Майский цветок

Онъ былъ на восемь л?тъ старше маленькаго Антонiо, ребенка худощаваго, нервнаго и капризнаго, съ глазами такими же, какъ у Тоны.

Паскуало окружалъ маленькаго брата искренней материнской заботливостью. Пока синья Тона бывала занята своимъ д?ломъ, добрый ребенокъ возился съ малюткой, какъ усердная нянька, и уходилъ играть съ мальчишками на берегу, никогда не оставляя дома б?шенаго малыша, который брыкался, грызъ ему плечо и выдиралъ ему волосы на затылк?. Ночью, въ т?сной кают?, превращенной въ спальню, лучшее м?сто уступалось младшему, а старшiй терп?ливо забивался въ уголъ, чтобы просторн?е спалось на матрац? этому чертенку, который, несмотря на свою слабость, былъ настоящимъ тираномъ.

Въ т? дни, когда волны бушевали и зимнiй в?теръ дулъ, врываясь въ щели между досками, подъ глухой ревъ моря, доносившiйся до ихъ лодки, д?ти засыпали одинъ въ объятiяхъ другого, подъ общимъ од?яломъ. Бывали ночи, когда ихъ будилъ шумъ попоекъ, которыми рыбаки праздновали свое прибытiе. Они слышали сердитый голосъ матери, приведенной въ негодованiе, звонкiй звукъ ловкой пощечины, и не разъ перегородка ихъ каюты вздрагивала и гуд?ла отъ внезапнаго паденiя свалившагося т?ла. Но въ своемъ невинномъ нев?д?нiи, чуждые страха и подозр?нiй, они вскор? засыпали вновь.

По отношенiю къ д?тямъ синья Тона допускала несправедливую слабость. Въ первое время своего вдовства, глядя на нихъ по ночамъ, когда они спали въ своей т?сной кают?, сдвинувъ головки и покоясь, можетъ быть, на той самой доск?, о которую размозжилъ себ? голову ихъ отецъ, она испытывала глубокое волненiе и плакала, какъ будто опасаясь лишиться и ихъ. Но впосл?дствiи, когда годы н?сколько изгладили воспоминанiе о катастроф?, живя въ достатк?, она невольно высказывала больше любви своему Антонiо, этому грацiозному существу, повелительному и грубому со всякимъ, за исключенiемъ только матери, къ которой онъ ласкался съ прелестью р?зваго котвнка.

Вдова приходила въ восторгъ отъ этого шалуна, который в?чно шатался по берегу и въ семь л?тъ пропадалъ ц?лыми днями, возвращаясь лишь къ ночи съ платьемъ въ лохмотьяхъ и съ пескомъ въ карманахъ. Старшiй, напротивъ, свободный теперь отъ ухода за младшимъ, съ утра до вечера мылъ стаканы въ кухн?, прислуживалъ гостямъ, кормилъ куръ и свинью и съ сосредоточеннымъ вниманiемъ наблюдалъ за сковородками, шип?вшими на жаровняхъ.

Когда мать, полудремля за прилавкомъ въ часы зноя, останавливала взоръ свой за Паскуало, она всегда испытывала жив?йшее изумленiе: ей воображалось, будто она видитъ своего мужа въ ту пору, какь съ нимъ познакомилась, когда онъ служилъ юнгою на рыбачьей лодк?. Передъ нею было то же лицо, круглое и улыбающееся, то же коротковатое и широкое туловище, т? же толстыя и короткiя ноги. Въ сфер? духовной сходство было не мен?е велико. Подобно отцу, сынъ отличался честною простотою, усердiемъ къ работ?, спокойною настойчивостью, за что вс? почитали его «челов?комъ серьезнымъ». Очень добрый и очень робкiй, онъ доходилъ до озв?р?нiя, когда являлась возможность зашибить копейку; и онъ безумно любилъ море, этого щедраго кормильца безтрепетныхъ людей, ум?ющихъ добывать изъ него пищу. Въ тринадцать л?тъ онъ ужъ не мирился съ жизнью въ кухн? и неловко выражалъ свое къ ней отвращенiе безсвязиыми сло?ами, отрывочными и нiсколько неясными фразами, такъ какъ ничего другого не складывалось въ его туго соображавшей голов?. Онъ не рожденъ для службы въ трактир?: это д?ло черезчуръ легкое, годное для его брата, который не очень то любитъ работать. А онъ силенъ и кр?покъ, любитъ море и хочетъ стать рыбакомъ.

