Праведный грех

«Что теперь делать с солдатскими письмами? Сжечь? – размышляла Ермакова. – Нет, пусть останутся, как память о несбывшейся мечте, ведь в них душа и тепло Андрейкиного сердца». Ее душили слезы обиды и разочарования. Она металась по комнате, как дикая птица в тесной клетке, но вкусив запретный плод, не в силах была устоять перед соблазном. «Надо было с мамкой поехать и тогда бы ничего не случилось, – размышляла Ермакова. – Сама виновата, могла бы уговорить, настоять, а не доверять Федору. Все он правильно рассказал, сначала было немножко больно, а потом словно мед по всему телу разлили. Как интересно и сладко, когда твое тело ласкает сильный и нежный мужчина, как хорошо делает и хочется снова испытать наслаждение».

Федор выждал момент, когда Светка отлучилась к Хрумкиной. Вошел в ее комнату, отбросил покрывало на ее постели. Достал из кармана флакон с порошком и слегка припорошил простыню. «Теперь полный марафет, сама ночью, как ошпаренная кипятком, прибежит и бросится на шею», – с удовлетворением подумал он. Второй флакон с порошком Головин прятал в кабине трактора. Планировал в один из погожих дней, самостоятельно или со Светкой съездить на берег Азовского моря в Каменку. Выловить и высушить медуз, пополнив запас, эффективного биостимулятора. Ведь впереди долгая зима.

Вечером, ворочалась в постели, стиснув зубы, Ермакова уговаривая себя: «Ни шагу в спальню матери». Но жгучее воспоминание воскресило в ней сладкие ощущения минувшей ночи. Она чувствовала, что неспособна устоять перед охватившим ее желанием. Федор разбудил в ней дремавшую неуемную страсть.

Ощутила зуд и приятное жжение в промежности. С приливом крови вспыхнуло неодолимое возбуждение и желание, словно кто-то невидимый включил тайный механизм. По телу пробежала дрожь, а в паху стало тепло и томно, как под струями горячего душа. Светлана невольно потянулась рукой к лобку и пальчиками бережно погладила мягкий ворс.

И на эти ласки, охваченное желанием и страстью, тело отозвалось приливов пульсирующей крови, зашумевшей в ее висках.

«Нет, Света, остановись, нельзя, что ты делаешь, опомнись», – подсказывал ей здравый разум.

«Утоли мою жажду в сладости и неге», – властно требовало непокорное, молодое и горячее тело, созревшее для зачатия новой жизни и хмельных утех. И, если зачатия, выбирая неопасные периоды или предохраняясь другими способами и средствами, можно избежать, то сладость утех, толкающая мужчин и женщин в объятия, гарантирована.

Мудрая природа и высший творец предусмотрели соблазнительный и безотказный механизм воспроизводства себе подобных, рода человеческого. Такой принцип действует и в мире других живых организмов. Возможно, и растений в процессе опыления соцветий.

Вкусившая запретный плод, Ермакова об этом знала и остро желала, чтобы снова повторилась ночь любви со страстными поцелуями и ласковыми словами, медленными и быстрыми проникновениями в ее тело. Она держала ладонь на полыхающем жаром лобке, понимая, что тело, словно отделившаяся от ее разума субстанция, вышло из подчинения, не реагирует на приказы сознания. Оно пронизано и пропитано сладкой отравой, неудержимо рвется из маленькой спальни, в которой Светлана тщетно пыталась скрыться. По ее чувственному телу пробегали волны непреодолимого желания. Она подошла к двери. Прислушалась – тихо.

С охватившим ее страхом подумала: «А вдруг Федора нет? Мать ведь предупреждала, что он может уйти к другой женщине. Странно, зачем ему уходить, если я здесь, рядом. Приду по первому зову, ноги сами приведут». В душе устыдилась своего тайного желания. Возвратилась и села на кровать, взяла книгу, полистала и положила на тумбочку. Растревоженная и неутоленная плоть настойчиво напомнила о себе.

