Сагарис. Путь к трону

– Возьми в плен хотя бы одну амазонку! Получишь за нее лично от меня сто тысяч сестерциев[41 - Сестерций – древнеримская серебряная монета весом 1,125 г.].

Гай Фульвий лишь кивнул в ответ. Спрашивать, зачем легату бешеная степная волчица за такую большую сумму, он не стал. У патрициев свои резоны. Но сто тысяч сестерциев для небогатого центуриона – это целое состояние. Поэтому он строго-настрого приказал Биарте доставить к нему хотя бы одну амазонку. И для большей убедительности показал пальцем вверх – мол, приказ исходит из самых верхов. Центурион хорошо знал беспощадность и жестокость фракийцев, которые были способны нарезать ремней из кожи пленников. Тем более – неуловимых амазонок. Для фракийской спиры это было бы великолепным развлечением.

Гай Фульвий приказал доставить плененную амазонку в Херсонес Таврический[42 - Херсонес Таврический – греческая колония, расположенная у Карантинной бухты в юго-западной части Крыма. Основан в V веке до н.э.]. Притом относиться к ней фракийцы должны были, как к сокровищу. Грозный тон, которым был отдан этот приказ, поразил Биарту. Он решил не рисковать и наказал Дюрге глядеть за пленницей в оба и относиться к ней чрезвычайно бережно. Тем не менее на нее сразу же наложили цепи (тащить их на себе ей ведь все равно не требуется), а руки связали таким образом, чтобы она не смогла причинить себе какого-нибудь увечья.

Но это было лишним. Сагарис словно окаменела. В ее голове все время звучали слова колдуньи: «Никогда не выпускай из рук свой топор. Иначе беда…» Она потеряла его, явно по воле богов, и теперь покорно ждала своей участи…

Когда на северный берег Понта Эвксинского высадились первые переселенцы из античного города Гераклеи, полуостров населяли дикие племена тавров. Климат для греков был слишком холодным, однако место оказалось весьма удачным, с двух сторон защищенным от нападений морскими бухтами, а распаханная целина давала щедрый урожай. Скромная колония быстро разбогатела, торгуя пшеницей, и вскоре возвела крепостные стены, храм и театр. Началась эра процветания.

Путешественника, впервые оказавшегося в Херсонесе, поражает, прежде всего, не манящая теплая синева морского простора и не обильная благоухающая зелень акаций и кипарисов. В истинное изумление приводят окружающие город высокие оборонительные стены и мощные башни, которые располагались не только со стороны суши, но и вдоль всего побережья.

Херсонес строился по регулярному плану с первых дней своего существования, в строгом соответствии с рельефом местности и с учетом жизненно необходимых городу интересов. С юго-запада на северо-восток шли продольные улицы, а под прямым углом к последним с юго-востока на северо-запад располагались поперечные. Продольных улиц насчитывался десяток, а поперечных – двадцать четыре. Все улицы были неширокими – от восьми до четырнадцати локтей. Они были вымощены мелким известняковым камнем и тщательно утрамбованы. Вдоль улиц шли водосточные каналы из каменных плит.

Самым важным местом в городе была главная продольная улица протяженностью около миллиатрия[43 - Миллиатрий, древнеримская миля – равняется 1482 м.]. В районе театра она завершалась площадью. Пленники медленно брели по этой бесконечной улице, невольно прислушиваясь к едва уловимому мерному шуму морского прибоя. Они без особого интереса разглядывали окружавшие улицу белые стены жилых домов, обширные колоннады, портики административных построек с матовыми черепичными кровлями, небольшой уютный театр, сбегающий ступенями своего театрона[44 - Театрон – букв. «место для зрелищ». Высеченные в камне зрительские места на склоне холма, расположенные полукругом.] к городским оборонительным стенам, и, наконец, огромный многоколонный храм, взметнувшийся на высоту тридцати локтей.

