Правду славим

(Кто на Алтае побыл единожды, ему уже в другом месте тесно, скучно, неуютно. Земля сочная, благодатная. Тайга и реки полны рыбой, живностью и ягодами. Разнотравье лугов, полян таёжных пьянит, вливает сок природы в человека. А главное, сибиряки – народ особый, своеобразный, но дружелюбный. Сама природа этих мест не приемлет людей слабовольных, мрачных, жадных и лживых, у них два пути – искать иную сторонку для дальнейшей жизни, либо силы изыскивать в себе, чтобы от своих пороков избавиться. На Алтае добронравие в почете. Алтайцы, татары, поляки, русские не одно столетие живут в мире и согласии без оглядки на то, кто какому Богу молится, в каких национальных одеждах ходит, что в закромах и в доме имеется).

Староверы, кержаки по-народному, несколько мешков семян пшеницы, овса и ячменя без всякой оплаты в помощь привезли и, увидев, что у переселенцев из общего числа подвод три телеги разбиты, свои оставили. По «божеской» цене, в обмен на ложки серебряные, дали двух стельных коров и жеребую кобылу. Обрусевшие поляки из деревни Тайна за обещания оказать помощь в постройке моста, выделили новым семьям два плуга с бороной. Алтайцы, самые доверчивые и добродушные, без утайки показали добычливые охотничьи места, научили, где и как лучше ловушки ставить на зверьё, поделились порохом и дробью. Татарин, случайно увидев на поле повзрослевшую Россию, привел молодого барана и стал свататься к ней. Дед Михайло приостановил сей торг, сказал: «Есть уже у внучки нареченный, а если по-доброму, то от подарка не откажусь». Барана татарин отдал, а через неделю его родственники из села Балыкса на расплод овечек привели. Иван, отец девушки в знак благодарности дал серебряные монеты, которые пошли на украшение одежды их женщинам.

Мирно потекла жизнь новых семейств на Алтае. Удивительным было для них первое время жизни в гостеприимном крае среди людей, где все вроде бы разной веры и разноязычны, а праздники равноденствия и солнцестояния справляли вместе, дружно, мирно и весело. Пасха для Кошелевых была первым праздником, который они встретили на новом месте. В этот день они сидели за одним столом со староверами своего села и с гостями со всех окрестных сел – Ужлепа, Бубычака, Еронды, Сайдыпа, Тайны. Кумандинцы готовили в казанах сочную, душистую баранину, клали на общий стол по-своему высушенную рыбу, а брагу, хмельную, веселящую раскольники-староверы на стол выставили. С каждого по блюду, вот и стол накрыт.

Семейство Кошелевых из землепашцев, поставили караваи и пироги с начинкой из грибов, брусники, малины и черемухи; признаны были самыми аппетитными и вкусными на празднике.

Сказал дед Михаил: «Все хорошо! Одного нам, приезжим поселенцам, как воздуха не хватает, веры мы православной, а вот места, где с Богом общение иметь, не имеем».

Помогло семейство староверов Думновых. Без нареканий, что не по их обряду новые люди почтение Всевышнему оказывают, и бескорыстно, в чем-то нанеся ущерб себе, отдали бревенчатый домик, где зимой хранили пчелосемьи и утварь с пасек. Женщины за пару дней тот домик, благоухающий мёдом, воском, кедром, в добрый вид привели, а мужики установили на крышу маковку с крестом. Первое время, пока свою церковь новосёлы не построили, их души в своём божьем доме пристанище обрели. Хорошо зажили. Мужчины работящими были, через пару лет раскорчевали делянки, срубили для себя и скотины кое-какое жилище. У женщин, кроме всего хозяйства, первое время ещё работа была – тянули сохи, коров жалко было, а коней не на что было купить. Заимку свою Кошелевы Михайловкой назвали, по причине того, что мужики все Михаилы были, кроме Ивана отца России. Через пару лет разжились конями, плугами, купили шерстобитку, запустили маслобойню, стали мастерить жнейки. Ульи, логушки, чашки, ложки покупали в Карагайке. В Бийске приобретали гвозди и инструмент.

Все в семье Кошелевых умели читать и писать. Библия была для них и учебное пособие, и учебник нравственности, и священное писание. А для России она была ещё и учебником жизни, особенно Новый Завет, который знала почти наизусть. Понимание Бога для неё было на восприятии и исполнении Божьих заповедей. Все в семье старались жить по совести. Не считалось грехом, если нужно для дела, работать после обеда в христианские праздники. Не было в семье понятий жадность и зависть, не прижились они в их роду, ещё с давних времён повелось делиться даже последним с каждым испытывающим нужду в чём-либо. Позднее, когда рядом с ними селились новые переселенцы, михайловские оказывали и им помощь. Жизнь научила быть гибкими и покладистыми, дала понимание того, что плетью обуха не перешибёшь. Случались, конечно, неурядицы в отношениях с разными невысокими представителями власти, но они сглаживали маслом или мясом. Серьезная же стычка произошла из-за того, что михайловские наконец-то начали строить новую маленькую церковь. Властям эта стройка поперёк их горла встала. «Везде рушат, – сказали, – да закрывают храмы, а здесь новый открыть решили. Не позволим!» и через полмесяца, – в конце марта 1927 года направили в Михайловку пять агитаторов атеистов. Те собрали народ около церковного сруба, и повели что-то вроде диспута. В споре вознамерились показать вредность религии.