Синья Тона пугалась, когда слышала это и отв?чала напоминанiями о страшной катастроф?, приключившейся постомъ во вторникъ. Упрямый подростокъ настаивалъ: такiя несчастiя бываютъ не каждый день, и разъ, у него есть призванiе, онъ долженъ д?лать д?ло своихъ отца и д?да, что много разъ повторялъ дядя Борраска, влад?лецъ лодки, большой прiятель покойнаго Паскуало.

Наконецъ, въ ту пору, когда начиналась «ловля быками»[3 - «Ловля быками» въ Средиземномъ мор? производится при помощи двухъ соединенныхъ лодокъ, тянущихъ за собою одну длинную с?ть.], мать уступила, и Паскуало нанялся къ старику Борраск? въ юнги или «лодочныя кошки» безъ жалованья, эа харчи и «рыбiй бракъ», въ составъ котораго входятъ мелкая рыбешка, крабы, морскiе коньки и т. п.

Начало ученичества было для него прiятнымъ. До т?хъ поръ онъ од?вался въ старое платье отца; но синья Тона пожелала, чтобы вступленiе въ новую профессiю сопровождалось н?которой торжественностью; разъ вечеромъ, она заперла трактиръ и вм?ст? съ сыномъ отправилась въ Грао, на приморскiй рынокъ, гд? продавалась готовая одежда для моряковъ. Паскуало долго помнилъ этотъ рынокъ, показавшiйся ему храмомъ роскоши. У него разб?гались глаза среди синихъ куртокъ, желтыхъ клеенчатыхъ плащей, громадныхъ морскихъ сапогъ, – предметовъ, употребляемыхъ лишь хозяевами лодокъ; онъ ушелъ оттуда полный гордости, неся съ собою свое скромное приданое: дв? рубашки майоркскаго полотна, жесткiя и колючiя, точно изъ упаковочной бумаги; черный шерстяной поясъ; полный костюмъ изъ грубаго сукна, желтый до ужаса; красную шапочку, которую приходится надвигать на уши въ дурную погоду, и черную шелковую фуражку для прогулокъ по берегу. Наконецъ-то у него явилось платье по росту и пришелъ конецъ его борьб? съ отцовскими куртками, которыя вздувались в?тромъ на его спин?, точно паруса, и заставляли его б?жать скор?е, ч?мъ онъ хот?лъ. Что же касается башшмаковъ, то о нихъ не стоило и говорить: никогда въ жизни юнга изъ Кабаньяля не пряталъ своихъ р?звыхъ ногъ въ эти орудiя пытки!

Ребенокъ не ошибся, говоря, что рожденъ для жизни на мор?. Лодка дяди Борраска понравилась ему гораздо больше, нежели материнская, рядомъ съ которою хрюкала свинья и кудахтали куры. Работалъ онъ усердно и, сверхъ харчей, щедро бывалъ вознаграждаемъ тычками отъ руки стараго хозяина, который на суш? бывалъ съ нимъ ласковъ, но на лодк? не спустилъ бы даже и отцу его. Мальчикъ съ кошачьей ловкостью вл?залъ на мачту и прикр?плялъ фонарь или поправлялъ снасти; онъ помогалъ тащить с?ти, когда начинали ихъ вытягивать; мылъ палубу, убиралъ въ трюмъ большiя корзины съ рыбою, раздувалъ жаровню и наблюдалъ, какъ бы не пережарился об?дъ, чтобы не дать повода къ ропоту рыбакамъ.

