Страна Яблок

Мы пошли обуваться, по дороге я рассказал про мертвецов, стараясь не подскуливать, как Зёма с Казбеком. Сергей слушал молча, покусывал верхнюю губу.

Трупы никуда не исчезли, как я втайне надеялся.

Когда мы подошли к «овощанке», за Шатурским лесом уже вставала рваная красно-оранжевая полоса восхода. Сергей присел около тела на корточки, заглянул в рот, поднял-опустил мёртвую руку, посмотрел на ладони и сильно, навалившись, надавил на грудную клетку.

Я вздрогнул.

– Ты с голодухи в трусы-то к ней не полез, надеюсь? По верхам только пожамкал?

– Ты… ты что?!

– Да следы на росе около тела всё показывают. Как шёл, как присел, как руки потянул. Да и трупные пятна показывают, где помацал.

– Я… только грудь. И то – я думал, что она спит. Пьяная и спит.

– Ладно. Это я так, на фу-фу. Ничего роса и пятна не показывают. Кто бы удержался? У меня тоже руки чешутся, но я уже при исполнении, типа.

– Слушай, ты со своими ментовскими прихватками…

– Ладно, не шуми. Горбатого могила исправит. Я ж без злобы, так – разговор поддержать. Короче, часов шесть назад смерть наступила. Точнее не скажешь, градусник нужен, да и в воде пробыла долго, но где-то так. Явных следов насильственных действий, удушения, отравления нет. Но в воду попала уже мёртвой. Ну ладно, Алик, не злись. Уже и пошутить нельзя.

Колыхание рук и ног, шлепки, крики ворон и чаек. Время от времени подпор течения брал своё, тела переваливались через плотину, падали в воду.

Восходящее солнце осветило противоположный низкий берег. Разлившаяся вода шла по нему широким потоком, оставляя в прибрежных ивняке и крушине десятки мертвецов. Песчаная отмель с обнажёнными разбросанными телами выглядела как заурядный летний пляж.

Сергей потряс головой, собирая осколки мыслей. «А я похож на экскурсовода, показывающего поражённым туристам знаменитое чудо природы», – подумал я. Сергей открыл и закрыл рот.

Наверняка хотел спросить: «Что это значит?»

Я бы тоже сказал: «Что это значит?», покажи мне в четыре утра тысячу голых трупов, плывущих по реке.

– А на Пекше как? – спросил Сергей. – Давай-ка сходим.

За косогором, на узкой Пекше было то же самое – река белела до самого леса.

– Н-да… Буйство тел и половодье чувств. Пойду в рынду бить, – сказал Сергей. – Любопытно, что электричества нет и мобильный не работает. У тебя есть сигнал?

– Нет. Может, электричество отрубили уже?

– Не отрубили. Июль у нас оплачен, разве что авария на линии? Теперь по-любому запруду разбирать придётся, а? Будь другом, сгоняй сразу за крановщиком. Хотя без полиции он откажется, скорее всего…

В рынду – настоящую, корабельную – били на общий сбор или по случаю ЧП. Впрочем, при ЧП бежать всё равно полагалось на место сбора. Чистый глубокий голос рынды всем нравился, время от времени кто-нибудь слегка качал верёвку, будил спящий звук. Армен уверял нас, что хвостик каната, привязанный к языку колокола, «всё ещё пахнет морем».

– Армения – великая морская держава, – улыбался Серёга.

– А!.. что ты говоришь? Ты знаешь, что Великая Армения была царством четырёх морей? Зна-ишь? А я, между прочим, в Баку родился и вырос! – Армен набирал в грудь воздух, но Сергей стравливал пар:

– «Бакю» – хороший город. Кюфту там готовят замечательно. Эх, просрали всё…

– Да… – соглашался Армен и рассказывал про Баку.

В церковные праздники Богомоловы вызванивали рындой подобие благовеста, Николаич читал молитву. Сергей эти песнопения не поощрял, как и вообще все божественные дела, часовню строить запретил.

– Ты пойми, – объяснял он мне, – у богомольцев своё, Закирзяновы – мусульмане, пускай умеренные, но мусульмане, у Армена – другая церковь. Хоть и православная, но другая, Аркадий – еврей.

– Да какой Аркадий еврей? Он такой же еврей, как я – православный!

– До поры до времени. Как петух клюнет, у людей и не то просыпается. Нам только религиозной резни здесь не хватает. Вадим в баптисты запишется, ты – в адвентисты седьмого дня…

– Я в скопцы запишусь скоро. В евнухи.

– …я вообще полухохол, организую отделение автокефальной церкви… или униатом объявлюсь. Понастроим здесь храмов, и пойдут клочки по закоулочкам. Может, попы с казаками и правы.

– В чём?

– Коллектив должен быть однородным. Ладно, разберёмся. Пусть звонят, но вы не ходите. Не надо этого.

Мы и не ходили.

Крановщика в «самарке» не было.

Открытая дверь, раскрытая постель, вещи аккуратно, по-армейски, сложены на стуле. «В туалет пошёл?» – подумал я и под гудение рынды побежал по посёлку. Кран «Ивановец» стоял у забора, а крановщика не было нигде.

Вчера, после договоренности о работе и оплате крановщик за всю дорогу не сказал ни полсловечка. Глаза закатил и гонял в Интрофае под черепушкой бесконечный чат. С тех пор как мобильная связь за счёт приват-рекламщиков стала бесплатной, все болтают друг с другом не смыкая глаз.

Не смыкая глаз и не разжимая губ.

Интересно, а почему с нас плату за мобильную связь не берут – мы-то рекламу не слушаем? Хотя сколько нас таких осталось, с древними аппаратами? Единицы.

Даже ладонники, как у Кубатова-младшего, редко встретишь.

Наверно, платёжную программу дороже перестраивать.

Но почему нет ни связи, ни электричества?

Обежал посёлок, вернулся на реку. «Как всё-таки быстро привыкает ко всему человек», – подумал я. Для меня по третьему разу запруда и колыхание голых тел представляли собой привычную часть ландшафта.

Я думал не о сотнях мертвецов в медленной воде, а о том, куда ушёл раздетый крановщик и будем ли разбирать запруду без полиции, сможет ли Аркадий его заменить, и нет ли в кабине «Ивановца» личного чипа, и справится ли обычной, не коленчатой стрелой, и каково придётся Закирзяновым с Вадимом лазить в воде по груде тел. Наступать на них, переворачивать, подлезать со стропами под дубовые стволы, отталкивать и касаться окостеневших мраморно-бледных рук, ног и грудей.

Приближаться вплотную к безглазым расклёванным лицам, слушать деловитые переговоры чаек с их тошнотворными жёлтыми ногами и мелькающими жёлто-зелёными клювами.

Меня передёрнуло.

Всё-таки пробираться по завалу из голых мертвецов – это не совсем то, что предполагалось первоначальным ППР, планом производства работ.

Весь посёлок собрался на берегу; галдели каждый о своём. Первое потрясение уже прошло.

– Когда турки резали армянский народ, в Евфрат сбросили тридцать тысяч детей, стариков и женщин, Евфрат покраснел от крови и изменил русло! – размахивал руками Армен.