Приморская площадь Херсонеса, мощенная крупными плитами, завершалась на ее северной стороне посвященным Афродите большим храмом, окруженным колоннами. Культ этой богини в Таврике был весьма распространенным. Она почиталась не только как богиня любви и красоты, но и как повелительница морской стихии и покровительница мореплавателей. В Греции храмы, посвященные ей, чаще всего ставились в гаванях и бухтах. Так было и в Херсонесе – храм Афродиты поднимался над высоким берегом у входа в порт.

Со временем город разросся, и крепостные стены отступили к югу. В этом же направлении удлинилась и Главная улица, в центре которой появился акрополь. Теперь именно здесь находился главный храм Херсонеса, посвященный богине Деве – главному божеству жителей города. Новая площадь стала местом народных собраний, праздничных шествий, массовых гуляний. Рядом с храмами и общественными зданиями на каменных пьедесталах стояли мраморные статуи божеств, заслуженных граждан Херсонеса и проксенов (правителей) города. На видном месте была установлена слегка сужающаяся кверху беломраморная стела с текстом присяги – клятвы херсонеситов в верности своему городу-полису и его демократическому строю. Здесь же размещались строгие плиты с декретами и священные алтари.

По мере удаления от главной улицы на северо-запад дома стали скромнее. Здесь жили ремесленники. У моря располагались красильные, литейные, гончарные и другие мастерские. Комнаты домов были обращены к внутреннему дворику, а на улицу выходили только глухие стены с входами да редкие маленькие окна, расположенные на уровне человеческого роста. Но стены домов были сложены не из кирпича-сырца, а из отесанных известняковых камней на глиняном растворе. Практически на всех подворьях находилась глубокая цистерна для сбора дождевой воды, употребляемой на хозяйственные нужды, а нередко и питьевой колодец.

Пленников провели мимо цитадели, на страже входных ворот которой стояли неподвижные, как статуи, легионеры. Видимо, ожидалось появление какого-то большого начальства, потому что воины были при полном параде.

Цитадель Херсонеса представляла собой небольшое пространство, окруженное крепостными стенами. Она появилась во времена войн со скифами. Тогда горожане построили новый участок оборонительных стен, а старые разбирать не стали. Впоследствии цитадель облюбовали римляне. Здесь размещалась принципия – административный центр римского военного ведомства. В цитадели города, сменяя и дополняя друг друга, в данный момент стояли отряды I Италийского и XI Клавдиевого легионов из провинции Нижняя Мёзия, а в херсонесской гавани базировались корабли мёзийского Флавиевого флота. В городе также находилась ставка военного трибуна, командовавшего сухопутными и морскими силами в Таврике.

Все это совсем не интересовало безутешную Сагарис. Она пребывала в мрачном отупении. Самым печальным для нее было то, что она не сумела свести счеты с собственной жизнью, дабы не оказаться на положении пленницы, а впоследствии и живым товаром. Сагарис хорошо знала, куда фракийцы ведут пленников и где закончится их путь.

Очнувшись от сильной встряски после того, как ее изрядно потаскали на аркане по степи, она первым делом схватилась за пояс, где висел кинжал, взялась за рукоять… и резко отдернула руку, будто ее ужалила змея.

Движение девушки было встречено громогласным хохотом окруживших Сагарис воинов спиры. Фракийцы уже не были разгорячены кровопролитной схваткой и превратились из свирепых бойцов в добродушных мужчин, способных на шутку. Они знали, как поступают амазонки в таких случаях, поэтому в ножны вместо кинжала запихнули сухую древесную ветку.

При этом каждый из них мысленно благодарил своих богов, что амазонки – фурии в человеческом облике – не отправили его к праотцам. К пленнице у всех воинов спиры, особенно передового подразделения, был особый счет; она отняла жизнь у слишком многих их товарищей. Тем не менее жестокости по отношению к Сагарис они пока не проявляли – ожидали распоряжения Биарты. Трибун скрипел от ярости зубами, но ничего с воительницей поделать не мог – приказ есть приказ. Его нужно исполнять.