Но за весь этотъ трудъ сколько радостей выпадало на его долю! Тотчасъ по окончанiи об?да хозяина съ рыбаками, за которымъ Паскуало и другой юнга присутствовали почтительно и неподвижно, объ?дки предоставлялись юнгамъ, которые усаживались вдвоемъ на корм? съ чернымъ котломъ между кол?нъ и съ хл?бомъ подъ мышкой. Сначала по?далось лучшее; потомъ, когда ложки начинали скрести дно котла, происходило вытиранiе его корками, такъ, что, въ конц?-концовъ, чугунъ оказывался чистымъ и гладкимъ, точно его вымыли. Зат?мъ, шли поиски вина, недопитаго экипажемъ изъ жестяного жбана; наконецъ, если не оказывалось работы, «кошки» по-царски растягивались на палуб?, выпроставъ рубахи изъ штановъ, животы наружу, и лежали, убаюкиваемые качкой и продуваемые в?теркомъ. Въ табак? недостатка не было, и дядя Борраска призывалъ вс?хъ чертей, видя, съ какою непостижимою быстротою исчезаетъ изъ кармановъ его куртки то листовой алжирскiй, то крошеный гаванскiй табакъ, смотря по сорту посл?дняго груза, контрабандою привезеннаго въ Кабаньяль. Эта жизнь была раемъ для Паскуало; и каждый разъ, какъ онъ сходилъ на берегь, мать его зам?чала, что онъ все бол?е кр?пнетъ, все бол?е загораетъ отъ солнца, но по старому остается добродушнымъ, несмотря на постоянное товарищество съ лодочными «кошками», скоросп?лыми негодяями, способными на скверн?йшiя выходки и им?вшими обыкновенiе при разговор? пускать собес?днику въ носъ дымъ изъ трубокъ почти такого же роста, какъ они сами.

Трактирщиц? не всегда бывало весело; ц?лые дни проводила она въ старой лодк? совершенно одна, какъ будто у нея вовсе не было д?тей. Ректоръ былъ на мор?, добывая свою долю «рыбьяго брака», чтобы въ праздничный день съ гордостью вручить материтри – четыре песеты[4 - Монета, равная франку.], составлявшiя его нед?льный заработокъ. Что же касалось младшаго, этого б?са во плоти, онъ сталъ неисправимымъ бродягою и возвращался домой лишь тогда, когда его донималъ голодъ.

Антонiо связался со скверными береговыми мальчишками, шайкою шалопаевъ, которые точно такъ же не знали своихъ отцовъ и матерей, какъ и бродячiя собаки, б?гавшiя съ ними по песку. Плавать онъ ум?лъ не хуже рыбы; л?томъ онъ нырялъ въ гавани, со спокойной беззаст?нчивостью обнажая свое худое и смуглое т?ло ради мелкихъ м?дныхъ монетъ, которыя гуляющiе бросали въ воду, а онъ вылавливалъ ртомъ. Ночью онъ возвращался въ трактирчикъ въ разорванныхъ штанахъ и съ расцарапаннымъ лицомъ. Сколько разъ мать заставала его еъ наслажденiемъ пьющимъ водку изъ боченка; a разъ вечеромъ ей пришлось над?ть плащъ и пойти въ портовую полицiю, чтобы слезно молить объ освобожденiи сына, об?щая, что она исправитъ его отъ скверной привычки таскать сахаръ изъ ящиковъ, стоящихъ иа пристани.

Какимъ безд?льникомъ вышелъ этотъ Антонiо. Боже! въ кого это онъ удался?! Честнымъ родителямъ стыдно было им?ть сыномъ такого сорванца, мошенника, который, им?я дома ч?мъ на?сться, бродилъ ц?лыми днями вокругъ кораблей изъ Шотландiи и, едва только отвернутся грузчики, уже б?жалъ прочь съ трескою подъ мышкою. Такой ребенокъ могъ привести въ отчаянiе свою семью. Въ дв?надцать л?тъ – ни мал?йшей склонности къ труду, ни мал?йшаго почтенiя къ матери, не взирая на палки отъ метелъ, которыя она ломала на его спин?.

Синья Тона изливала свои печали передъ Мартинесомъ, молодымъ таможеннымъ стражникомъ, который дежурилъ на этомъ м?ст? взморья и проводилъ часы зноя подъ нав?сомъ кабачка, держа ружье между кол?нъ, неопред?ленно глядя въ пространство и выслушивая безконечныя жалобы трактирщицы.

