Отрада. Заметки жизнелюба

«Ну, мама! Она же вчера порвала на мне рубашку!»

«Моня, сыночек! Поздравь свою маму! Она не ошиблась! Твоего отца я тогда из-под кровати только под утро выковыряла. И то обманом и подкупом!»

«Мама! Ты слышишь, она опять меня зовёт!» «Иди, сынок! Порви дракона в клочья!»

«Ах, дети-дети… Как-то сложится их новая взрослая жизнь?!»

Ворон, птица вещая

Все люди делились для Григория на два сорта: на тех, кто знал, что ворон и ворона – не одно и то же, и на тех лопухов, кто думал, что ворона – это самка ворона.

Несусветным и трудно вообразимым образом любая тема разговора борзо и неизбежно сводилась у него на ворона. Ворон – птица особая…

На вопрос: «На каком этапе персональной Гришиной эволюции заклинило его на этом зловещем и отпугивающем пернатом чуде», ответ простой: никто этого не знал…

Есть версия: пошло это, якобы, с Гришиного совершеннолетия, когда своеобычливый, не без чудинки, Гришин крёстный Никодим Прокопыч перемудрил всю родню своим подарком… И теперь вот уже много лет, как здоровенный, носатый, с подозрительным взглядом ворон Родя составляет всё Гришино семейство.

Всех входящих в Гришину малогабаритку в Новых Черёмушках Родя одному ему известным образом делил, внимательно приглядевшись, на две категории. Изящно грассируя, Родя однозначно констатировал: «Вор-р-р!» или «Цр-р-ру!». Ворон – птица мудрая…

Покойница-мать, Царство Небесное, исключительно из чадолюбия многократно пыталась сжить Родю со свету: травила, окна открывала, кота пробовала завести… Тщетно… Родя выжил, а кот удрал… От греха подальше… Ворон – птица живучая…

«Да ты хоть знаешь, что пропорции между телом и мозгом у ворона, такие же, как у дельфина и человека?!» – горячился, бывало, Григорий, видя недопонимание. «Они же сигнал светофора знают, доказано! У них же богатый язык, даже диалекты свои имеются, чужаков не всегда понимают – факт! Только приматы, как и вороны, способны изготовить и применить орудие труда! Ты же почитай про них, глаза на лоб полезут! Ворон – птица уникальная!»

Почитал… Да, эти лупатые бандиты могут из лунки вытащить леску и сожрать наживку, не уколовшись о крючок… Да, злопамятные, как черти: студенты биофака однажды науки ради изловили парочку, взвесили, окольцевали, отпустили… Так эти две разобиженные сволочи приволокли с собой целую свирепую стаю сородичей, и те начисто обосрали всё, что хоть как-то было связано с биофаком. Две недели гадили, падлы, обильно и регулярно…

Мученики науки, якобы, поклялись с тех пор: ни-ни, только синичек…

Негр-мороженщик, сообщали, где-то на Бродвее, однажды долго плакал и хохотал, хохотал и плакал… Проныра-ворон из аборигенов, понаблюдав, как люди покупают у негра мороженое за некие металлические кругляшки, ухнулся однажды к негру на лоток с… пивной крышкой в клюве…

Да, ворон – птица-символ мудрости и долголетия… Ещё и вещая по преданию…

Сообщали, что эти хмурые и вещие вознамерились было оставить некий колхоз без урожая – сразу за сеялкой семена выклёвывали… Колхозники семена притравили… Фигвам… Вороны набирали полный клюв семян и летели на пруд полоскать… Вороны выжили, колхоз – нет… Ворон – птица вещая, что и говорить… А ещё они воры первостатейные…Вороны, не колхозники…

Всегда поражался, насколько собака похожа на хозяина… С птицами ряд наблюдений маловат… Но, думается, Григорий со своим вороном аналогичную закономерность соблюл бы однозначно…

Григорий старательно гнал от себя мысль, что в таком вот приунылом и грустном качестве ему и придётся доживать свой век…

Умом он понимал, что могло быть как-то поживее и поразнообразнее. И радости могло бы поболе быть, и от этого гнать ту тоскливую мысль становилось всё труднее…

Иногда, в солнечный день, он вдруг ловил себя на мысли, что ему не так и много лет. И что всё ещё может быть… Беда его, однако, состояла в том, что он толком и не понимал, а что всё-то?!