– В оковы ее! Да так, чтобы рукой не шевельнула! И не трогать! – резко бросил Биарта, сплюнул от злости и отошел в сторонку…

Оставив пленников на попечение представителя магистрата с отрядом, состоящим из скифских стрелков-гиппотоксотов[45 - Гиппотоксот – в армии Древних Афин воин отряда легкой кавалерии из 200 лучников, набиравшихся из рабов, в отличие от всадников из привилегированного класса – пентакосиомедимнов.], исполнявших полицейские функции, Дюрге позаботился, чтобы его воинов накормили и определили на отдых в казармах, а сам отправился навестить старого друга, отставного легионера Бриго Кальвуса.

По происхождению он был фракийцем, долго служил вместе с Дюрге, а после выхода в отставку решил поселиться в Таврике, так как на родине у него никого из родни не было. От земельного надела Бриго отказался, зато на полученное выходное пособие построил отличный дом и лавку, где торговал всякой всячиной.

Его голова была голая и гладкая, как колено, притом с достаточно молодого возраста, поэтому прозвище Кальвус – Лысый – прилипло к нему давным-давно. Завидев Дюрге, он ахнул от радости и сразу же потащил его за стол. Уж он-то знал, что требуется легионеру после изнурительного похода в Дикую степь, где иногда приходилось питаться грубой, малосъедобной пищей.

– Отобедаем – и пойдем в термы! – хлопотал Бриго Кальвус. – Зарина, мечи на стол все, что у нас есть! – приказал он жене, смуглой сарматке.

Он выкупил ее у работорговца, дал вольную и сделал своей супругой. Удивительно, но гордая сарматка неожиданно полюбила бывшего легионера и родила ему троих сыновей и дочь. Бриго и Зарина жили душа в душу и, оставшись наедине, ворковали как два голубка. Декурион, пока лишь мечтавший о спокойной жизни в отставке, о своей вилле и семье, только мрачно, с завистью вздыхал, глядя, каким любящим взглядом смотрит сарматка на мужа. Это же надо как свезло Лысому!

Посредине парадного помещения дома Бриго Кальвуса, где был накрыт стол, стоял алтарь, посвященный титаниде Латоне, матери богов Дианы и Феба. Бриго, давно потерявший связь с родиной, забыл своих богов и поклонялся римским. В просторную светлую комнату можно было войти со двора, из пастады – портика с красивыми резными колоннами. Ее стены были оштукатурены желтыми и красными квадрами, а потолок покрыт богатой росписью.

Вход в свой дом Бриго Кальвус сделал запоминающимся: он сильно отличался от входа в соседнее строение. Поэтому Дюрге быстро нашел его жилище. Портал дома отставного легионера искусные греческие мастера сделали накладным, с горизонтальным карнизом, причем его детали были весьма оригинальными и неповторимыми.

Пол в помещении был мозаичный, выложенный разноцветной галькой. Мозаика изображала гетеру, которая пила вино из красивого кубка. На втором этаже дома Бриго находилась женская половина и комнаты детей. Туда можно было подняться по наружной лестнице. В другой части дома находились кухня, где хлопотали две рабыни, и дворик с колодцем. Там же размещались хозяйственные помещения и подвал.

Конечно, в походе Дюрге не голодал. Пища, которую готовили воины его подразделения, была вкусной и сытной. Полевых кухонь в римской армии, как таковых, не было, поэтому каждое отделение из восьми легионеров самостоятельно управлялось с котелками для варки и сковородками для жарки. Фракийцы были большими любителями овощной похлебки, куда добавляли лук, мясо, свиное сало и местные пряные травы. Но главными компонентами похлебки были свекла и капуста, любимое блюдо римлян. На зиму капусту они солили и квасили в больших глиняных бочках и ели ее с оливковым маслом.

Зарина принесла копченый свиной окорок, рубленое мясо дичи, завернутое в капустные листья, свиные колбаски, жареную рыбу, печеную репу с медом, уваренный до густоты меда виноградный сок (очень вкусное лакомство), «глобули» – шарики из теста, обжаренные в оливковом масле, смазанные медом и посыпанные маком, сыр и пышный пшеничный хлеб. Из напитков на стол подали доброе греческое вино из метрополии и пиво.