Этотъ Мартинесъ былъ андалузецъ родомъ изъ Хуэльвы, красивый статный парень, молодецки носившiй свой старый солдатскiй мундиръ и изящно крутившiй свои б?локурые усы. Синья Тона восхищалась имъ: «Когда челов?къ получилъ воспитанiе, то напрасно будетъ это скрывать: оно видно за ц?лую версту». И какое изящество въ р?чи! Какiя деликатныя выраженiя! Сразу можно было узнать ученаго! Да, в?дь, онъ и пробылъ н?сколько л?тъ въ семинарiи своей провинцiи! А если теперь очутился на такой служб?, то единственно потому, что, раздумавъ идти въ священники и захот?въ повидать св?тъ, онъ поссорился со своими, поступилъ въ солдаты, а потомъ перешелъ въ таможню.

Трактирщица слушала его, выпучивъ глаза, когда онъ разсказывалъ свою исторiю съ грубымъ пришепетыванiемъ андалузскаго простолюдина, и, платя ему тою же монетою, отв?чала на кастильскомъ нар?чiи, столь каррикатурномъ и мало вразумительномъ, что надъ нимъ посм?ялись бы даже и жители Кабаньяля.

– Видите ли, г. Мартинесъ, мой мальчишка сводитъ меня съ ума своими глупостями. Я твержу ему: «Чего теб? не хватаетъ, разбойникъ? Что ты липнешь къ этимъ паршивцамъ?» Ахъ, г. Мартинесъ, вы такъ хорошо ум?ете говорить, такъ хоть бы вы его попугали. Скажите, что его уведутъ въ Валенсiю и тамъ посадятъ въ острогъ, если онъ не исправится.

Синьоръ Мартинесъ давалъ об?щанiе попугать пов?су, отчитывалъ его со строгимъ видомъ и добивался того, что хоть на н?сколько часовъ Антонiо оставался пораженнымъ, испытывая почти ужасъ передъ этимъ военнымъ и передъ страшнымъ ружьемъ, съ которымъ тотъ никогда не разставался.

Такiя маленькiя услуги постепенно превращали Мартинеса въ члена семьи, создавая все большую близость между нимъ и синьею Тоною. Об?дъ ему готовили въ трактирчик?; зд?сь же онъ просиживалъ ц?лыми днями, и любезная хозяйка многократно, не безъ удовольствiя, чинила ему б?лье и пришивала пуговицы къ нижнему платью. «Б?дный синьоръ Мартинесъ! какъ обойтись такому благовоспитанному молодому челов?ку безъ ея помощи? Онъ ходилъ бы въ лохмотьяхъ, заброшенный, точно б?днякъ; а на это, говоря откровенно, женщина съ сердцемъ никогда не можетъ согласиться».

Л?томъ, въ посл?полуденные часы, когда солнце палило пустынное взморье и клало на раскаленный песокъ отблески пожара, неизм?нно повторялась нижесл?дующая сцена:

Мартинесъ, на тростниковомъ табурет? у прилавка, читалъ своего любимаго писателя, Переса Эскрича, толстые, засэленные и помятые томы котораго передавались таможенными солдатами другъ другу и такимъ образомъ обошли весь берегъ. Эти толстые томы, внушавшiе синь? Тон? суев?рное почтенiе безграмотнаго къ книг?, были т?мъ источникомъ, откуда Мартинесъ почерпалъ свой звучный и напыщенный слогъ и свою философiю, которыми поражалъ вдову.

По другую сторону прилавка, втыкая какъ попало свою иголку и сама хорошенько не зная, что шьетъ, кабатчица подолгу любовалась стражникомъ, по ц?лымъ получасамъ забываясь въ созерцанiи его тонкихъ б?локурыхъ усовъ, въ разглядыванiи, каковъ у него носъ и съ какимъ тонкимъ вкусомъ разд?лены проборомъ и приглажены на вискахъ его золотые волосы.

Порою, перевертывая страницу, Мартинесъ поднималъ голову, встр?чалъ устремленные на него большiе черные глаза Тоны, красн?лъ и опять принимался за чтенiе.

Трактирщица упрекала себя за эти долгiя созерцанiя. Что могли они значить? Разум?ется, когда живъ былъ ея Паскуало, ей случалось гляд?ть на него внимательно, чтобы разсмотр?ть его лицо. Но теперь какая ей надобность таращить глаза на Мартинеса ц?лыми часами, словно дура, не отрываясь отъ этого неприличнаго глаз?нiя? Что скажутъ люди, когда узнаютъ?.. Очевидно, что-то привязываетъ ее къ этому челов?ку. А почемуже бы и н?тъ? Онъ такъ красивъ, такъ воспитанъ! Такъ хорошо говоритъ!.. Однако, все же это – одни пустяки. Ей уже подъ сорокъ; точно л?тъ своихъ она не помнитъ, но, пожалуй, идетъ тридцать седьмой; а Мартинесу не бол?е двадцати шести… А впрочемъ, чортъ возьми! Несмотря на свои л?та, она еще недурна; она думаетъ, что хорошо сохранилась, да и разбойники-матросы, такъ надо?вшiе ей своими приставанiями, оказываются того же мн?нiя. И мысли эти, пожалуй, не такъ уже нел?пы: добрые люди усп?ли придумать кое-что въ такомъ род?, и товарищи Мартинеса, равно какъ и береговыя рыбныя торговки, выражали свои коварныя предположенiя черезъ-чуръ удобопонятными намеками.

Наконецъ, случилось то, чего вс? ждали. Синья Тона, чтобы заглушить свои сомн?нiя, приводила себ? въ вид? довода, что ея д?тямъ необходимъ отецъ и что ей не найти лучшаго, ч?мъ Мартинесъ. И стойкая женщина, кормившая рыбаковъ пощечинами при мал?йшей попытк?, сдалась добровольно, или, върн?е, ей пришлось побороть трусость этого робкаго парня. Она взяла на себя иницiативу, а Мартинесъ уступилъ съ покорностью челов?ка высшаго порядка, который, сосредоточиваясь мыслями въ высшихъ сферахъ, позволяетъ въ земныхъ д?лахъ верт?ть собой, какъ автоматомъ.

Событiе прiобр?ло публичность; и сама синья Тона не досадовала на это: напротивъ, пусть вс? знаютъ, что въ ея дом? есть хозяинъ; оно даже было ей прiятно. Отлучаясь въ Кабаньяль по д?ламъ, она оставляла трактиръ на Мартинеса, который, какъ и прежде, усаживался подъ нав?сомъ и, съ ружьемъ между кол?нъ, смотр?лъ на море.

Сами д?ти казались ув?домленными о новомъ порядк? вещей. Когда Ректоръ бывалъ на берегу, онъ искоса гляд?лъ на мать съ тревожнымъ удивленiемъ, а передъ б?локурымъ стражникомъ, котораго всегда заставалъ въ кабачк?, конфузился и роб?лъ. Антонiй же лукавою улыбкою давалъ понять, что происшествiе служило темой для насм?шливыхъ комментарiевъ на сборищахъ береговыхъ озорниковъ; вм?сто того, чтобы попрежнему пугаться нравоученiй стражника, онъ отв?чалъ ему гримасами и уб?галъ въ припрыжку, всячески кривляясь для выраженiя своего презр?нiя.

Въ это время, Тона пережила медовый м?сяцъ въ пору своей полной жизненной зр?лости. Теперь супружество ея съ Паскуало вспоминалось ей, какъ однообразное рабство. Она любила стражника съ восторгомъ, съ тою кипучею страстью, какую испытываютъ женщины уже на склон? л?тъ. Осл?пленная своею любовью, она выставляла ее на показъ, не огорчаясь ропотомъ сос?дей. «Въ чемъ д?ло? Пусть говорятъ, что хотятъ. Другiя д?лаютъ еще хуже; а если болтаютъ, то только изъ зависти, потому что ей посчастливилось заполучить красиваго молодца».

