Естествознатель. Книга 5. Последнее слово единорогов

– Это не я, папа, не я! – униженно молил Тушкан, рухнув на колени. Инк потрясенно смотрел на эту нелицеприятную сцену. Его отношения с отчимом тоже были далеки от идеала, однако Нороган и не являлся ему родным отцом. А здесь ситуация была прямо противоположной.

– Я накажу его с такой жестокостью, что он несколько дней ходить не сможет. Однако прошу вас, блистательный старейшина, не отчислять моего сына из куттаба. Речь идет о его будущем. Клянусь бородой, он больше никогда даже не помыслит о шалостях.

Голос мужчины звучал в целом заискивающе, однако в нем проскальзывали такие жестокие нотки, что сомнений не оставалось: после собрания любящий отец приведет в исполнение все свои угрозы до единой. Наверное, и Тушкан понял, что пропал, ибо принялся еще пуще рыдать, униженно извиваясь в песке, будто змея. Вся эта сцена выглядела столь отвратительной, что Инкарда начало мутить. В его глазах мельтешили огни от костра, эти ужасные волосатые руки, – мерзкие, ибо причиняли боль родному сыну, в ушах звучали униженные рыдания и взволнованные перешептывания родителей, а нос его ощущал неприятную сладковатую вонь от маслянистых тел армутов – все это болезненно сказалось на общем состоянии мальчика. У него сильно закружилась голова.

– Это не он сделал. А я. – Послышался вдруг среди всеобщего хаоса его тихий дрожащий голос. Он прозвучал как бы отдельно от него самого, словно принадлежал кому-то другому.

– Что? Повтори, отрок! – суровым голосом провозгласил старейшина, безжалостно впившись своим орлиным взором в хрупкую фигуру мальчика, стоявшего рядом с ним.

– Я открыл загон с муравьями, – сказал Инк чуть громче и медленно поднял голову. В эту минуту он вдруг остро осознал, что на самом деле прав и поступает благородно. Мальчик до конца не понимал, откуда в его голове взялось это непоколебимое знание. Просто раз испытывав на своей шкуре жестокость другого человека, он смог глубже войти в положение Тушкана, посочувствовать ему и искренне пожалеть. Осознание своей правоты придало Инкарду небывалой смелости, что с ним ранее никогда не случалось. Он с немым вызовом посмотрел на мерзкого отца Тушкана, отвратительно ухмылявшегося своими толстыми губами. Затем взгляд его пытливых серых глаз прошел сквозь толпу и нашел Норогана. Инк даже позволил себе легкую дерзкую ухмылку: так, наверное, хищный волк скалится охотнику, хоть наверняка знает, что перевес сил на стороне врага и его вскоре убьют.

Кажется, от его небывалого поступка отчим оторопел. Ведь в последнее время он наблюдал лишь подчинение, униженную покорность, но никак не открытый вызов. Это была маленькая минутка триумфа, почти ничтожная, ведь Инкард отчетливо понимал, что совсем скоро будет молить о пощаде.

– Что ж. Значит, я ошибся, а виновник сам признался. Прости меня, сын, – без малейшего сожаления в голосе провозгласил отец Саиба, нарушив тишину. Затем он подошел к распластанному на песке Тушкану и потрепал беднягу по голове, будто собачонку. Инка вновь замутило. Приятное согревающее сердце чувство победы ушло так же быстро, как и появилось, и он, не помня себя, побежал прочь, не желая больше присутствовать на этом сомнительном мероприятии. Вслед ему что-то сурово кричали, старейшина стучал посохом, дети кидали оскорбления, мать слезно просила вернуться, но он не слышал ничьих увещеваний.

Полдня Инк бродил по шумливому городу среди торговцев, отупевший от усталости, голода и переживаний, однако в какой-то момент он понял – настало время возвращаться домой. Инкард, конечно, мог бы попытаться убежать из дома, а затем переместиться в Гераклион. Но на последнее у него не хватило бы естествознательских сил, а на первое он бы ни за что не решился, ибо преданно любил мать и не мог оставить ее одну.

Сейчас, когда кураж немного отступил, Инк стал испытывать страх. Ужас буквально пронизывал его до самых костей, ибо мальчик остро понимал, что сейчас ему уже не уйти от жестокой расправы. Его вина в глазах остальных была слишком велика. Странное дело – Инка больше волновало отношение матери, нежели жестокие побои Норогана. Мальчик искренне переживал, что причинил боль единственному любящему его человеку. Теперь, несомненно, его с позором выгонят из школы. Как это расстроит мать! Но еще более Инк страшился того, что Павлия сочтет его подлым и недостойным трусом. А он так хотел походить на отца!

Как заправский лис кружил Инк вокруг своей камеры, не решаясь зайти внутрь. Однако в какой-то момент он набрался мужества.

