– Где скрывается дед Меркульев?
– Никто не ведает, окромя Фроськи.
– Где взял дед Меркульев пулемет, винтовку, маузер? Где он добыл оружие, которое в гробу прятал?
– Железы у няго с Гражданской войны, собственные, личные.
– Для чего он прятал оружие?
– Штоб вы не отняли. Жалко ить.
– У деда где-то еще тайники есть?
– У деда Ивана нет. У казачишек имеются.
– Где еще оружие спрятано?
– В кажной станице по три-четыре схорона.
– Ты лично, Григорий, хоть об одном знаешь?
– По слухам, по рассказам. В станице Зверинке живет дед Кузьма, у него пулемет в наличии. Дед Кузьма с Эсером Цвиллинга убивали. В Анненске есть пулемет у Корчагиных. В Шумихе – у Яковлевых.
Порошин никогда не встречался с таким простодушием. Почему этот парень так легко признается во всем? Надеется, как ребенок, на прощение? Но по всем статьям ему, его другу Телегину и Фроське не избежать высшей меры наказания. Что же делать? Ведь вместе с ними погибнет и он, Порошин. Они все могут с простодушием, так вот, выдать его как укрывателя контрреволюционной группы. Будто молния во мраке, блеснула мысль: Коровина надо немедленно ликвидировать! Телегин где-то далеко, в армии. Фрося, пожалуй, не выдаст. Она уже выдержала испытание на допросах.
За окном висела в небе красная луна. В соседнем кабинете раздавались вопли. Там кого-то допрашивал лейтенант Груздев. Из кабинета Степанова слышался плач. Порошин раздумывал: «Кажется, тропинка к спасению найдена. Сейчас я поведу Коровина к месту преступления. И там выстрелю ему в спину. Убью как бы при попытке к бегству. И – концы в воду. Я не злодей, не кровопивец. Обстоятельства заставляют убрать опасного свидетеля. Да и какая разница, как он умрет? От моего выстрела в спину погибнуть не тяжелее, чем от выстрела в затылок после приговора. Даже наоборот: чем раньше он умрет, тем лучше. Останутся живыми и Антон Телегин, и Фроська, и я, и стихотворец Борис Ручьев. Своей смертью он оборвет цепочку других смертей. А смерть он заслужил по закону: за диверсии на линиях электропередач, за покушение на жизнь бригадмильцев».
– Чой-то вам плохо, начальник, да? С лица вы сошли, побледнели. Мож, воды налить? – схватился за графин Гришка Коровин.
– Пойдем, Григорий, на место, где вы убивали Разенкова, Махнева и Шмеля, – встал пошатываясь Порошин. – Ты должен мне показать яму, в которую вы сбросили парней. Пошли! Докажи, что знаешь, где та яма…
– На ночь-то глядя? – поднял белесые брови Гришка, все еще надеясь, что его сейчас отпустят домой, на свидание к Леночке.
– Злодейство вы совершали ночью. Чего ж удивляться?
По дороге к сортирной яме они шли, будто добрые товарищи. Порошин замолкал, когда проходили близко редкие ночные путники. И задавал вопросы один за одним:
– Какая причина или повод были для нападения на бригадмильцев?
– Они шли за нами по пятам, вынюхивали что-то.
– Что вас объединило с этим писакой, с Ручьевым?
– Да мы и не едины. Но он казак по корню. Его дед с дедом Меркульевым знакомы. Борька ить не Ручьев, а Кривощеков. Батя евоный за Дутова стоятельно бился…
– А ты нашу советскую власть принимаешь, Гриша? Социализм приветствуешь? Или несогласным затаился? Скажи честно.
– Во начале был супротив. А теперича вот понимаю: не можно судьбу народную отвергать. Да и большевики ить за нас болеют, за рабочих. Штобы всем было хорошо. Не все пока получается. Троцкисты, должно, вредят. А за морем што творится? Негров вешают, китайцев в кошевки запрягают. Индусы с голоду скоро все до одного вымрут. Загнивает капитализма. Мне сталевар Грязнов глаза открывает. Я даже агитатором выдвинут. Газетки вслух читаю рабочему классу.
