Праведный грех

–Тогда, Светочка, будь хорошей, умной девочкой. Не бойся, не дрожи, ничего страшного, наоборот, тебе скоро станет очень сладко. Ложись удобнее, согни ножки в коленях …

Девушка, словно под гипнозом алкоголя, затуманившего ее сознание, последовала его совету, лишь на миг, осознав происходящее.

– Дядь Федь, что мы делаем? Отпустите меня,– отрешенно взмолилась она, не имея сил для сопротивления. – Какой ужас…

– Ничего страшного, девочка. Тебе жарко, тебе очень жарко,– повторял он, торопливо снимая с нее сарафан, под которым не было больше никаких препятствий к желанному телу. Светлана ощутила, как его тяжелая ладонь скользнула по ее груди, потом вниз к паху и бедрам.

– Вначале тебе будет немножко больно, – шептал он, подавляя ее сомнения. – А потом очень, очень сладко…

Она, охваченная проснувшейся страстью, затрепетала, как осенний листок. У нее в какой-то момент появилась мысль оттолкнуть его и убежать: «Зачем я осталась дома, лучше бы ушла к Асе». Но в следующее мгновение какая-то дурманящая сила, встревоженные гормоны, девичье любопытство заставили покориться судьбе.

«Ты же сама этого желаешь,– усыплял ее внутренний голос.– Так мамочке и надо, чтобы не забывала свою дочь». В ней пробуждалось чувство ревности, и она отдалась течению времени. Сладкая истома охватила девичье тело, до сего момента не ведавшее мужских прикосновений.

Федор почувствовал ее покорность и действовал умело, как искушенный любовник. Легко раздвинул ее сомкнутые колени, рукой убрал с лобка вздрагивающие руки, бережно прижался телом к ее шелковистой груди, чувствуя, как она невольно тянется к нему. Широкой ладонью охватил ее грудь, ощутив упругий сосок. «Она еще девственница, – по тому, как испуганно дрожала Светлана, безошибочно решил он.– Надо постараться не причинить ей боль, чтобы не вызвать рефлекс неприятия. Она должна почувствовать наслаждение и тогда никто и ничто не сможет вырвать ее из моих рук. Какой-нибудь недотепа мог своей животной, дикой грубостью все испортить».

Этими соображениями зрелого мужчины, давно познавшего тайны интимной жизни, Головин пытался сейчас оправдать свои действия: «Если не я, то все равно это неизбежно сделает кто-то другой. Почему я должен отказывать себе в праве первой ночи, в наслаждении, доставляя его и Светлане? Такого уникального шанса может не быть. Глупо не воспользоваться до возвращения Анны».

Федор не торопился. Он бережно ласкал каждую клеточку ее тела, впившись губами в кожу. Лизал мочки ушей и щекотал мягкими губами соски. Сознательно не погасил свет в спальной, чтобы видеть ее во всем очаровании, любоваться ее гибким, изнемогающим от желания телом, пылающими губами с жемчужинами зубов.

Светлану охватило неодолимое желание и она, слабо владея собою и не задумываясь о том, что творит, плотно прижалась к его большому, горячему телу. Опытный самец осторожно овладел ею.

Это был не суетливый подросток, а опытный и искусный в плотских утехах самец. Он, не спеша, медленными движениями все глубже проникал в ее хрупкое и такое желанное тело. Знал, что сейчас ей будет больно, но это неизбежно, когда девушка становиться женщиной. Главное, чтобы эта боль была мгновенной и надолго не запечатлелась в ее памяти.

– Ой, мамочка, прости меня,– прошептала она, чувствуя, как постепенно боль угасает, уступая место доселе неведомому ей блаженству. Возглас восторга невольно вырвался из упругой груди, и она плотно свела ноги, стараясь продлить сладостные ощущения.

«Как я была глупа, когда жалела мать, считая, что Федор причиняет ей боль, – на миг подумала Светлана. – Она же стонала от сладости, которую только что постигла я сама…»

– Так тебе и надо,– вслух произнесла она, радуясь, что отчим предпочел ее матери. Наслаждение, которого она давно жаждала и боялась, как тягучий мед, заполняло каждую клеточку ее молодого, гибкого тела. Светлана затрепетала, распахнув бедр, из груди ее вырвался крик восторга. Движимая инстинктом, она потянулась горячими губами к лицу Федора и он с радостью, что все получилась так, как и хотел, поймал ее долгий и искренний поцелуй.

– Тебе больно, девочка?

– Нет, лишь вначале, немного было, – прошептала она пылающими губами, уткнувшись лицом в его грудь. Он нежно, по-отцовски, гладил рукой ее спутанные в беспорядке волосы, чувствуя, как она теплой ногой трется о его колено, податливо тянется к нему трепетными бедрами, готовая раствориться в нем. Головин осторожно, как драгоценный сосуд, держал ее в руках, боясь грубым движением причинить боль.

– Что, что мы натворили? – вдруг протрезвела Светлана.– Господи, грешница я. Это все вино, вы специально подстроили?

– Успокойся, Светка, шоколадка, конфетка, теперь ты еханая.

– Что это такое?

– Готовая к употреблению, – он поцеловал ее в глаза.– Будь умницей, рано или поздно, а лучше, чтобы пораньше, это случается с каждой антилопой.

– Почему с антилопой?

–Потому, что так зовут девочек. Не надо из того, что случилось, делать большой трагедии, впадать в отчаяние, паниковать. Не со мной, так с кем-то другим ты бы лишилась невинности. Такова природа человека, тайна и прелесть отношений между мужчиной и женщиной. Мы лишь следуем этим вечным, не нами придуманным, законам природы. Я, когда увидел тебя в бане, то не захотел, чтобы это был кто-то другой. Такой вот я неисправимый эгоист. Сама не догадываешься, какое ты сокровище, созданное исключительно для любви и наслаждений. Ты не пожалеешь о том, что я стал твоим первым мужчиной, крестником.