Мартинесъ, не покидая своего мечтательнаго вида, давалъ себя ласкать и баловать, какъ челов?къ, которому воздается должное. Онъ пользовался большимъ почетомъ среди своихъ товарищей и начальства: въ его распоряженiи была касса кабачка и даже тотъ чулокъ съ монетами, который часто наминалъ ему бока, когда онъ растягивался на кровати въ кают?.

Можетъ быть, чтобы избавиться отъ этой непрiятности, онъ посп?шилъ опустошить его, въ чемъ, впрочемъ, не встр?тилъ ни мал?йшаго нротивор?чiя со стороны синьи Тоны. Разв? ему не предстояло стать ея мужемъ? Только-бы хорошо шла торговля, она не им?ла права жаловаться!

Но по прошествiи четырехъ или пяти м?сяцевъ на нее начало нападать раздумье. Становилось необходимымъ оформить положенiе, а продолжать по-прежнему оказывалось невозможнымъ. Когда честная женщина, мать двоихъ д?тей, им?етъ въ виду произвести на св?тъ третьяго, нужно, чтобы налицо быль мужчина, который могъ бы заявить: «это мое д?ло!»

Она сообщила объ этомъ Мартинесу, и Мартинесъ отв?тилъ: «очень хорошо!» на вс? ея р?чи. Т?мъ не мен?е, онъ поморщился и принялъ плачевный видъ, точно его грубо столкнули съ т?хъ идеальныхъ высотъ, гд? онъ любилъ искать уб?жища отъ жизненной прозы. Онъ прибавилъ, что, в?роятно, придется долго ждать бумагъ, необходимыхъ для в?нчанiя такъ какъ Хуэльва далеко.

Тона стала жить надеждой, сосредоточивши вс? мысли на этой далекой Хуэльв?, которая, по ея представленiямъ, должна была находиться гд?-нибудь по близости Кубы или Филиппинскихъ островъ.

Однако, нед?ля шла за нед?лею и необходимость в?нчанiя становилась все очевидн?е. «Мартинесъ, синьоръ Мартинесъ, осталось всего два м?сяца. Уже невозможно скрыть, чего мы ждемъ, и люди начинаютъ прим?чать. Что скажутъ мальчишки, когда застанутъ въ дом? новаго брата?»

Мартинесъ возражалъ: «Это не моя вина. Ты видишь, сколько писемъ я пишу, чтобы ускорить высылку бумагъ…»

Въ одинъ прекрасный день стражникъ объявилъ, что самъ ?детъ въ Хуэльву за проклятыми документами и уже получилъ отпускъ отъ своего начальства.

Превосходно! Такое р?шенiе было весьма прiятно синь? Тон?. Чтобы облегчить ему путешествiе, она отдала вс? деньги, какiя были въ выручк?, зат?мъ въ посл?днiй разъ погладила его по голов? и пролила н?сколько слезъ, говоря:

– До свиданiя, добрый путь!..

Б?дной Тон? никогда уже не суждено было свид?ться съ синьоромъ Мартинесомъ. Среди стражниковъ, обслуживавшихъ берегъ, нашлась добрая душа, доставившая себ? удовольствiе открыть ей истину. Никогда не было р?чи о по?здк? въ Хуэльву. Письма Мартинесъ отправлялъ въ Мадридъ: въ нихъ заключались просьбы о перевод? на другой постъ, подальше отъ Валенсiи, климатъ которой ему якобы вреденъ. И въ самомъ д?л?, его перевели въ Коронью.

Синья Тона подумала, что сойдетъ съ ума. Воръ, и хуже вора! Смотрите, какой недотрога! Вотъ в?рь посл? этого людямъ, которые такъ хорошо говорятъ. Такъ отплатить ей, которая рада была отдать ему посл?днiй грошъ и ублажала его подъ нав?сомъ въ часы сiесты ни дать, ни взять, какъ родная мать.