Начал старший команды, только весьма неудачно обратился он к собравшимся:

– Уважаемые мужики-товарищи!

На что острая на язык Марья Дейкина, хмыкнув, съёрничала:

– Мужики-то сеют в поле, а товарищи сидят в райкоме.

Тот, поняв ошибку, хоть и смутился, но быстро сориентировался и спросил:

– Граждане, а кто у вас здесь за попа?

Вышел дед Михаил Кошелев. В империалистическую войну за знание Святого Писания при полковом священнике был помощником. Отвечает:

– У христиан такого сана нет.

И далее дал пояснение насчет званий служителей церкви. Однако всё тот же торопыга, видно решивший все-таки вверх взять, прервал деда на полуслове и заявил:

– Бог этот ваш, конечно же, хитрый, философ он, да только вот его никто не видел, и я вас всех здесь уверяю, никто никогда и не увидит.

Дед Михаил, не сдержавшись, прервал слово агитатора:

– Эва, куда ты загнул, человече! Спасибо, милок, – поклонился, – что ты своими словами глаголешь истину Евангелия, в которой Апостол Павел сказал: «Никто из человеков не видел Бога и видеть не может». И то, что ты нас в не видении Господа хочешь убедить, у нас каждый малец и старая бабка знает. Не видим, да ведаем его! И еще скажу, Бог – не философ, а Великий Всемогущий Творец, Созидатель Мира, нас окружающего. Это ты тут стоишь перед людьми, век пожившими, и философствуешь, вместо того, чтобы поучиться у них, да Бога принять. Мы, люди, капля крови в огромном теле, как же, по-твоему, частица может узреть целое? Мы людские мысли не видим, вот и силушку, что землю-матушку крутит да в небесах держит, тоже никто не видит.

Тут девица из прибывших активистов свой вроде бы сложный и каверзный вопрос задает:

– А что, – говорит, – есть истина по-вашему? Мы вот в коммунизм верим, а вы в Бога какого-то.

Тут уж отец России, что напротив девушки стоял, спокойно и доходчиво стал доносить до неё истину:

– Вот ты, милая, лицом, вижу, красивая, но глаза-то блудливые. А вот сбоку брат мой, он видит, что нос твой с горбинкой, хищный. Сноха, что по другой бок от тебя, узрела, что кожанка не с твоего плеча, а внук, что позади тебя стоит заплату на спине не то от пуль, а от клинка видит, и что косу девичью ты свою срезала.

– Ты дед, давай ближе к истине! Нечего тут оскорблять нас в лице нашего товарища, – с ноткой раздражения произнес грозный на лицо приезжий, стоящий справа от девушки.

Иван, нисколько не смутившись, продолжил:

– А истина – она одна, Божья, каким бы обликом ты ни была, какую бы одёжку ни носила, всё одно – женщина ты и человек. А поскольку люди все мы разные, потому и суждения по любой истине у каждого свои. Мы православные не просто в Бога верим, мы ему доверяем себя и свою жизнь.

Замолчали гости, о чем-то пошептались и дали слово самому молодому своему товарищу, судя по пенсне на худощавом лице с тонкими чертами, опрятной и ладно скроенной одежде, вероятно, самому грамотному из них, так сказать, «козырю». Вышел он из круга своих товарищей, встал на импровизированную сцену – доски уложенные штабелем, и обратился к народу голосом твердым, уверенным с своей правоте:

– Ну, допустим, Бог есть, он истина, он един, значит, и всесилен. Так зачем, коль он такой умный, дюжину аль больше религий да верований разных на Земле допустил? За какую правду своего сына отправил на казнь? А вы все, значит, подневольные его, коль рабами Божьими зовётесь.

От таких вопросов, разом заданных, мужики притихли. Вот тут Россия не вытерпела нападок приезжих на Бога и веру православную, «поперек батьки в пекло», как говорится, в спор взрослых и встряла:

– Да, что же ты клевещешь на Господа нашего, всё Он разумно сделал. Да, рабы мы Божьи. Только это не унижение, а титул, звание любого оцерквлённого народа. Вот ты из города приехал, шляпа на тебе новая?

Тот ответ быстро нашел, хвастливо ответил:

– Не только новая, но и модная.

Россия, пока агитатор не усмотрел в её словах подвоха, без остановки продолжила:

– Поди с десяток подобных перемерил да фасоны разные пересмотрел, перед зеркалом полюбовался?

– А как же! – с некой гордостью и значимостью, даже шляпу рукой поправил.