«Однако, где Федор?» – Светлана подошла к двери и легонько поскреблась ноготками о дерматин. Прислушалась и с замиранием сердца услышала голос отчима:

–Что там за мышка-норушка, мне спать не дает и сама не спит?

– Дядь Федя, это я, – с мольбой и дрожью в голосе отозвалась она.

–Заходи, Света. Я думал, что ты устала или обиделась, решил тебя не беспокоить, – произнес Головин.

– Нет, не обиделась, – с лихорадочным блеском в глазах ответила она, переступив порог. – Мне самой скучно и одиноко.

– Не робей, проходи ко мне сюда, – велел он с радостью и, приподнявшись, как матерый, хитрый зверь, терпеливо дождавшийся заведомо гарантированной добычи, указал сильной с мохнатой порослью рукой на брачное ложе. Похотливыми, налившимися кровью глазами, он ощупывал ее стройную, изящную фигуру под светлой, словно пеньюар, ночной сорочкой. И потому, как вздрагивая, она приближалась на непослушных ногах, понял, что разбудил в ней страстную женщину и получил власть над ее чувствами и желаниями.

– Светочка, сладкая моя деточка, ложись рядышком, – прошептал и сильными руками оторвал ее от пола, ощутив пылающее под тканью тело, властно опрокинул спиною вниз на ложе.

Поспешно снял с гибкого тела ночную сорочку. В сиянии люстры падчерица предстала в своей женственной красоте. Федор ласкал ее взглядом и руками, легонько массируя грудь, соски, изящный с тонкой талией живот, бедра. Прикусив влажные губки, она слегка стонала, возбуждаясь от прикосновения его рук.

«Все детство, романтика закончились», – подумала Светлана в предвкушении близости с сильным мужчиной, влекущим в сладкую бездну. Не отдавая себе отчет в том, что делает, словно в полусознательно-сонном состоянии, прильнула к нему. Головин терпеливо ждал этого момента, заведомо зная, что она уже во власти искушения.

– Дядь Федь, ты меня уже разлюбил? – с дрожью в теле и слезами в голосе произнесла она.

– Нет, милая моя девочка, я каждую секунду только о тебе и думаю, даже голова разболелась, – ответил он.

– Почему же ты меня тогда не замечаешь, не ласкаешь?

– Не хочу причинить тебе боль.

– Боль уже прошла и мне очень сладко, – призналась Светлана. – Я даже не могла себе представить, какое это блаженство.

– Прости меня, что заставил ждать, сомневаться и мучиться, – нежно прошептал Федор в ее милое ушко и пропел. – Тебя мою желанную, не зря зовут Светланою…

– Эта песня, говорят, когда-то была очень популярной, – прошептала она, прижавшись к нему горячим телом.

– Да, очень популярной в годы моей юности, – подтвердил он и с азартом произнес. – Радуйся, ликуй, Светка-конфетка! До этого ты была глупой антилопой, а я превратил тебя в настоящую женщину, темпераментную и сладострастную. Ты должна благодарить и во всем меня слушаться. В любое время, когда я захочу, отдавайся без возражений.

– А как же мамка?

– Она тоже не будет обижена, меня на десяток баб хватит, в этом деле я неутомим, – с гордостью признался он.

– Кончилось твое унылое и беззаботное детство. Гордись и радуйся, Светка, что превратилась в женщину, пылкую и страстную. Я тебе многому научу. Секс – это не шаляй-валяй, а настоящее искусство – Камасутра. Теперь ты моя маруха, – заявил отчим и предупредил. – Если перестанешь давать, то я тебя на все село опозорю. Будут дразнить шлюхой. Матери, учителям, подругам, никому не рассказывай о нашей тайне. Если проболтаешься, то раздавлю, как гниду.