Хотя римляне и считали пиво напитком варваров, фракийцы не отказывали себе в удовольствии ощутить его приятный, терпковатый вкус. Бриго Кальвус знал, что Дюрге был большим любителем пива…

Однако оставим старых боевых товарищей наслаждаться мирной трапезой и вернемся к Сагарис. Пленников привели на пристань и загнали в длинный барак. Вскоре предполагались торги, и людям, изрядно изможденным длинной дорогой в Таврику, нужно было придать товарный вид. Сначала их покормили – пирогами с горохом и примерно такой же похлебкой, как та, которой питались легионеры, только без мяса. Правда, похлебка была густой и наваристой – повар не поскупился и набросал в большой котел много капусты и петрушки. А затем за пленников принялись опытные мастера своего дела – рабы-цирюльники. В соседнем помещении находились огромные каменные ванны, вделанные в пол (обычно они предназначались для засолки рыбы, но пока пустовали – до осенней путины), куда налили воды и заставили бедолаг мужского пола помыться. Затем пленников подстригли, обрезали им ногти на руках и ногах, брадобреи сбрили с их лиц многодневную щетину и бороды (у кого они были), а массажисты умастили тела оливковым маслом.

Что касается одежды, то пленникам она была не очень нужна. Ведь они представали перед покупателями в одних набедренных повязках, чтобы те могли в полной мере оценить их физические данные, от которых зависела цена будущего раба. А юнцов и красивых девушек вообще выставляли без какого-либо платья, тем самым подогревая повышенный интерес к ним потенциальных владельцев этого очень ценного товара.

Но прежде всего девушек и мальчиков отвели в городские термы, где их не только искупали, но и сделали массаж. Это был приказ Дюрге, который не пожалел денег на баню. Он был заинтересован получить за свой товар как можно больше полновесных сестерциев. А к Сагарис декурион приставил отдельно четверых солдат – на всякий случай, хотя оковы с нее так и не сняли. На его взгляд, превосходно сложенная амазонка была чересчур мускулиста, но у римских патрициев свое мнение на этот счет.

Интересно, зачем Плавтию Сильвану понадобилась амазонка? Для любовных игрищ она точно непригодна – может зарезать легата прямо в постели. С недоумением размышляя о судьбе Сагарис, фракиец шел в цитадель. Из принципии прибежал посыльный военного трибуна, коменданта Херсонеса, и Дюрге пришлось срочно покинуть гостеприимный дом Бриго Кальвуса. Хорошо, он успел вкусить почти всех яств, приготовленных Зариной, и теперь блаженствовал, ощущая приятную тяжесть в желудке.

Дюрге, хоть и торопился, но не без интереса рассматривал здания Херсонеса, среди которых уже появились новые. Он шел к приморской площади по главной улице и видел вдалеке небольшую постройку – сокровищницу города. Она стояла точно по оси улицы, причем так, что видны были одновременно два фасада – главный и боковой. Такая постановка здания была интригующей и провоцировала желание поскорее дойти к нему и рассмотреть его во всех подробностях.

Это была хитрая уловка греческих архитекторов. Декурион уже бывал в Херсонесе Таврическом, но постоянно ловил себя на мысли, разглядывая сокровищницу издали, что совсем не думает о предстоящей встрече с великолепным храмом, тем более что он не был виден из-за стен жилых домов. Выйдя наконец на площадь и все еще рассматривая здание сокровищницы, Дюрге всегда останавливался, как пораженный громом, когда перед ним представал во всем своем великолепии огромный храм Афродиты с мраморными колоннами.

В прибрежных городах Афродита почиталась как богиня, успокаивающая морскую стихию, и как покровительница мореплавателей. Ее храм в Херсонесе строители сориентировали таким образом, что его портал был обращен в сторону всеэллинского святилища Афродиты в городе Пафос на острове Кипр. Но долго думать об изысках греческой архитектуры Херсонеса фракийцу не пришлось. Военный трибун, худой и желчный римлянин, сразу взял быка за рога.

– Где амазонка? – спросил он резким скрипучим голосом.

Декурион угрюмо глянул на него и сухо ответил:

– Вместе со всем нашим «уловом» в бараке, на пристани.