– А как же мама? – по инерции спросила она.

– Она не должна об этом знать,– твердо сказал отчим.– Не сердись на меня. Я буду тебя любить, как дочку.

– Дядь Федь, а кем ты теперь будешь спать?

– С Анкой, – удивился он ее вопросу.

– А со мной?

– И с тобой, сладкая моя девочка,– успокоил он ее. – Но не так, как сейчас. Ты ведь теперь взрослая девица и все понимаешь. Анна – моя супруга и это мой супружеский долг доставлять ей удовольствие.

–Но вы до сих пор не расписаны?

– Ах, Светка – конфетка, будешь много знать, скоро состаришься. А старухи для любви не годятся. Запомни, любовницей быть даже лучше, выгоднее, чем официальной женой.

– Почему?

– Слишком ты любознательная, – пожурил Федор.– Потому что с женой приходиться исполнять супружеский долг, трудовую повинность, а с любовницей все происходит по любви в пылу горячей страсти.

Этот ответ, похоже, ее удовлетворил. Взволнованная происшедшим, она ушла в свою комнату, не одеваясь заснула, разбросав по сторонам руки. Впечатления, вскружившие голову, вино сморили Светлану.

«Теперь я не смогу порвать с ней связь, – размышлял Головин, оставшись один. – Вкусив, отведав запретный плод, она сама этого не позволит. В ней чувствуется неукротимый темперамент, порода. Она долго маялась в ожидании этого случая, в ее крови, ища удовлетворения, бурлят гормоны. Обязательно бы отдалась какому-нибудь глупому подростку. С ней я испытал наслаждение, острее и ярче, чем с Анной. Девственница омолаживает мужчину. Что ж теперь придется делить любовь между матерью и ее дочерью. Главное, чтобы Светка на радостях не проговорилась и не выдала себя странностями в поведении. Черт знает, как поведет себя завтра?»

Утром он пробрался в ее комнату и, глядя на безмятежно спящую обнаженную женщину, потянулся к ее бедрам, но переборол себя. «Она не должна пресытиться, лучше, если сама испытает влечение ко мне», – благоразумно решил он. Не стал будить, а заботливо прикрыл сползшейся простыней. Пусть выспится, ведь столько впечатлений за один вечер и ночь, крутой поворот. Наспех позавтракав, он ушел на работу.

Ермакова в сомнениях в тревоге промаялась целый день. Стоя перед зеркалом, в чем мать родила, она внимательно рассматривала гибкое изящное тело, выискивая в нем изменения. Искренне удивлялась: «Неужели тело при соитии с мужчиной способно доставлять райское наслаждения, от которого она не в силах отказаться?»

Потом бесцельно бродила по комнатам дома, прилегла на кровать матери, вспоминая вчерашний вечер и ночь, вышла во двор. Нетерпеливо взирала на часы, в ожидании отчима.

В полдень почтальон тетя Варя принесла очередное письмо от Андрея Хвыли из города Николаева, где он после курсов служил сержантом в отдельной роте химической защиты учебной дивизии.

Минуло больше года, как его призвали на срочную двухгодичную службу. Приходило по два-три письма в неделю. Светлана едва успевала отвечать на его теплые, нежные признания в любви и верности. Она с радостью ждала его солдатских весточек.

– Свет, а тебе от твоего солдатика снова привет! – громко позвала ее с улицы от калитки почтальон. Голос проник через открытую форточку. Ермакова вышла из дома и направилась к калитке.

– Ну-ка, пляши, а то не отдам! – велела женщина, завидев ее смущенный вид. – Почему не радуешься? Часом не заболела или, может, с отчимом поссорилась?

– Плохо спала, всю ночь снились кошмары, – солгала она.

– Тогда бери письмецо, – не стала допытываться тетя Варя, навьюченная тяжелой сумкой, отдала конверт. – Пусть оно тебя развеселит и утешит. Передай Андрею от меня привет и не забудь, когда жених отслужит, пригласить меня на свадьбу. Красивая пара. А мать еще не приехала?

– Нет, не приехала.

– Отчим, Федор, тебя не обижает?

– Не обижает. Спасибо теть Варя за письмо, – сказала Светлана, поспешно свернув диалог, и не задерживаясь, направилась к веранде. Женщина проводила ее взглядом, подметив, что она, вопреки привычке, сгорая от нетерпения, не распечатала письмо на ходу. «Видно не в настроении», – подумала почтальон и, подхватив сумку с газетами, журналами, письмами и телеграммами, поспешила к соседним домам.

Наступил вечер. Возвратился пропахший соляркой и машинным маслом Головин. Как обычно поужинал, управился по хозяйству. Со Светланой был холодно сдержан, словно между ними ничего не произошло. Ее душила обида. Отказалась смотреть телевизор, тихо ушла в свою комнату. Он тоже вскоре удалился в спальню.

«Господи, что я совершила? Обещала ведь Андрею, ждать и ни с кем не любезничать. Что я ему теперь напишу? – размышляла она, поняв, что после случившегося переписка потеряла смысл. – Я неспособна ему солгать, да и какой в этом резон».

Андрей, сын бригадира тракторного парка Назара Остаповича Хвыли, был старше Светланы на три года. Перед призывом в армию они встречались на свиданиях не более полугода. Вели себя скромно и сдержанно, лишь один раз она позволила поцеловать себя в губы, а не в щечку, как обычно. Затрепетала, когда Андрей, охваченный желанием, сомкнул на ее тонкой девичьей талии руки и прижал к себе.