Тихая охота

Был опубликован в №9 за 2019 год журнала «Испытание рассказом»

Теплым субботним апрельским утром мать пекла блины. Нашла где-то старую серую муку и, подумав, решила сделать блинов, а остатки употребить на болтушку. Мой младший брат Пашка сидел за столом и пристально смотрел за готовкой, чтобы мать не добавила яда. В такие минуты он чрезвычайно напоминал аутиста. С другой стороны стола сидел большой рыжий кот Бурбулис и так же неотрывно следил за Пашкой. Мать следила за сыном и котом, чтобы не стянули блин. Кухня была просто пропитана атмосферой всеобщей подозрительности, которую подчеркивал не первый год висящий на двери плакат с Плачидо Доминго.

Я стоял в углу прихожей: был наказан матерью за то, что не смог накануне стащить у соседей мешок свеклы. Мать не верила, что не было никакой возможности утащить корнеплоды, пока она отвлекала соседку Нинку Лобаниху обсуждением «Санта-Барбары».

– Блин – всему голова, – поучала мать. – Запиши эту простую, но в то же время великую мысль.

– А хлеб? – уточнил Пашка, прилежно записывая материнские тезисы в потрепанный красный ежедневник за 1986 год.

– Хлеб тоже, но за хлеб платить надо, а блины мы сейчас совершенно бесплатно накатали. Где вашего папашу носит? На улице ветер ледяной, а его все нет. Батя то ваш с виду сущий сморчок, а злобности в ем агромадный объем. Как бы не натворил лихих дел, а то полный раскардаш могеть настать.

– По грибы пошел.

– По какие еще грибы?

– По сморчки, они же съедобные.

– Для этого должны быть основания, дармоед, – мать постучала ложкой по сковороде.

– В прошлый год ели, – насупился Пашка.

– Ели, ели, да не съели. Сморчки ваши – одно баловство. Вот белый груздь – это гриб. Белые, ядреные, как сахарные. С лучком, с маслицем, с укропчиком, – причмокнула, – так сразу хочется петь и танцевать, – закружила по кухне. – Только надо вымачивать, – шлепнула ложкой Бурбулиса, попытавшегося утащить блин, – дня два в разных водах.

– Вша я дрожащая или короед молчаливый? – в дом зашел отец. – Возвращение короеда два! – вскричал ликующе.

– Проголодался, не сотрешь. Из дурдома выпустили? – ядовито поинтересовалась мать.

– Тут птицы не поют, деревья не растут, – закивал отец и потряс дерюжным мешком.

Послышался жестяной стук.

– Радуйтесь, дети, – мать подбоченилась, – папку вашего из дурдома выпустили.

– И тебя вылечат, – расцвел улыбкой отец и левой рукой сунул матери под нос мешок. – Прибыток в доме!

Правой рукой, скрытой от бдительного взора матери мешком, он при этом ловко ухватил два блина и сунул в карман. Пашка и Бурбулис завистливо взирали на эту манипуляцию – им до такого уровня было еще очень далеко.

– Что это? – мать брезгливо оттолкнула мешок, будто он был набит дохлыми крысами. – Опять сморчки? – презрительно поморщилась. – Не то пальто.

– Лучше, – смахнув в карман с тарелки еще пару блинов, отец ухватился за мешок второй рукой и распахнул его. – Смотри!!!

– Что это? Консервы?

– Да. Рыбка плавает в томате, ей в томате хорошо. Ну а я, едрена мати, рыбок этих склад нашел.

– Ты где их взял? – подозрению в голосе матери позавидовал бы сам папаша Мюллер, шеф гестапо. – Купил?

– В лесу нашел. Просрочка.

– Просрочка?

– Ну, там немного…

– Немного?..

– Лет пять… семь…

– Их же есть нельзя!!! Как говорится, уж чего-чего!.. Ботулизма нам только не хватало, для полного счастья.

– С чего ты взяла?

– Просрочка же.

– Ты думаешь, если срок вышел, так сразу и есть нельзя?

– Ну…

– Вот, вот.

– В лесу собрал?

– Да.

– Тебе значок за это не дали?

– Какой еще значок? – удивился отец.

– Значок, что ты дурачок.

– Почему это я дурачок?

– потому. Хорош туесок, – скептически поджала губы мать, – люди добрые выкинули, а Витька наш, валенок лысый, все подбирает, что другим не гоже.

– С чего ты взяла, что негоже? Вдруг, вполне съедобно? И почему я валенок?

– Значит, насчет лысого возражений нет?

– Подумаешь… – надулся отец.

– Вот и подумай, куда мы эту кучу говна денем? Свиньям скормим? Чтобы подохли?

– Позовем в гости Моргуненка и проверим съедобность.

– Опять?! – всплеснула руками мать, не любившая лучшего Пашкиного друга Шурика Моргуненка, подозревая его в разных каверзах. – Вить, тебе все как об стену творог! Ты натуральный обчудок! Чушь – околесица – сапоги всмятку! Тебе мало сморчков? А если Моргуненок лапы надует? Он все-таки деревенский придурок, а не мальчик-купидон.

– Похервеники, не надует. Он дикобраз выносливый, пестицид ему в печенку, ему это как слону урина.

– Замах на рубль, удар на копейку, – поморщилась. – Хорошо, уговорил. Только ты это, лука поешь пока.