– Ее нужно было сразу отделить от толпы!

– У меня был приказ всего лишь доставить эту с…ку в крепость, – раздраженно ответил Дюрге. – Что и сделано. Остальное меня не касается.

Военный трибун Таврики брезгливо поджал тонкие ехидные губы. Он недолюбливал варваров, и хотя фракийцы спиры получили римское гражданство, все равно трибун считал их неполноценными.

– Теперь будет касаться! – отчеканил военный трибун. – Слушай приказ легата: тебе следует выделить два десятка лучших воинов и вместе с ними сопровождать амазонку до самого Виминациума. Нужно передать ее лично Плавтию Сильвану. В целости и сохранности! Трирема* уже в порту, ждет. За амазонку отвечаешь головой.

Ого! Дюрге невольно вздрогнул. Похоже, приказ исходит даже не от Плавтия Сильвана, а от самого императора Нерона, скорого на расправу. На кой ляд им всем понадобилась эта бешеная девка?! Красива – да, но среди пленниц есть и покрасивее. Скорее всего, у Нерона намечается очередной триумф, и он хочет продефилировать по Риму вместе с одной из доселе неуловимых дев-воительниц, чтобы доказать Сенату и гражданам Рима свое превосходство.

– Будет исполнено, – коротко ответил декурион и покинул помещение принципии, злой и раздраженный.

Внутри у него горел огонь. Военный трибун Таврики, выходец из древнего патрицианского рода, был сущей бездарностью. Из-за того, что задуманные им воинские походы чаще всего заканчивались поражением римлян, его и отправили на край Ойкумены[46 - Ойкумена – освоенная человечеством часть мира. Термин введен древнегреческим географом Гекатеем Милетским для обозначения известной грекам части Земли с центром в Элладе.], где до него все сделал Плавтий Сильван, разгромив племена скифов и сарматов и усмирив диких тавров. Военному трибуну оставалось лишь надувать щеки от значимости своей должности и гонять по степи немногочисленные отряды разбойников. Но теперь, когда в его руки попала неуловимая амазонка, он точно обскачет Плавтия Сильвана, представив этот успех как доказательство своего военного таланта. Дюрге совершенно не сомневался в том, что в данный момент быстроходное посыльное судно мчится под всеми парусами в Остию, главную гавань Рима в устье Тибра.

Чтобы хоть как-то поправить скверное настроение, Дюрге после некоторого раздумья решительно направился в сторону театра. Несмотря на свое незнатное происхождение, фракиец тянулся к высокому искусству. Он мало что понимал в театральных постановках, но его всегда возбуждал всеобщий подъем, царивший среди зрителей, большей частью греков и римлян. В такие моменты Дюрге казалось, что он равный среди равных. Ведь римляне не делали большого секрета из того, что воины фракийской спиры – всего лишь варвары, хотя и весьма полезные для Рима. И с этим ничего нельзя было поделать. Vae victis – горе побежденным…

Путь к театру проходил мимо Монетного двора Херсонеса. Здание поражало размерами. Оно находилось в удобном месте, на склоне скалистого плато, спускавшегося к порту, и примыкало непосредственно к главной улице города. Несколько поодаль к востоку от него начиналась центральная площадь Херсонеса – агора.

Здание Монетного двора было сложено из огромных, тщательно подогнанных известняковых блоков. Все его помещения были размещены вокруг двора с галереей, крышу которой поддерживали двадцать шесть колонн. В здании имелись подвалы, где располагались мастера монетного дела. Там же находились и горны для плавки металлов. Херсонес издревле чеканил свои деньги, и не только из бронзы, но и серебряные.

Театр был устроен на склонах балки. Лучшего места для театра не найти, так как склон балки позволял защитить места зрителей в театроне от северного ветра, прохладного в Херсонесе даже летом. Театральные представления обычно длились с утра до вечера, а иногда и по несколько дней кряду. Празднично одетые зрители приходили в театр, прихватив с собою мягкие подушечки и подстилки, чтобы не сидеть на холодном, жестком камне скамей, а также разнообразную снедь и питье.