Чиновник

Чиновник
Висенте Бласко-Ибаньес

«Растянувщись на спин? на жесткой постели и оглядывая блуждающимъ взоромъ трещины на потолк?, журналистъ Хуанъ Яньесъ единственный обитатель камеры для политическихъ, думалъ о томъ, что съ сегодняшняго вечера пошелъ третiй м?сяцъ его заключенiя…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

Висенте Бласко-Ибаньес

Чиновникъ

Растянувщись на спин? на жесткой постели и оглядывая блуждающимъ взоромъ трещины на потолк?, журналистъ Хуанъ Яньесъ единственный обитатель камеры для политическихъ, думалъ о томъ, что съ сегодняшняго вечера пошелъ третiй м?сяцъ его заключенiя.

Девять часовъ… Рожокъ на двор? сыгралъ протяжныя ноты вечерняго сигнала. Въ корридорахъ послышались монотонно-ровные шаги караульныхъ, и изъ запертыхъ камеръ, наполненныхъ челов?ческимъ мясомъ, поднялся м?рный гулъ, напоминавшiй пыхт?нiе далекой кузницы или дыханiе спящаго великана. Трудно было пов?рить, что въ этомъ старомъ, столь тихомъ, монастыр?, ветхость котораго особенно ясно выступала при разс?янномъ св?т? газа, спало тысяча челов?къ.

Б?дный Яньесъ, вынужденный ложиться въ девять часобъ съ постояннымъ св?томъ передъ глазами и лежать среди подавляющей тишины, заставлявшей в?рить въ возможность существованiя мiра смерти, думалъ о томъ, какъ жестоко ему приходилось расплачиваться за нарушенiе закона. Проклятая статья! Каждая строчка должна была стоить ему нед?ли заключенiя, каждое слово – дня.

Вспоминая, что сегодня вечеромъ открывается оперный сезонъ Лоэнгриномъ, его любимой оперой, Яньесъ вид?лъ въ воображенiи ряды ложъ и въ нихъ обнаженныя плечи и роскошныя шеи, сверкающiя драгоц?нными каменьями среди блестящаго шелка и воздушныхъ волнъ завитыхъ перьевъ.

Девять часовъ… Теперь появился лебедь, и сынъ Парсифаля поетъ свои первыя ноты среди возбужденнаго ожиданiя публики… А я зд?сь! Впрочемъ, и зд?сь – недурная опера.

Да, она была не дурна! Изъ нижней камеры долетали, точно изъподземелья, звуки, которыми заявляло о своемъ существованiи одно горное животное; его должны были казнить съ минуты на минуту за безчисленное множество убiйствъ. Это былъ лязгь ц?пей, напоминавшiй звяканье кучи гвоздей и старыхъ ключей, и время отъ времени слабый голосъ, повторявшiй: «От…че нашъ, еже е… си на не… бе… с?хъ. Пресвя… тая Бого… ро… ди… ца…» робкимъ и умоляющимъ тономъ ребенка, засыпающаго на рукахъ у матери. Онъ постоянно тянулъ однообразный нап?въ, и невозможно было заставить его замолчать. По мн?нiю большинства, онъ хот?лъ притвориться сумасшедшимъ, чтобы спасти свою шею; но можетъ быть четырнадцатим?сячное одиночное заключенiе въ постоянномъ ожиданiи смерти д?йствительно помрачило скудный умъ этого животнаго, жичшаго однимъ инстинктомъ.

Яньесъ проклиналъ несправедливость людей, которые заставляли его за н?сколько страничекъ, нацарапанныхъ въ минуту дурного настроенiя, спать каждую ночь подъ убаюкивающiй бредъ челов?ка, присужденнаго къ смертной казни, какъ вдругъ послышались громкiе голоса и посп?шные шаги въ томъ же этаж?, гд? пом?щалась его камера.

– Н?тъ, я не стану спать зд?сь, – кричалъ чей-то дрожащiй, визгливый голосъ. – Разв? я какой-нибудь преступникъ? Я такой же чиновникъ правосудiя, какъ вы… и служу уже тридцать л?тъ. Спросите-ка про Никомедеса. Весь мiръ меня знаетъ. Даже въ газетахъ писали про меня. И посл? того, что меня поместили въ тюрьм?, еще хотятъ, чтобы я спалъ на какомъ то чердак?, который непригоденъ даже для заключенныхъ.

Покорно благодарю! Разв? для этого мн? вел?ли прi?хать? Я боленъ и не стану спать зд?сь. Пусть приведутъ мн? доктора, мн? нуженъ докторъ…

Несмотря на свое положенiе, журналистъ засм?ялся надъ бабьимъ см?шнымъ голосомъ, которымъ этотъ челов?къ, прослужившiй тридцать л?тъ, требовалъ доктора.

Скова послышался гулъ голосовъ, обсуждавшихъ что-то, точно на сов?щанiи. Зат?мъ послышались приближавшiеся шаги. Дверь камеры для политическихъ открылась, и въ камеру заглянула фуражка съ золотымъ галуномъ.

– Донъ-Хуанъ, – сказалъ смотритель н?сколько сухимъ тономъ: – вы проведете сегодняшнюю ночь въ компанiи. Извините пожалуйста, это не моя вина. Приходится такъ устроить… Но на утро начальникъ тюрьмы распорядится иначе. Пожалуйте, сеньоръ.

И сеньоръ (это слово было произнесено ироническимъ тономъ) вошелъ въ камеру въ сопровожденiи двухъ арестантовъ – одного съ чемоданомъ и узломъ съ од?яломъ и палками, другого съ м?шкомъ, подъ холстомъ котораго вырисовывались края широкаго и невысокаго ящика.

– Добрый вечеръ, кабальеро!

Онъ поздоровался робко, т?мъ дрожащимъ тономъ, который заставилъ Яньеса засм?яться, и снявъ шляпу, обнажилъ маленькую, с?дую и тщательно остриженную голову. Это былъ полный красный мужчина л?тъ пятидесяти. Пальто, казалось, спадало съ его плечъ, и связка брелоковъ на толстой золотой ц?почк? побрякивдла на его живот? при мал?йшемъ движенiи. Его малеiнькiе глазки отливали синеватымъ блескомъ стали, а ротъ казался сдавленнымъ изогнутыми и опущенными усиками, похожими на опрокинутые вопросительные знаки.

– Извините, – сказалъ онъ, усаживаясь: – я побезпокою васъ, но это не моя вина. Я прi?халъ съ вечернимъ по?здомъ и нашелъ, что мн? отвели для спанья какой то чердакъ полный крысъ… – Ну, и путешествiе!..

– Вы – заключенный?

– Въ настоящiй моментъ да, – сказалъ онъ, улыбаясь. – Но я недолго буду безпокоить васъ своимъ присутствiемъ.

Пузатый буржуа говорилъ униженно-почтительнымъ тономъ, точно извинялся въ томъ, что узурпировалъ чужое м?сто въ тюрьм?.

Яньесъ пристально гляд?лъ на него; его удивляла такая робость. Что это за типъ? Въ его воображенiи запрыгали безсвязныя, совс?мъ туманныя мысли, которыя, казалось, искали другъ друга и гнались другъ за другомъ, чтобы составить одну ц?льную мысль.

Вскор?, когда снова донеслось издали жалобное «Отче Нашъ» запертаго дикаго зв?ря, журналистъ нервно приподнялся, точно поймалъ наконецъ ускользавшую мысль, и устремилъ глаза на м?шокъ, лежавшiй у ногъ вновь прибывшаго.

– Что у васъ тутъ? Это ящикъ… съ приборомъ?

Тотъ, казалось, колебался, но энергичный тонъ вопроса заставилъ его р?шиться, и онъ утвердительно кивнулъ головою. Наступило продолжительное и тягостное молчанiе. Н?сколько арестантовъ разставляли кровать этого челов?ка въ одномъ углу камеры. Яньесъ пристально гляд?лъ на своего товарища по заключенiю, продолжавшаго сид?ть съ опущенною головою, какъ бы изб?гая его взглядовъ.

Когда кровать была установлена, арестанты удалились, и смотритель заперъ дверь наружнымъ замкомъ; тягостное молчанiе продолжалось.

Наконецъ вновь прибывшiй сд?лалъ надъ собою усилiе и заговорилъ:

– Я доставлю вамъ непрiятную ночь. Но это не моя вина. Они привели меня сюда. Я протестовалъ, зная, что вы приличный челов?къ и почувствуете мое присутствiе, какъ худшее, что можетъ случиться съ вами въ этомъ дом?.

Молодой челов?къ почувствовалъ себя обезоруженнымъ такимъ самоуниженiемъ.

– Н?тъ, сеньоръ, я привыкъ ко всему, – сказалъ онъ съ иронiей. – Въ этомъ дом? заключаешь столько добрыхъ знакомствъ, что одно лишнее ничего не значитъ. Кром? того вы не кажетесь мн? дурнымъ челов?комъ.

Журналистъ, не освободившiйся еще отъ влiянiя романтическаго чтенiя юныхъ л?тъ. находилъ эту встр?чу весьма оригинальною и чувствовалъ даже н?которое удовлетворенiе.

– Я живу въ Барселон?, – продолжалъ старикъ: – но мой коллега изъ этого округа умеръ отъ посл?дней попойки и вчера, когда я явился въ судъ, одинъ альгвасилъ сказалъ мн?: «Никомедесъ»… Я в?дь, – Никомедесъ Терруньо. Разв? вы не слышали обо мн?? Какъ странно! Мое имя много разъ появлялось въ печати. «Никомедесъ, по приказу сеньора предс?дателя ты по?дешь сегодня вечернимъ по?здомъ». Я прi?халъ съ нам?ренiемъ поселиться въ гостинниц? до того дня, когда придется работать, а вм?сто этого меня съ вокзала повезли сюда, не знаю, изъ какого страха или предосторожностей; a для пущей насм?шки меня пожелали пом?стить вм?ст? съ крысами. Видано ли это? Разв? такъ обращаются съ чиновниками правосудiя?