Нороган восседал на бархатной кушетке, и, подобрав под себя длинные ноги, задумчиво курил кальян. Матери не было видно.

– Она легла спать пораньше. Слишком переживала за тебя, – объяснил отчим спокойным и даже каким-то терпеливым тоном.

Инк нервно сглотнул слюну. Как бы он ни храбрился на собрании, как бы дерзко себя ни вел, и как бы ни кружила ему голову маленькая победа, теперь, когда он исподлобья глядел на мучителя, ему стало по-настоящему страшно.

– Зачем ты открыл загон? – ровным голосом поинтересовался Нороган, выпустив колечко дыма. Пряный сладкий аромат яблока проник Инку в легкие, вызвав очередной неприятный спазм в желудке.

– Я не делал этого. Но мне стало жалко Тушка… Саиба. Если бы его признали виновным, отец избил бы его до полусмерти, – жалко пролепетал Инкард, чувствуя, как с каждым новым признанием слабость все более охватывает его тело.

Нороган удивленно приподнял брови.

– Значит не ты выпустил муравьев?

– Н-не я.

– Но ты понимаешь, мой мальчик, что в таком случае вина твоя увеличивается?

Инк не понимал, ведь, в сущности, вина его увеличилась лишь оттого, что он повел себя благородно, в духе своего отца, а это не могло не взбесить человека, столько лет с ним соперничавшего.

– Тебя с позором выгнали из школы, куда твоя мать слезно просила тебя зачислить. Теперь нам придется платить большие деньги, чтобы нанимать частных преподавателей. Огромные расходы, ты понимаешь? Соседи по пещере теперь думают, что наш сын – отчаянный разбойник. Пятно на репутации, которое не смыть, а мы и так чужаки в Тимпатру. И все эти неприятности произошли лишь из-за того, что ты решил поиграть в благородство?! Заступаться за незнакомого парня, отчаянного хулигана, которому на самом деле не повредила бы хорошая порка?

Инк еще не анализировал столь глубоко свои действия, однако теперь, слушая Норогана, его сумасбродный поступок и вправду стал ему представляться глупым и жалким. В самом деле, зачем он вдруг вступился?

– Я не хотел жестоко наказывать тебя, однако теперь, думаю, мне следует это сделать. У любого принятого решения есть последствия. Ты захотел оказаться на месте Саиба, значит и примешь наказание за него, – раздельно проговорил Нороган и лениво поднялся с места. – Впрочем, если извинишься как следует, я, возможно, сменю гнев на милость.

Инк не знал, правду ли говорил Нороган и действительно ли просьбы о прощении так уж повлияют на его дальнейшую судьбу. Но отголоски гордости и желание сделать наперекор были сильнее. Он упрямо посмотрел на врага; и пусть все тело его сотрясалось от леденящего страха, во взгляде не было покорности. Тем более пока никто не принуждал его испытывать боль. Впрочем, Инк знал, и знал очень хорошо, что не пройдет и минуты, как он будет униженно ползать в ногах мучителя и умолять его прекратить. Так уже происходило, значит и теперь глупо уповать на помилование.

***

На следующий день за завтраком Инк неуверенным голосом попытался испросить прощение у матери. Нороган под страхом наказания запретил ему говорить правду, чтобы, как он выразился, лишний раз не расстраивать мать. И так как сейчас жестокий мучитель сидел во главе стола и пристально глядел в глаза Инку, тот не решился рассказать Павлии все, как было и ограничился одним лишь малоправдоподобным извинением. Вчерашний разговор с Нороганом оказался для него слишком мучительным, чтобы вновь желать пережить подобное. Впрочем, Инкард надеялся, что, возможно, зная его натуру, мама сама обо всем догадается, и ей не придется ничего объяснять. Близкие люди ведь на то и называются «близкими», что способны понимать друг друга с полуслова. Но мама оказалась на удивление непроницательной: она ничего не поняла.

Увы, Павлия была непреклонной и даже смотреть на сына не хотела.

– Твой отец спасал других людей! А что сделал ты? Натравил на друзей голодных тварей! А если бы кто-нибудь умер, ты об этом подумал?

Инк подавленно молчал, бледный и опечаленный, и только старательно прятал под столом свою покалеченную руку, которую ему так до конца и не удалось привести в порядок. Нороган убрал лишь видимые проявления вчерашнего воздействия, а Инку требовалось слишком много сил, чтобы исцелять самого себя.

Разве не ты говорила, мама, что нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих? Я сделал в точности по слову твоему.

Инкард в тот день страшно обиделся на мать: ведь она поверила, будто он действительно способен совершить подлый поступок! Именно эта обида помешала мальчику поговорить с Павлией по душам и открыть всю правду. В дальнейшем Инк стал частенько прибегать к подобной технике умалчивания, ошибочно полагая что таким образом надевает на себя броню.