Ворон Родя ликом своим мало походил на ангела… Однако, однажды, по весне вдруг с утра начал усиленно бить крыльями и с незнакомой интонацией призывно каркать.

Григорий по опыту решил, что вещий что-то учуял…

Она была вдова без детей и с сильным характером. Когда ей общие знакомые обрисовали Гришину ситуацию, она не стала жеманиться и по телефону сказала ему, чтобы в пятницу ждал на чай…

Подготовку к чаю Григорий провел, в общем-то, с энтузиазмом, но и в тревоге: что делать с Родей?! Был опыт… Печальный. Ну, на вечерок его было куда пристроить. А вдруг?! И что потом?!

То ли вдову упредили насчёт Роди, то ли в силу характера, но по её реакции – в клетке вполне могла сидеть и канарейка…

Чего никак нельзя было сказать об ощущении самого Роди. Никаких новых речевых оборотов Родя не породил, да только оба-два своих старых выпуливал частыми и хлёсткими очередями. При этом на удивление агрессивно норовил клюнуть вдову сквозь клетку. От изоляции в кладовке вообще разорался безобразно…

Чаю, впрочем, это практически не помешало…

Григорий от встречи небывало разволновался и долго не мог уснуть… Во сне его кто-то с жуткими криками гнал в серый, густой туман… Непонятно зачем бродил он по тёмным закоулкам, то и дело натыкаясь на драки…

Он и проснулся в сильном смятении…

Родя сидел на хвосте на дне клетки с распахнутыми и прижатыми к стенке клетки крыльями… Стеклянные глаза его всё также пронзительно смотрели куда-то вдаль, когтистые лапы были выставлены вперёд в защитной позе… Родя был мёртв…

«Извини, я сегодня не могу…» Григорий тупо сидел, смотрел на Родю и не знал, что делать…

Резкий звонок в дверь… «Что случилось?» «Ну, что же теперь делать?!» – вдова была обидно спокойна… «Пошли в парк… Заодно и похороним…»

Метаморфоза развития

Юннатские поползновения моего друга Толи за всю его сознательную жизнь претерпели стопроцентную метаморфозу развития…

Тёщиного кота Маркиза от тайной, изощрённой казни спасала искренняя, с детства, любовь Толи к красавице и умнице Тамаре.

«Киса, помоги Маркизу», – «рекомендовала» из своей комнаты Тома, услышав утробный голос баловня семьи…

«Киса» – это домашнее имя моего друга Толи. Присвоено Тамарой… Пожизненно.

А Маркиз – это надменное, породистое и разожратое чудовище, издававшее жуткий утробный звук всякий раз, когда ему надо было перелезть дюймовый порог из кухни в комнаты. Будучи под шофэ, Толя в узком кругу единомышленников систематически жалился, что звук этот частенько заставляет его с дрожью просыпаться ночью в холодном поту…

Когда никто не видел, Толина помощь Маркизу заключалась в лёгком поддёве носком ноги под жирный живот кота с последующим броском того через порог.

Аристократическое происхождение кота, видимо, не позволяло ему как-то более адекватно реагировать на такую Толину «помощь».

Лишь испепеляющий плебея, полный презрения, чванливый взгляд ненавистника…

Однажды мой друг Толя едва не захлебнулся от ярости, услышав, что коты, мол, тоже поддаются дрессуре…

«Какая дрессура!» – возопил мой друг Толя, – твари тупые! Только валерьянку жрать!»

Эволюция – упрямая вещь, метаморфозу развития отнюдь не исключающая, а вовсе даже предполагающая…

Вместе с дочкой, как-то исподволь, в семье Толи и Тамары появился кот Мотя…

Консенсус у Толи с Мотей был заметен сразу…

Мотя, разумеется, сам перелезал все пороги, делал свои дела исключительно в унитаз (!) и голос имел вполне терпимый.

«Погоди, – по возможности миролюбиво назидал кота мой друг Толя, – ты у меня ещё будешь воду сам спускать и тапочки мне приносить…» Повествовательно говорил…

Про светящиеся в темноте Мотины глаза утверждал так: «Включаются сосиской, выключаются тапком…»