Комната господина Тукая чем-то походила на своего хозяина: то есть она выглядела суровой, дикой, неприступной, как обрывистый кряж, и совершенно нелюдимой. Каждая деталь здесь должна была отталкивать случайных посетителей, но никак не привлекать. Темные своды пещеры нависали и давили, полумрак и сырость вызывали неудобство, отсутствие нормальной человеческой мебели рождало желание поскорее уйти. Два древних побитых весла одиноко стояли у стенки, а дальше перед очагом возвышался грубо сколоченный деревянный стол с самой непритязательной кухонной утварью, длинный, вытянутый и похожий чем-то на операционный. На нем лежала сырая рыба; пуская копоть, горел светильник в виде зеленой бутыли из-под эля, а также красовались устрашающие тесаки разных размеров и форм, словно основной специализацией врача были хирургические операции. Неужели кто из студентов в здравом уме и памяти захочет по собственной воле тут оказаться и мило побеседовать с хозяином мрачного логова? Эта мысль сама по себе казалась абсурдной.
Неожиданно на полу появилась длинная черная тень; так бесшумно вошел в пещеру господин Тукай, что создавалось ощущение будто он и не входил вовсе, а влетел, возник, неожиданно материализовался в пространстве. Тихий сухой смешок оповестил о его прибытии, а черная тень заколыхалась, будто в припадке.
– Снова ты? Что на этот раз? Второе колено? – довольно грубо и бесцеремонно поинтересовался врач. Впрочем, Артуру и не пришлось отвечать, потому что в один шаг преодолев расстояние между ними, господин Тукай устремил взгляд на его голову. – У тебя кровь запеклась на виске. Опять вы, парни, что-то не поделили между собой? – с издевкой поинтересовался он, словно бы прощупывая гостя со всех сторон своими проницательными серыми глазами. – Шишка есть, может, даже небольшое сотрясение. У тебя не кружится голова?
– Немного.
– Очень скверно.
– Думаю, вам эта задача не покажется сложной, ведь вы естествознатель, – довольно смело и откровенно заявил Артур. Он решил играть в открытую. Хозяин пещеры резко рванул юношу к себе, словно желая вытрясти из него душу.
– Что ты там мелешь? – грубо поинтересовался он.
– То, что не надо меня трясти с такой силой, если не хотите усугубить мое сотрясение, – ровным голосом ответил Артур, пытаясь вырваться из сильной хватки негостеприимного хозяина.
– Я бы скормил тебя акулам за дерзость, парень.
– Давайте ограничимся моим выздоровлением?
Мужчина тяжело вздохнул и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но неожиданно принюхался.
– Похлебка готова, – произнес он самым мирным и естественным тоном. Затем мужчина отпустил Артура, шагнул к чану и, погрузив в кипящую воду указательный палец с длинным черным ногтем, немного повозил им внутри, после чего сунул его себе в рот и, причмокнув, довольно улыбнулся. Само по себе это дикое зрелище выглядело странно и жутко, а тем паче в совокупности с мрачной обстановкой пещеры.
– Тебе не предлагаю, у вас ведь свое питание, особое, – с ехидной улыбочкой заявил хозяин. Артур, в общем-то, не возражал.
– Сотрясение не лечится так легко, я пропишу тебе кое-какие лекарства на случай головокружения. Как тебя, бишь, звать, я забыл?
– Артур.
Мужчина замер, так и не донеся половник с супом до своих губ.
– Я так и думал, – наконец изрек он спустя минуту молчания. Затем, вспомнив, что в воздухе все еще висит ложка с похлебкой, он все-таки опустил ее в свой рот и снова причмокнул от удовольствия. – Отличная стряпня. Мясо чайки со сливками, между прочим. Сегодня утром подстрелил, – зачем-то сообщил он.
– Значит, вы меня знаете? – удивился Артур.
– Да, парень, и очень даже хорошо.
– Но я вас не знаю.
– Это уже твои проблемы.
– И кто же вы?
– Близкий знакомый твоего отца, если вкратце.
– А если поподробнее?
Мужчина добродушно рассмеялся.
– Ну и дерзкий же ты отрок! Был бы я на месте твоего отца, порол бы денно и нощно.
Артур с нескрываемым презрением покосился на беловолосого мужчину, но ничего не сказал. Господин Тукай вызывал в нем острую антипатию, хоть юноша и не мог объяснить, чем это чувство было вызвано: грубыми манерами, излишне порывистыми движениями, или этими неестественно белыми, как у альбатроса, волосами. Но как же это глупо и поверхностно, в самом деле, если он смог искренне невзлюбить человека только из-за таких, в сущности, мелочей.
– Вот и правильно, молчи, особенно в Доргейме, если жизнь тебе дорога.