Но все отчаянiе б?дной женщины не пом?шало появленiю на св?тъ того, что было причиною необходимости брака; и н?сколько м?сяцевъ спустя синья Тона подавала стаканы, прижимая къ свой пышной груди бл?дную, слабенькую, голубоглазую д?вочку, съ объемистой б?локурой головкой, походившей на золотой шаръ.

II

Прошли года безъ мал?йшей перем?ны въ однообразномъ существованiи семейста, которое жило въ лодк?, превращенной въ харчевню.

Ректоръ былъ настоящiй морякъ, коренастый, флегматичный, безстрашный передъ опасностью. Изъ «кошки» онъ превратился въ матроса; на него дядя Борраска над?ялся больше, ч?мъ на весь остальной экипажъ; и ежем?сячно онъ отдавалъ матери четыре или пять сбереженныхъ дуро, которые она клала для него на храненiе подъ матрацъ.

Антонiо не им?лъ ремесла. Между матерью и имъ шла борьба. Тона находила ему м?ста, a онъ ихъ бросалъ черезъ н?сколько дней. Съ нед?лю онъ прожилъ въ ученикахъ у башмачника; побольше двухъ м?сяцевъ проплавалъ съ дядей Борраска въ качеств? юнги, но хозяину надо?ло кричать на него, не будучи въ силахъ добиться повиновенiя. Потомъ онъ попробовалъ сд?латься бочаромъ: это ремесло считалось наилучшимъ; но хозяинъ выставилъ его вонъ очень скоро. Наконецъ, въ семнадцать л?тъ, онъ поступилъ въ артель разгрузчиковъ и работалъ не чаще двухъ разъ въ нед?лю, да и то съ большой неохотой.

Т?мъ не мен?е, его праздношатайство и порочныя привычки почти прощались синьею Тоною, когда она любовалась имъ по праздникамъ – а для этого бродяги почти каждый день бывалъ праздникъ, – въ шелковой фуражк? съ пышнымъ дномъ надъ темно-бронзовымъ лицомъ съ пробивавшимися усиками, въ синей холщевой куртк?, прилегавшей къ стройному т?лу, въ черномъ шелковомъ пояс?, замотанномъ вокругъ фланелевой рубашки въ черныхъ и зеленыхъ кл?ткахъ. Какъ бы тамъ ни было, она гордилась т?мъ, что была матерью этого красиваго мальчишки, который явно нам?ревался стать такимъ же негодяемъ, какъ недоброй памяти Мартинесъ; но ея Антонiо об?щалъ быть жив?е, см?л?е, предпрiимчив?е; это доказывалось т?мъ, что кабаньяльскiя д?вицы уже соперничали передъ нимъ въ качеств? влюбленныхъ.

Тона радовалась, узнавая, какъ он? ц?нятъ ея сына, и бывала изв?щена обо вс?хъ его похожденiяхъ. Какая жалость, что онъ такъ любитъ эту проклятую водку! Вотъ кого можно назвать настоящимъ мужчиной; онъ – совс?мъ не то, что его сонный братецъ, котораго не расшевелишь, хоть про?зжай по немъ въ тел?г?.

Въ одинъ воскресный вечеръ, въ кабак? «Добрыхъ Нравовъ», – ужасно ироническое названiе! – Антонiо поссорился съ артелью разгрузчиковъ, работавшихъ дешевле: полет?ли стаканы и, когда для водворенiя мира явилась полицiя, то захватила его съ ножемъ въ рук?, среди пресл?дованiя враговъ между столами. Бол?е нед?ли его продержали въ кутузк? при общинномъ дом?. Слезы синьи Тоны и хлопоты дяди Марьяно, который былъ влiятельнымъ выборщикомъ, вызволили его на этотъ разъ; но исправился онъ такъ мало, что въ самый вечеръ своего освобожденiя вновь замахнулся т?мъ же ножемъ на двухъ англiйскихъ моряковъ, которые, напившись вм?ст? съ нимъ, захот?ли его вздуть.

Онъ былъ у вс?хъ на виду въ Кабаньял?. Неважный работникъ, но кр?пче кого угодно въ т? ночи, когда на вс?хъ парусахъ плавалось изъ кабака въ кабакъ вплоть до утра.