– Зачем же решился бить бригадмильцев? – взвел курок револьвера Порошин.
– Они первые закричали: мол, стой, руки вверх!
– Ты сейчас умрешь, Григорий, – остановился Порошин, рассматривая в черном небе кроваво-красную луну, груды медленно плывущих облаков.
– С кой стати я помру? Вы шутите, товарищ начальник. Никто меня к смерти не приговаривал. Я комсомолец.
– И тем не менее, ты умрешь.
– Не пужайте, не поверю.
– Гриша, я должен застрелить тебя сейчас.
– Как это «застрелить сейчас»? У меня завтра получка.
– Живым тебя, Гриша, оставить не могу. Ты простодушен и болтлив. Ты инфантилен, поэтому и опасен. Если ты останешься живым хотя бы на одни сутки, погибнет друг твой Телегин, арестуют и расстреляют Фросю. И я пострадаю. НКВД без твоих признаний не нашло бы тех, кто поджигал степь, кто совершал диверсии на электролиниях, кто покушался на бригадмильцев. Как ботают по фене, я взял тебя на понт! А ты и раскис. Но если бы тебя допрашивал не я, а кто-то другой? Ты глуп, Григорий! Чистосердечные признания не спасли бы тебя от смерти. Если не расстрел, то десять лет концлагерей тебе обеспечено. Умер бы в лагере. Я спасу тебя от страданий, а твоих товарищей от твоего предательства. Повернись ко мне спиной, Гриша. Будь мужественным!
– Не повернусь, стреляй в грудь.
– Григорий, мне нужна твоя спина. Я должен тебя застрелить как бы при попытке к бегству. Есть и такой вариант: пойдем к железнодорожному переезду. Ты сам бросишься под поезд. Другого выхода у тебя нет.
– Мы ить казаки, – угрозил Гришка Коровин.
Облако ползуче закрыло луну. Стало темно. Где-то запыхтел паровозик. Порошин подумал: «Он еще и угрожает. Всажу пулю в сердце и скажу, что стрелял при нападении этого придурка».
– Отпусти, не губи! – взмолился обреченный.
Черная тучка сползла с луны, Порошин вдруг замер, парализованный увиденным. Меж облаков, ярко освещенная луной, летела в корыте золотоволосая Фроська. В этот же момент Гришка Коровин метнулся в прыжке на Порошина, ударил его носком сапога, оглушил его своим пудовым кулаком. Аркадий Иванович, теряя сознание, успел нажать на спусковой крючок. Коровин, пробитый пулей, упал замертво. И легли под луной два неподвижных тела. На прогремевший в ночи выстрел прибежал сержант Калганов. Он остановил проходивший мимо грузовик, забросил с шофером два безжизненных тела в кузов, привез их в больницу. Калганову показалось, что они еще шевелились изредка.
– Кого привез? – пробормотал пьяненький фельдшер в приемной.
– Порошина, заместителя начальника милиции.
– А хто второй?
– Не знаю, наверно, бригадмилец. Убили их вот.
Фельдшер шагнул к полуторке с отрытым бортом, но споткнулся, упал и разбил в кровь лицо. Шофер нервничал:
– Я сброшу трупы наземь. Мне некогда. Меня ждут в гараже.
– А к чему мне трупы? – осерчал фельдшер.
– Куда же их девать? – спросил Калганов.
– Сдайте в морг. Бумажку я вам подпишу.
Тела Коровина и Порошина бросили, как бревнышки, среди других мертвецов. Утром в морг приехали прокурор Соронин, начальник НКВД Придорогин, а с ним – Пушков, Груздев, Степанов, сержанты Матафонов и Калганов. Начальник милиции ворчал на Калганова: