Двуликие. Голос крови

– Почему же анонимных? Я своих пристрастий ни от кого не скрываю, чего мне стыдиться? Пью не на чужие – на свои!

Залпом Андрей вылил в себя стакан эспрессо и снова нажал на кнопку аппарата.

Егор задумчиво посмотрел и невзначай поинтересовался:

– Как у Василисы дела? С ней все в порядке? Не надоели тебе еще гости?

Волков даже поперхнулся от неожиданного вопроса.

– А что с Васькой не так должно быть?

– Вчера вас в клинике видели.

– Все-то ты знаешь, все-то ты видишь! – сердито ответил Андрей.

– Так у меня должность такая – беспокоиться о благополучии всех и вся, – рассмеялся Ларионов.

– О ней есть, кому побеспокоиться, – прищурившись, ответил Волков.

Телефон Егора просигналил о входящем сообщении. Бегло просмотрев его, Ларионов бросил:

– Едем в клинику, наш жареный гусь пришел в себя…

20

Неизвестный, найденный в обгоревшем здании, благодаря способностям к регенерации, выглядел уже не жареным гусем, а, скорее, розовокожим кабанчиком-переростком, похожим на разумное существо. Андрей надеялся, что это будет очень разговорчивое существо, применять силовое воздействие не хотелось. Совсем размяк, что ли? Раньше бы и не задумался над этим. Волков особой жестокостью никогда не отличался, но и добросердечным амбиморфом его назвать можно было с натяжкой. Если бы для общего блага потребовалось оторвать чужаку голову, Андрей сделал бы это, не размышляя над морально-этическими нормами, кои, кстати, являлись все же изобретением людей, а не амбиморфов.

На голове у спасенного уже пробились волосы, взгляд был почти осмысленный, правда, немного расфокусированный. Михаил Артемьевич пояснил, что пациент пока находится под действием обезболивающих препаратов, которые ему пришлось дать на период регенерации, чтобы немного уменьшить боль от ожогов.

– Еще препараты на него переводить, – проворчал Волков. – Он-то наверняка не запасся анальгином для тех, кого собирался кислотой угостить.

– Мы всех лечим одинаково, даже таких пациентов, – пожал плечами главный врач. – Клятва есть клятва.

– Он понимает, что происходит? Говорить может?

– Да, думаю, вполне. Только не очень долго, ему надо отдохнуть.

– На том свете потом отдохнет, – не удержался вновь от ехидного комментария Андрей.

Егор поспешил вмешаться, обратившись к обгоревшему двуликому:

– Как тебя звать? Какого ты рода?

Тот демонстративно повернул голову к окну и ничего не ответил.

– Молчишь? Я ведь все равно узнаю, это же элементарно. Просто быстрее будет, если сам все расскажешь, может, в этом случае сохранишь себе жизнь.

Пациент презрительно покосился на Ларионова и проговорил сквозь зубы:

– Да пошел ты! Думаешь, я за свою жизнь держусь? Все на том свете будем. Только я в раю окажусь вместе с предками, а вы сгниете в земле.

Волков чертыхнулся про себя. Беда с этими упоротыми – если уж что вбили себе в голову, то это надолго, если не навсегда.

Егор придвинул стул ближе к постели пациента и, наклонившись к нему, зашипел:

– Слушай, урод! Ты не смотри, что я такой с виду весь респектабельный. Ты и твои тупоголовые подельники собирались искалечить моих людей, возможно, пострадала бы моя семья – жена и дети. Возможно, я потерял бы семью, друзей и многих из моего Рода. Ваши действия принесли бы горе обеим расам, неважно при том, какую религию исповедуют те и другие. Во многие семьи ты, лично ты (!), хотел принести смерть, болезни и увечья. Так скажи мне, болезный, что мне помешает сейчас выйти из больницы, захватить с собой кислоты и взрывчатки из ваших запасов и отправиться к тебе домой? Или ты думаешь, у меня людей не хватит? Ошибаешься. После той каши, что вы заварили, только самый равнодушный не захочет ваши головы в качестве трофея на стену. А таких немного, я тебя уверяю. Уже в ближайшее время я буду знать, кто ты и откуда, и где живет твоя семья. А также то, что они ели сегодня на завтрак и обед и как сходили на горшок после этого. У меня есть полное моральное право отправить всех твоих родственников к вашим предкам в рай, только вот переход я обещаю очень мучительный.

