Оглядываясь теперь назад, я все лучше понимаю, что моя любимая мамочка никогда не
умела разбираться в людях. И, справедливости ради, замечу: качество это, очевидно, передалось мне по наследству.
Мама считала, что честнее Майора Григорьевича нет человека на свете. И что
таких людей, как он, вообще не знает природа. Ведь на консервном комбинате, где
работает почти десять тысяч человек, только один он (когда вокруг гниют сотни тонн
16
красного сырья!) – развертывает пакет с принесенным из дому обедом и ест жареную
рыбу с черствым крошащимся хлебом всухую. А когда ему дружески предлагают
принести с сырьевой площадки парочку помидор, с ними ж вкуснее! – отвечает угрюмо:
– Не нуждаюсь…
– Но почему же? – удивляются сотрудники
– Они – не мои! – ставит точку упрямый начальник.
Вот каким честным человеком был заведующий сырьевой площадкой, главный
сеньор – помидор консервного комбината Майор Григорьевич Орлов.
А между тем, честнейший Майор Григорьевич был лицом материально
ответственным. Надо ли говорить, что по этой части у него всегда был полный ажур. Все
сырье, поступающее на консервный комбинат, проходило через сырьевую площадку и
огромные при ней склады. От начальника этого хозяйства зависело многое. Он мог
списать – или нет! – любое количество сырья на усушку, порчу и разные прочие
обстоятельства. Наверное, находились председатели колхозов, предлагавшие все, что
угодно, за сущий пустячок: принятие в зачет пару сот тонн "воздушных" поступлений, что дало бы им возможность без особого напряга выполнять святая святых
социалистического планового хозяйства – государственный план уборки урожая.
Не думаю, чтобы у них что-нибудь получалось. С таким, как Орлов, начальником
сырьевой площадки руководство комбината могло спать спокойно. Сам не брал и другим
не давал, пример и образец в одном лице и ипостаси.
Но однажды на комбинате случилось нечто такое, что сильно расстроило мою
маму, как я уже говорил, не сильно разбиравшуюся в людях, а еще больше – не любившую
ошибаться в них. Майора Григорьевича выгнали с работы. Суть дела, вкратце, такова: приехал экспедитор с Западной Украины и разгрузил у него около тонны экзотического
приправочного продукта – острейшего кайенского перца. Узенькие удлиненные плоские
темно-красные стручочки. Кто знает, что это такое, может себе представить, какие
сумасшедшие деньги стоит партия подобного товара. Для нужд Херсонского консервного
комбината, крупнейшего в Европе, ее должно было хватить на несколько лет.
Но доверчивый западенец, привыкший на своей Полоныне к чистоте во
взаиморасчетах, сделал что-то не так. То ли не сдал при взвешивании груз под расписку, то ли потерял накладную, во всяком случае, когда он утром следующего дня прибежал к
Орлову и попросил подтверждение приема кайенского перца, тот ему отказал. Сказал, что
не знает, о чем идет речь, не имеет представления ни о каком перце, да и того, что имеется
на комбинате, вполне хватает.
Потрясенный экспедитор не верил своим ушам:
– Як це вы мэнэ нэ бачилы, я ж учора з вами розмовляв, вы ще комирныка
выклыкалы…
– Ничего не знаю, – стоял на своем честнейший сеньор-помидор, – иди, не мешай
работать!
Экспедитор бросился на склад. Кладовщик, с которым они вчера скурили пачку
папирос по время приемки, делал вид, что видит его первый раз, пожилые грузчики
угрюмо отворачивались.
– Що ж вы робытэ, хлопци! – в отчаянии умолял их несчастный, – вы ж мене
погубылы, в мэнэ симья, диточкы…
Перед обедом экспедитор чудом прорвался к генеральному директору комбината, а
уже через час злополучный склад был опечатан, начала работать комиссия по проверке
жалобы. В составе этой комиссии была мамочка.