– Как ваше имя?
– Тебе я могу сказать, однако сомневаюсь, что ты слышал обо мне. Хотя, может, старина Ирионус и поведал тебе что-нибудь… Доланд. Вот мое имя.
Артур потерял дар речи и только с нескрываемым удивлением смотрел на беловолосого мужчину. Как такое возможно? Доланд пал, сражаясь с Дантросом, слугой Сури. Он героически погиб, защищая Ирионуса. Тот самый, кого Инк, увы, так и не дождался.
– Что глазищи вытаращил? – засмеялся господин Тукай.
– Но ведь вы, то есть Доланд, умер! Мне отлично это известно! – запальчиво возразил Артур.
Мужчина захохотал еще сильнее.
– Вот как? Ему известно! А ты там присутствовал лично, господин всезнайка?
– Да… То есть нет, но я точно знаю.
– Вот она, юношеская самоуверенность. А что еще ты знаешь?
– Дантрос убил Доланда – тот умер, защищая Ирионуса и меня.
– Опять двадцать пять. Но я-то жив. И сижу перед тобой. Этого доказательства тебе недостаточно? Не думал, что у старины Ирионуса такой упрямый сынок.
Клипсянин с досадой взглянул в серые насмешливые глаза, чуть вытянутое лицо, пытаясь найти сходство с Инком, но безрезультатно. Разве что волосы у Инка были похожего оттенка, но все же чуть темнее.
– Тогда, может, объясните мне, что вы тут делаете? Почему никого не уведомили, что остались в живых? Почему не известили Ирионуса, свою жену, Инка, наконец? – обвиняющим тоном воскликнул Артур, невольно повышая голос. Мужчина тяжелым взглядом вперился в юношу; на его лице уже не было ни тени улыбки.
– Полегче, парень, – угрожающе процедил он. – Если не хочешь получить еще одно сотрясение.
Артур резко вскинул голову; он уже и думать забыл про головную боль. Всем его существом постепенно завладел неудержимый гнев, и вспыльчивый клипсянин уже не мог контролировать себя в полной мере. Ему вдруг стало ужасно обидно за друга; достаточно было вспомнить, как Инк всю жизнь страдал из-за отсутствия отца, а потом трагически погиб, искренне полагая, что совершает подвиг, достойный памяти своего родителя, а этот самый отец, оказывается, все время скрывался на острове, никак не давая о себе знать! Разве так поступил бы любящий родитель? Разве так поступили бы Левруда, Ирионус, его мать? Страшная боль, вызванная потерей друга, затуманила юноше разум, и ему не пришло в голову, что как раз-таки Ирионус тоже не мог открыться своему сыну до поры до времени, ибо на то действительно имелись причины.
– Так, может, вам, как заботливому папаше, будет интересно узнать, что случилось с вашей семьей, пока вы тут прохлаждаетесь на этом острове? Может, захотите все-таки услышать о судьбе своего сына из моих уст? – звонкий обличающий голос Артура неестественно громко звучал в пещере, эхом отдаваясь в ее сводах. Жестокая оплеуха откинула его на каменный пол, заставив тут же прикусить язык.
– Успокоился? – насмешливо и совершенно спокойно поинтересовался господин Тукай, свысока взирая на коленопреклоненного юношу, с досадой потирающего ушибленную голову. – Если да, то садись в кресло, и мы потолкуем с тобой обо всем. Право же, Ирионус разбаловал тебя и, судя по всему, не научил разговаривать со старшими.
– Вы ударили меня, и я…
– Да. И ударю еще раз, поверь, парень. Я не особо-то дружу с политесом. Живу в пещере уже довольно давно и, видишь ли, порядком огрубел из-за отсутствия человеческого общества. И если какой-то наглый мальчишка проявляет ко мне неуважение, я готов показать ему его место.
– Уважение надо заслужить!
– Я его заслужил тогда, когда спас тебя и твоего отца, рискуя собой! Поэтому хватит скулить и выслушай меня.
Артур, пошатываясь, поднялся на ноги. В ушах гудело, а перед глазами все плыло, как если бы они долгое время находились на неустойчивой палубе корабля в открытом море. Последние дни были слишком тяжелыми во всех смыслах; только сейчас юноша вдруг понял, насколько сильно устал от пережитого. Как бы ему хотелось оказаться сейчас с друзьями! Преданными людьми, совершенно однозначными для него, которых не надо было разгадывать подобно сложному ребусу. Он бы, наверное, отдал все на свете за одно, пусть даже мимолетное свидание с Дианой. Вероятно, в его потемневших от грусти голубых глазах отразилась безысходная тоска, потому что взгляд беловолосого мужчины неожиданно потеплел.