Праведный грех

– Эх, Светка, бери пример с нудистов, – произнес Головин. – Они целыми семьями ходят, в чем мать родила, совокупляются, совершенно не стыдятся. Мы тоже с тобой дети природы и поэтому должны жить по ее законам, не отказывая себе в удовольствиях.

– Вдруг мамка узнает?

– Не узнает, если ты ей об этом сама не расскажешь, – ответил он и, заметив ее смущение, понял, что не расскажет, продолжил. – Ты вполне созревшая антилоп…, девица. Здесь, под южным солнцем девки-скороспелки быстро созревают, а вот на Севере, на Колыме … Ты должна испытать наслаждение, только не бойся. Рано или поздно это должно произойти и лучше, если раньше. На Западе мужчины и женщины моются в общих банях и саунах, а нудисты без всякого стеснения, в чем мать родила, загорают на пляжах вместе с женами и детьми. Чем мы хуже?

Федор жадно оглядел ее пахнущее молоком, тело и не удержался, прижался губами к ее вздрагивающей от волнения груди и поцеловал твердый сосок. Светлана затрепетала, ощутив смутное чувство.

– Ты великолепна, словно Афродита, – прошептал он.

Девушка беспомощно барахталась в его руках, попыталась укусить острыми зубами, но он, смеясь, увернулся. Испуг прошел, она обессилила в этом неравном противостоянии. Тогда отчим опустил ее на пол.

Светлана смотрела на него затравленным зверьком, не отпуская рук с темного лобка и пытаясь разгадать его замыслы. Постепенно испуг под добродушным участливым взглядом Федора уступил место любопытству.

«Что же будет дальше?» – этот вопрос занимал ее сознание. Она первой нарушила молчание:

– Как вы сюда вошли? Кто вам позволил?

– Дверь в парилку была открыта. Ты, шалунья, наверное, специально оставила ее незапертой.

– Обманываете. Я помню, что закрыла на щеколду.

– Эх, Светка, трусиха, ничего страшного не произошло, – рассмеялся он. – Я имею право посмотреть, как выглядит моя дочь. А голых женщин я за свою жизнь успел вдоволь насмотреться. Это для тебя все в диковинку, а для меня пройденный этап. Гляди на жизнь проще и веселее, она нам дана не только для труда, но и наслаждений.

– Нашелся мне отец, – возразила она. – Мой папа …

Замолчала, отвела взгляд в сторону и продолжила: – Он никогда бы не посмел так, без разрешения войти. Позвольте мне одеться.

– Ладно, Света, не сердись. Выкинь предрассудки из головы. Поверь, все произошло совершенно случайно, я не хотел тебя обидеть, – перевел он разговор в шутку. – Давай я тебя лучше веничком приласкаю. Твоя мама любит так париться. Ей очень нравится, когда я ее веничком по спине, животу и ягодицам. А у тебя попка еще красивее, чем у Анны.

Не дожидаясь согласия, Головин легко подхватил ее на руки и уложил на лавку вниз животом. И пока Светлана раздумывала, как поступить, стал легонько хлестать ее дубовым веничком по порозовевшему юному телу. Жар и нега разлились по телу. Испуг и смущение прошли, она уже не порывалась убежать из бани.

– Ах, Светка, шоколадка, конфетка! – произнес он с восторгом, восхищаясь ее великолепной фигурой. Отчим не казался ей злодеем, может потому, что не делал попыток овладеть ею. Светлана не сопротивлялась, когда он, как ребенка завернул ее распаренное тело в простыню и бережно вынес в предбанник. Она ловила себя на мысли, что ей приятно лежать у него на руках и плыть, словно на волнах теплого моря.

– Отдыхай, а я тоже попарюсь, – Федор положил ее на кушетку. Но не торопился раздеваться. Подождал, пока отдохнула. Отвернулся, позволив Светлане надеть белый с россыпями васильков сарафан на голое тело.

– Сколько будет крику, если мамка узнает? – прошептала она.

– Ты ей ничего не рассказывай. Пусть это останется нашей тайной.

Девушка утвердительно кивнула головой. Ей было приятно осознавать, что у нее появилась тайна, которую она не может поведать даже матери. И это возвышало ее в собственных глазах.

– Умница, – похвалил ее отчим. – Я знаю, что ты славная девочка и никому не причинишь вреда. Может, и меня угостишь березовым веничком? От девичьего тела и рук исходит энергия, элексир молодости, необходимые каждому мужчине для подъема тонуса.

– Нет, нет! – возразила она. Федор решил не торопить события. Он остался в бане, а она вышла во двор. На небо густо высыпали звезды, крупные и прозрачные, словно вымытые дождем.

В теплом воздухе плыл терпкий аромат яблок. Светлана глубоко вздохнула грудью, ощущая во всем теле приятную истому.

8. Искусный самец

Она вошла в свою комнату, села на кровать и принялась расчесывать длинные волосы. Смутное предчувствие чего-то необычного не оставляло ее. «Почему он без разрешения проник в баню? – размышляла она. – Наверное, я ему очень нравлюсь. Он назвал меня великолепной, сравнил с Афродитой. Меня еще никто так не называл. Мать чаще всего обзывала лентяйкой и дылдой, лишь перед отъездом в бане оценила. А Федор добрый, у него сильные руки. Он неспособен меня обидеть».

Светлана уже было решила пойти ночевать к Асе, но упрямство, отцовская черта, удержало ее. «Что подумает Федор? Скажет, сбежала трусиха,– искала она себе оправдание. – Я его совсем не боюсь. Мама ведь его не боится, а почему я должна дрожать, как заячий хвост? Если бы он захотел меня изнасиловать, то мог бы это совершить в бане. Никто бы ему не помешал…»

И страх, и желание испытать, познать до конца в себе женщину, а более всего любопытство, приковали девушку к кровати. Она все же переборола себя. Отчим застал ее на пороге.