Глава 7 свиток исписан был внутри и снаружи, и написано на нем: «плач, и стон, и горе».

Вскоре настал день, когда Тимпатру засверкал, будто пещера сокровищ, и немудрено – прибывали прогремевшие на все Королевство исследователи, храбрые люди, решившиеся на длительный путь пешком. О них судачили в каждой харчевне, в каждой пещере или же, если выражаться языком фуражиров, камере. Охотники обсуждали Корнелия Саннерса за обедом в пустыне, а жены их с удовольствием сплетничали о группе путешественников целый день кряду.

Нороган волновался, как остальные, и даже больше. Может, конечно, зря он возлагал такие надежды на этого путешественника? С чего бы ему найти «Последнее слово единорогов»? Естествознателям это не удалось, а он, обычный человек, случайно забредший в Воронес, вдруг отыскал его? Маловероятно. Но тем не менее Нороган истово ждал встречи с ним. Ему было интересно узнать, как обычные люди смогли пройти лабиринт, догадываются ли они о существовании естествознателей, людей, отмеченных однажды самим единорогом. Все это было весьма любопытно. Помимо прочего, Норогану хотелось подробнее узнать о цели столь длительного и сложного путешествия. Вернее, он слышал о том, что Корнелий хочет отыскать какой-то чудодейственный источник исцеления. Однако Нороган слабо верил в то, что взрослый мужчина, весьма недалекий от науки, в действительности положил такую несерьезную цель в основу своего путешествия. Наверняка тут было что-то еще, о чем не знали и не говорили. Словом, все вышеуказанные причины побудили Норогана ранним утром выйти на пристань в тот день, когда армутский корабль «Муравьедка» пристал к берегам Тимпатру. На борту его находилась уже столь известная всем группа исследователей.

Это был невообразимый, сумасшедший день. Армуты так старались показать себя с лучшей стороны, что, по всей видимости, все же немного переборщили. Лучшее – враг хорошего, а кочевники никогда не знали меры. Как только корабль прошел пропускную процедуру и причалил к берегу, туда самозабвенно ринулись торговцы, зеваки, факиры, заклинатели змей, гадалки, а также ошалелые ослы и мулы, в спешке позабытые хозяевами. Все это балаганное сборище двигалось, орало во весь голос, пело и, откровенно сказать, не только не производило хорошего впечатления, но, напротив, пугало.

Нороган лениво наблюдал, как путешественники спускаются по трапу – оробевшие, оглохшие от шума, ослепленные блеском города-муравейника, уже немного уставшие от длительного пути, груженные сумами.

Впрочем, им на помощь тут же ринулись с десяток полуголых носильщиков, готовых за бесценок нести их пожитки. Они так бранились, деля между собой чужое имущество, что чуть не порвали походную суму, а самих путешественников – не столкнули в море. Нороган насмешливо хмыкнул и приблизился к группе именитых гостей.

– Добро пожаловать в Тимпатру, господа! – произнес он приятным, напрочь лишенным акцента голосом, обращаясь напрямую к руководителю экспедиции.

– О, вы беруанец? – очень энергично воскликнул Корнелий Саннерс, очевидно, чрезвычайно обрадовавшись, встретив в туземном Тимпатру соотечественника.

Нороган улыбнулся одной из своих благожелательных улыбок и, властным взмахом руки отогнав носильщиков, помог путешественникам перенести на берег чемоданы.

– Я родом из Беру, однако уже долгое время живу здесь, – подтвердил он, наконец.

– Какая радость, встретить земляка в столь отдаленном от столицы месте! Меня зовут Корнелий Саннерс, а это моя группа, состоящая из двух прославленных ученых. Нахим Шот и Ракис Лот к вашим услугам!

– Рад услышать эту информацию персонально из ваших уст, однако я уже был заранее осведомлен о ваших именах. В Тимпатру об известных путешественниках не знают разве что собаки, да и те, верно, уже начали догадываться.

– В таком случае разрешите справиться о вашем имени? – вежливо спросил Корнелий, вытирая пот со лба. Это был высокий, уверенный в себе мужчина с приятным, внушавшим доверие лицом.

– Меня зовут Нороган Мэнсис, однако я предпочитаю обращение по имени.

– А с какой вы ветки? – деловито поинтересовался Ракис Лот, который занимался в настоящий момент тем, что наставлял лупу поочередно на проходивших мимо местных жителей, словно они относились к какому-то неизвестному науке виду.

– Воронье графство, – со значением вымолвил Нороган. Он действительно когда-то там жил. Еще до того, как стал естествознателем.

– О! – восхищенно пробормотал Ракис Лот и как бы невзначай направил лупу в его сторону.

– А теперь я обосновался в Тимпатру, – пояснил Нороган. – Возможно, вам потребуется некоторая помощь? В этом шумливом городе очень легко заплутать.