Андрей внимательно наблюдал за лицом чужака. Поначалу высокомерно-презрительное выражение постепенно сменилось на растерянное, но собравшись духом, чужак заявил:

– Ты не понимаешь, мученичество – высшая благодетель, которой может обладать адепт.

– Вот значит, как? – задумчиво спросил Егор. – Легко рядить других в терновый венец, а сам-то осилишь такую ношу?

Ларионов приказал охране никого не пускать в палату, а сам вынул из кармана бутылочку с какой-то жидкостью и заявил:

– Это кислота. Для начала я тебе ее в глаза налью. Ты знаешь, после такого даже с твоей способностью к регенерации ты не восстановишься, будешь слеп как крот, всю оставшуюся жизнь. Ну и обезболивать не позволю, конечно. Раз ты возжелал стать мучеником, значит, будешь им по-настоящему. Будешь, так сказать, примером для своих сподвижников. Если хочешь, можем это на камеру снять, покажем им, чтобы вдохновились твоим подвигом. Ну а что? По-моему, это и разумно, и справедливо. Как думаешь, Андрей?

– Вполне, – согласился Волков.

Егор продолжил:

– А потом и семью твою увековечим. Есть у тебя дети? По глазам вижу, что есть. Хочешь из них мучеников сделать – не вопрос. Чистокровные, поди, детишки-то? Хорошая жертва, значит, получится. Предкам твоим понравится, я уверен. Чистокровные святые агнцы принесены будут в жертву вашей новой религии! Вообще-то, вы меня еще и поблагодарить должны – всю грязную работу за вас, лентяев, делаю. Сами-то не додумались бы! Вы все больше жизнями чужих детей распоряжаться любите…

Чужак то бледнел от ужаса, то краснел от гнева. Андрей с интересом наблюдал за сменой выражений на его лице. Надо же, с виду вроде нормальный амбиморф, а как говорить начинает, так хоть стой, хоть падай.

– Да лей уже, без толку с ним говорить, – подлил масла в огонь Волков.

Несколько капель жидкости упали на скулу пациента, вмиг разъев только сформировавшиеся кожные покровы. Вопль несчастного, видимо, вызвал переполох в коридоре – кто-то попытался прорваться в палату, но был остановлен охраной.

Андрей поморщился – наверняка, Михаил Артемьевич пытался прийти на выручку пациенту. Что же, это его работа. Каждому свое, как говорится.

– Ну что, теперь глаза? – как ни в чём ни бывало, поинтересовался Ларионов у чужака.

Внезапно зазвонивший телефон прервал экзекуцию. Егор выслушал всё, что ему говорил неизвестный собеседник, а затем, нажав «отбой», заявил:

– Андрей, погода в ближайшие дни в Пятиреченске будет прекрасная, обязательно прокатимся туда.

Вновь вернувшись к пациенту, Ларионов продолжил:

– Значит, Стерхов Виталий Александрович? Жена, двое детей, родители. Все живы и здоровы. Пока, во всяком случае. С какого глаза начнем? С левого или правого?

– Ни с какого. Расскажу, что знаю. Но хочу предупредить – знаю я не всё. Только семью оставь в покое, – хриплым голосом ответил последователь чистокровной селекции.

– Отчего же? Ведь ты мою не пожелал оставить в покое? – издевательским тоном спросил Егор. – Я подумаю – если меня заинтересует твой рассказ, то так уж и быть, отложу поездку в Пятиреченск. Так что давай, чтобы интересно и со всеми подробностями…

– Хорошо. Начну с того, что идея создания этой организации принадлежала не Гнедкову, и не нам…

***