деле лишая уже попавших сюда всяческой надежды выбраться обратно.
Все эти манипуляции она, к ужасу Виктора, проделала всё с той же милой улыбкой, а по завершении таковых изобразила даже какое-то не совсем внятное движение наподобие старинного книксена.
– И сколько это продолжается… удовольствие? – полюбопытствовал он, с каждой секундой всё больше теряя надежду на благоприятное завершение этой авантюрной затеи.
– Полтора часа, – медовым голосом ответствовала Таня. – С вас тысяча четыреста рублей. Вы извините, мы плату берём вперёд. Такие у нас правила.
– Да, да, конечно, – тревожно засуетился Виктор, доставая бумажник. – Вот, пожалуйста.
Администраторша профессионально пересчитала деньги, после чего сделала почти элегантный пригласительный жест рукой.
– Ну что ж, пойдёмте, Виктор Борисович, – со значением произнесла она, – девочки ждут.