– А вы уже давно исполняете эти обязанности?

– Тридцать л?тъ, кабальеро. Я началъ службу во времена Изабеллы II. Я – стар?йшiй среди своихъ коллегъ и насчитываю въ своемъ списк? даже политическихъ осужденныхъ.

Я могу съ гордостью сказать, что всегда исполнялъ свои обязанности. Теперешнiй будетъ у меня сто вторымъ. Много, не правдали? И со вс?ми я обходился такъ хорошо, какъ только могъ. Ни одинъ не могъ-бы пожаловаться на меня. Мн? попадались даже ветераны тюрьмы, которые успокаивались, видя меня въ посл?днiй моментъ, и говорили: «Никомедесъ, я радъ, что это ты».

Чиновникъ оживлялся при вид? благосклоннаго и любопытнаго вниманiя, съ какимъ слушалъ его Яньесъ. Онъ чувствовалъ подъ собою почву и говорилъ все развязн?е.

– Я также немного изобр?татель, – продолжалъ онъ. – Я самъ изготовляю приборы, и, что касается чистоты, то большаго и желать нельзя. Хотите посмотр?ть ихъ?

Журналистъ соскочилъ съ кровати, точно собирался б?жать.

– Н?тъ, очень вамъ благодаренъ. Я и такъ в?рю…

Онъ съ отвращенiемъ гляд?лъ на эти руки съ красными и жирными ладонями, можетъ быть отъ недавней чистки, о которой онъ говорилъ. Но Яньесу он? казались пропитанными челов?ческимъ жиромъ, кровью той сотни людей, которые составляли его клiентуру.

– А вы довольны своей профессiей? – спросилъ онъ, желая заставить собес?дника забыть его нам?ренiе почистить свои изобр?тенiя.

– Да что под?лаешь! Приходится мириться. Мое единственное ут?шенiе состоитъ въ томъ, что работы становится меньше съ каждымъ днемъ. Но какъ тяжело дается этотъ хл?бъ! Если бы я зналъ это раньше!

И онъ замолчалъ, устремивъ взоръ на полъ.

– Вс? противъ меня, – продолжалъ онъ. – Я вид?лъ много комедiй, знаете? Я вид?лъ, какъ въ прежнiя времена н?которые короли разъ?зжали повсюду, возя за собою всегда вершителя своего правосудiя въ красномъ од?янiи съ топоромъ на плеч? и д?лали изъ него своего друга и сов?тника. Вотъ это было логично! Мн? кажется, что челов?къ, на обязанности котораго лежитъ вершить правосудiе, есть персона и заслуживаетъ н?котораго уваженiя. Но въ наши времена всюду лицем?рiе. Прокуроръ кричитъ, требуя головы подсудимаго во имя безчисленнаго множества почтенныхъ принциповъ, и вс?мъ это кажется справедливымъ. Являюсь потомъ я для исполненiя его приказанiй, и меня оплевываютъ и оскорбляютъ. Скажите, сеньоръ, разв? это справедливо? Если я вхожу въ гостинницу, меня вышвыриваютъ, какъ только узнаютъ, кто я. На улиц? вс? изб?гаютъ соприкосновенiя со мною, и даже въ суд? мн? бросаютъ деньги подъ ноги, точно я не такой же чиновникъ, какъ они сами, точно мое жалованье не входитъ въ государственную роспись. Вс? противъ меня. А кром? того, – добавилъ онъ еле слышнымъ голосомъ: – остальные враги… т?, другiе, понимаете? Которые ушли, чтобы не возвращаться, и т?мъ не мен?е возвращаются, эта сотня несчастныхъ, съ которыми я обходился ласково, какъ отецъ, причиняя имъ какъ можно меньше боли, а они… неблагодарные, приходятъ, какъ только видятъ, что я одинъ.

– Какъ возвращаются?

– Каждую ночь. Есть такiе, которые безпокоятъ меня мало; посл?днiе даже почти не безпокоятъ; они кажутся мн? друзьями, съ которыми я попрощался только вчера. Но старые, изъ первыхъ временъ моей службы, когда я еще волновался и чувствовалъ себя трусомъ, это настоящiе демоны, которые, увидя меня одного въ темнот?, сейчасъже начинаютъ тянуться по моей груди безконечной вереницей, и душатъ, и давятъ меня, касаясь моихъ глазъ краями своихъ савановъ. Они пресл?дуютъ меня всюду, и, ч?мъ стар?е я становлюсь, т?мъ неотвязчив?е д?лаются они. Когда меня отвели на чердакъ, я увидалъ, что они выглядываютъ изъ самыхъ темныхъ угловъ. Потому-то я и требовалъ доктора. Я былъ боленъ, боялся темноты; мн? хот?лось св?та, общества.

– И вы всегда одни?