Ермакова натолкнулась на его колючий взгляд. По телу пробежала дрожь, ее на мгновение пронзил страх.

Федор вновь с упоением овладел ею и не отпускал до утра. Впрочем, Ермакова, покорившись его воле, сладострастию не торопилась. Отдала ему в полное распоряжение свое юное, горячее тело.

9. Чары сладострастия

С этого дня Головин уговорил Светлану вместе париться в бане. Она томилась, нетерпеливо поджидая его возращения с работы. Охотно уединялись в парилке и предавались любовным утехам в разных позах. Испытав сладость, восторг от совокуплений, которым ранее здесь испытала мать с сожителем, Ермакова почувствовала себя женщиной. Ощущала гордость от обладания этой тайной.

–Дядь Федь, ты меня любишь? – неожиданно спросила Светлана, когда они вошли в жаркую парилку. «Ну, вот и эта кошка ничем не отличается от других, желающих повелевать мужиками, – с тоской подумал Головин. – Все бабы из одного теста, стараются набить себе цену. Анна тоже постоянно требует признания в любви и дочка тоже в матку уродилась. Разве недостаточно того, что я затрачиваю на них свою энергию и чувства. Не желают этого понять своими куриными мозгами».

– Света, какой же я тебе дядя, если мы с тобой живем, как муж и жена или любовница?

– Не называть же тебя папой?

– Зови просто Федором. Смотри при Анне не проболтайся, называй отцом или дядей Федором.

– Ты любишь меня? Сейчас же признавайся, – проявила она настойчивость. «Вот пристала, как банный лист», – посетовал он, ища лазейку, чтобы уклониться от прямого ответа.

– Наслушалась сказок. Сама ты хоть знаешь, что такое любовь? – озадачил он ее встречным вопросом.

– Это такое светлое, неземное чувство, когда люди не могут жить друг без друга, от любви у них рождаются дети, – ответила Ермакова.

–Вот именно, рождаются дети – цветы жизни, нередко с острыми шипами, как розы, – усмехнулся Федор и пояснил. – Какой-то поэт, фамилию его уже не припомню, назвал любовь прикрашенным инстинктом деторождения. И я с ним полностью согласен, что в этом нет ни чуда, ни романтики. Рожают же себе подобных детенышей коровы, кобылы, овцы, кошки, собаки и прочие существа без всякой любви, а по законам дикой природы. И люди туда же, чтобы не исчез человеческий род на земле. Это чисто биологическое явление, связанное с зачатием, развитием плода в утробе женщины и рождением ребенка.

Но люди, особенно поэты, художники, музыканты обожествили это обычное явление, окружив тайной и романтикой.

– Все же в этом есть тайна, – возразила она.

– Мы должны обмануть твой организм, не допустить зачатия, – поставил он цель. – Поэтому Света предохраняйся, чтобы не пришлось тебе лезть на кресло и делать аборт. Это очень больно.

Увидел, что озадачил ее неутешительной перспективой.

–Ладно, Света, меньше слов, а больше дела, – улыбнулся он и положил свою широкую ладонь на ее прелестную грудь. – Давай подарим друг другу райское наслаждение. На практике докажу тебе свою любовь. Присядь на край лавки, чтобы тебе было удобно.

Она послушно выполнила просьбу. Смежив веки с длинными, пушистыми ресницами, запрокинула голову со сбегающими за спину нитями волос. Капельки воды бриллиантами сверкали и дрожали на ее атласной коже, бисером скатывались вниз. Федор похотливо взирал, восхищаясь ее желанным и доступным телом.

Не дождавшись его действий, она приподняла голову, разлепила ресницы и в следующее мгновение ощутила горячую плоть.

Будучи искусным любовником, Головин действовал уверенно. От страсти ее груди набухли упругими колоколами, тело охотно принимало ласки, из полуоткрытого рта вырывались стоны и всхлипы восторга. Она металась и извивалась под его сильным и неутомимым телом.