– И подружке, аль своей невесте платок, поди, тоже на цвет да размер не первый попавший купил? – опять же тебя спрашиваю.

Агитатор, не ведая, к чему селянка ведёт разговор, со встречным вопросом к ней:

– Отец твой, верно, тоже, прежде чем купить хомут для лошади или инструмент для стройки, все магазины да лавки обходит, всё щупает да на прочность проверяет, и цену, подходящую для своего кошелька старается найти. Не так ли?

Вот тут-то Россия и прервала красноречие обличителя Господа.

– Вот ты сам и ответил, что есть выбор у человека не только в поиске нужной вещи, но и пути к Богу. Вот так и веру Всевышний позволил выбирать по доброй воле, без принуждения, по душе каждому человеку, и вы, безбожники, отрицающие сущность Творца, наделены Божьим правом не верить в Него, но не без наказания, нарекания, иной кары. А насчет распятия Христа; не за правду Иисус на крест взошел, а за истину. Правда – она у каждого своя, а Истина одна.

Уехали те атеисты ни с чем, а через неделю пришла из района бумага-распоряжение: «Заготовить двести пятьдесят кубов строительного леса». Видя неподъёмность требований для селян, мужики собрались на сход. Как не рядили, но хозяйских рук, лошадей да саней для заготовки и вывоза древесины хватало лишь наполовину. Тут на сход приехал, узнав об их беде, Данила Матвеев, староста староверов всей округи, – потомок Матвея Ивановича Платова, атамана Донского казачьего войска участника отечественной войны 1812 года. Поклонившись в пояс, Данила обратился к к михайловским православным:

– Хоть и почитания веры Христовой у нас разнятся, да только Бог и Сын Его – едины для всех нас. Ваша задумка возвести церковь – Богоугодное дело, по сердцу братьям и сестрам нашей обители. Проведали мы, что начальство непомерный оброк вам навязало. В общем, есть у нас добрые лесины, мы заготовили их несколько лет назад на амбары под зерно, а здесь революция. Всё равно районные прознают, не сегодня, так завтра отнимут. Всё штабелями на скрытной заимке аккуратно сложено, там кубов сто с лишним будет, и для извоза лошадьми тоже окажем помощь.

На следующий день все семейства села Михайловки вышли в тайгу на заготовку недостающего леса. Тех, кто помоложе, отправили на обрубку сучьев. Весна уже вовсю пригревала; в лощинах ручьи под снегом большие промоины образовали, но в тени ещё лежал толстый слой снега и река ото льда не освободилась. Лесины, что срубили, падали поперек речки Тайнинки и вывозить их намеревались с установлением полной весны.

В один из дней, обрубая пихтовые лапы, Россия сорвалась в промоину, ветки тотчас закрыли место провала, и течением метров на пять, как в тоннель в те ветви её затянуло. Близко никого не было. Вся мокрая ползёт вперед, водой захлебывается, а верх смерзшийся и в плотных ветвях. Только к вечеру спохватились, искали-искали, потом решили, что домой убежала. За ночь Россия все руки до крови сбила, немного продвинулась вперед к песчаной отмели, что в снегу ещё была, на большее уже сил не хватило. Молилась, как могла, может, это и помогло продержаться до утра в снежном плену промоины. На следующий день мужики снова обошли всё вокруг, след искали. Думали, что в тайге заблудилась, да ничего не нашли. Через сутки отец России привез свою собаку Борзика, тот под ветки полез и давай туда лаять. Достал отец дочь, домой привёз, а там женщины самогоном да медом оттёрли, правда, потом долго охворала. Вот это и было её вторым крещением водой.

Заготовили михайловские лес и даже в район свезли, только власти ещё злее стали, прислали уполномоченного по заготовкам сельхозпродуктов. Документ при нем с указанием; поселить, кормить и подводу, когда надобно, представлять. Уполномоченный приехал не один, а с семейством – женой и сыном, и сразу положил глаз на дом Ивана, только что отстроенный. Уж больно ему резные наличники на окнах понравились. В большую половину дома заселился, а всю семью Ивана – семь душ в малую выгнал. Вечером вызвал к себе Ивана и сказал, чтобы утром все поселенцы прибыли на собрание.

Собрались люди перед домом Кошелева. Стоят, с ноги на ногу переминаются, тихие разговоры меж собой ведут, гадают, по какой надобности вызваны, зачем от дел оторваны.

Вышел уполномоченный на крыльцо, кожанка ремнем перепоясана, в руке наган. Увидели мужики эту «картину», поняли, – одним самогоном да маслом такого не уговорить.

Посмотрел начальник строго на поселенцев и, ни слова не говоря, направился к часовне, мужики за ним. Подошёл к уже почти готовой церкви, замок, что с собой принес, на дверь повесил и сургучом опечатал. Потом достал тетрадку и на того, кто ближе стоял, как рявкнет:

– Ты кто такой? Фамилия? Имя? Отчество? Что на дворе имеешь, какую скотину и прочее?

В опросе дошел до дочери Ивана.