– Куда ты, Света, на ночь, глядя?– спросил он ласково.

– К Асе Хрумкиной, как и в прошлый раз, – отозвалась она.

– Осталась бы дома. Уже поздно, не ровен час, бродячие собаки искусают или хулиганы в кусты затянут,– уговаривал он ее. – В гостях хорошо, а дома все равно лучше.

Светлана сдалась, успокоенная его уверенным голосом. Возвратилась в комнату. На ней был все тот же легкий сарафан, под которым отчетливо угадывались линии гибкого тела, поразившие отчима своей невинностью и доступностью. Но там, в бане он побоялся спугнуть ее поспешными грубыми действиями. Лучше, если она сама привыкнет к нему, перестанет остерегаться его прикосновений. Федор тонко понимал психику просыпающейся в девушке женщины, охватившее ее состояние и страха, и неодолимого желания.

– Что пригорюнилась?– сказал он, войдя в ее комнату. – Нечего себя голодом морить. Мы с тобой заслужили знатный ужин. Накрывай на стол, будь настоящей хозяйкой дома, как тебе велела Анна.

Эта просьба отвлекла ее от сомнений. Она с завидной быстротой собрала на стол салат из овощей, поджарила соломкой картофель. Федор достал из холодильника бутылку портвейна. Сели за стол. Он налил себе полный стакан, а Светлане половину.

– Сегодня мы молодцы! – поднял отчим стакан. – Хорошо поработали, с аппетитом и удовольствием поедим, что бог послал. Верно, говорят, в здоровом теле – здоровый дух. А у тебя тело, как у богини. За тебя очаровательное создание. Он опрокинул и одним залпом выпил содержимое стакана. Ермакова пила медленно, ощущая сладковато-тягучий привкус вина. Впервые она попробовала вино на школьном вечере. Оно тогда слегка вскружило ей голову и сделало веселой и смелой.

Светлана удивилась тому, как Федор лихо, одним залпом, выпил вино. А ведь в присутствии матери пил нехотя, сдерживал себя и Анне это очень нравилось. Отец Степан, узнал от кого-то из собутыльников завещание Наполеона о том, что «если бутылка укупорена, то она должна быть выпита до дна». Поэтому не поднимался из-за стола, пока не убеждался, что все выпито до последней капли.

Девушка наблюдала, как отчим охотно уминал салат. Он и раньше не жаловался на отсутствие аппетита. Вино взбодрило ее, развеяло одолевавшие сомнения. Она усмехнулась своему намерению пойти на ночлег к подруге. Ей даже показалось странным уходить из родного дома в поисках убежища. Голова кружилась от выпитого вина, а услужливый отчим налил ей полный стакан.

«А будь, что будет»,– поддержала она тост за свое здоровье и выпила, втягивая в себя хмельную жидкость. Ей стало легко и просто.

– Дядь Федь,– прошептала она словно в беспамятстве.– Ты меня не обидишь? Правда?

– Не обижу,– ответил он, воочию представив ее обнаженную фигуру в бане. До момента, как она обнаружила его присутствие, успел всласть запечатлеть в памяти каждую черточку ее неискушенного тела.

Хмель разобрал, сморил Ермакову, что не ускользнуло от его цепкого взгляда. Федор поднялся из-за стола, взял ее на руки. Остановился, раздумывая куда нести: толи в ее комнату, толи в супружескую постель. Перед его взором опять возникло манящее своей молодостью и чистотой девичье тело и он, отбросив сомнения, решился. Бережно положил Светлану на широкое брачное ложе.

– Дядь Федь, пустите, не надо. У меня есть жених Андрей, он служит в армии, – напомнила она, но он зажал рот ладонью.

– Пусть служит, салага, мы ему не мешаем. Не бойся, деточка, все будет хорошо, испытаешь неземную сладость и радость,– шептал он.

На какой-то миг к ней возвратился трезвый рассудок. Она поняла, что находится в постели матери. Открыла глаза и увидела над собой отчима, его широкую заросшую курчавыми волосами грудь. Хотела выбраться из-под него и убежать, но он властно, словно впечатав, положил ее на спину. Нити волос рассыпались по подушке.

– Света, ты когда-нибудь с пацанами занималась сексом? – поинтересовался Федор, хотя и не сомневался в ее целомудрии.

– Нет, нет, как можно? – испуганно прошептала она. – Мамка меня предупредила, что это большой грех, до свадьбы нельзя…

– Это раньше, в древние и старые времена было нельзя, родители и попы запрещали, а теперь, если очень хочется, то можно. Глупо себе и другим отказывать в удовольствиях, – ласково поучал отчим. – Я догадывался, что ты еще девочка. Поэтому займемся твоей дефлорацией.

– А что это такое? – жгучий интерес проснулся в ней.

– В переводе означает «сорвать цветок», превратить девушку в женщину, – пояснил Федор. – Ты еще нетронутый, ароматный полевой цветок, нежный, свежий и сладкий, как нектар. Я очень люблю срывать первые цветы, превращать девочек в страстных, темпераментных женщин. Только не бойся. Рано или поздно, но это приятное событие происходит с каждой девушкой. И чем раньше, тем лучше, больше испытаешь наслаждений за жизнь. Ты же не хочешь остаться старой девой, неудовлетворенной и злой на весь мир из-за неудачной судьбы.

– Не хочу. Никто не хочет…