Правду славим

– Устал касатик, – присев на скамью рядом с мужем и уложив голову на его плечо, проговорила Варвара.

– Не без этого, Варварушка, но иначе никак нельзя, всё ж таки люди, сыны, отцы и мужья у них на войне. Тревожатся! А я высплюсь, хотя… особо-то и не хочется. Душевная радость в груди моей, хочу наглядеться на тебя и детишек наших.

– Наглядишься, чай не на войне ныне, в доме родном.

В последующие дни всё повторялось.

В дом к Фёдору приходили другие люди, и им он рассказывал о войне. Вопросы были разные, но все касались боевых действий и быта солдат, лишь однажды кто-то из незнакомых ему селян обратился к нему с вопросом:

– Скажите, Фёдор Ильич, как германцы обращаются с нашими пленными? В газетках пишут одно, а сами басурманы, видал я их и разговаривал, когда был в Бийске, говорят другое. Говорят, что, мол, нашим солдатам у них хорошо, кормят лучше, чем мы их и даже какой-то кофей дают, чтобы, значит, силы поправить, если кто раненый.

– Сам в плену не был, Бог миловал, – ответил Ромашов, – а тех, которые были и бежали, знавал. Одно скажу вам, селяне дорогие, худо нашему солдату в плену. Так худо, что не приведи Господи, кому бы то ни было оказаться там. А пленные, которые у нас в Бийске и других городах, врут, чтобы мы им поблажки давали, – на работы не отправляли, кофей их поганый им давали. Вот им, кукиш, – выкинув дулю к потолку, гневно проговорил Фёдор. – Можь им ещё икру чёрную, пирожные и пироги с маком, и коньяк, чтобы в горло их ненасытное всё это пропихивать?! Нате-ка, выкусите, – выплеснув в лицо воображаемого врага ураган гнева, восстал душой Фёдор и вновь резко выкинул дулю в потолок.

Как они вольготно у нас живут, да свободно по городу Бийску ходят, нашему пленному на чужбине и не снится и не мечтается. О чёрном куске хлеба думают и глотке воды. Помню рассказ одного нашего солдата, побегом высвободившего из плена. Так вот, рассказывал он, что как только попал к немцам в плен, так тут же они его избили до полусмерти и обокрали. Деньги забрали, крестик серебряный с шеи тянуть стали. Стал солдат сопротивляться, денег не жалко было, а крестик православный, даденый матерью, не хотел отдавать, берёг его пуще зеницы ока. Так, что вы думаете? Отступили от него? Как бы ни так! Пуще прежнего всем своим басурманским скопом лупцевать стали, и так изметелили, что живого места на теле не осталось, – зубы выбили, рёбра поломали, а потом погнали на работу, не дав даже смыть кровь с лица.

У людей невольно сжались руки в кулаки, и кто-то даже крикнул: «Убью гадов!»

– Понимаю вас, соседушки, но не надо уподобляться врагам, что хуже зверей. Православные мы люди, правду славим. По правде жить должны, как бы тяжела и горька она ни было!

Послушайте притчу, коротка она, но наставляет на истинный путь, путь к Богу, а так как все мы грешники, в большей или меньшей мере, то заставит каждого задуматься о правильности своей жизни. Слышал её от отца Сергия – батюшки полка нашего.

Человека, идущего по дороге, догнала повозка.

– Не подвезёшь ли меня? – спросил человек извозчика.

– Подвезу, – ответил тот.

Забрался человек на повозку, и поехали они дальше. Проезжая вдоль поля, заметил извозчик снопы пшеничные. Решил стащить один-другой, но, опасаясь, что кто-нибудь увидит, сказал подвозимому им человеку:

– Пойду, возьму пшеницы, а ты гляди по сторонам. Если кого увидишь, дай знак.

Выслушал его человек и ничего не сказал.

Побежал извозчик к снопам, схватил один из них и бегом назад. А человек ему знак даёт, мол, кто-то увидел. Извозчик в испуге бросил сноп, вскочил на повозку и давай хлестать лошадь.

Отъехав от поля, оглянулся, вокруг ни души.

– Ты обманул меня! – возмутился извозчик, накинувшись на человека. – Кто видел, что я взял сноп?

– Бог видел, – ответил человек, указывая на небо.

Кто не понял смысл притчи, тому скажу, Бог всё видит, ничто не может укрыться от него. Не должны мы, русские люди уподобляться врагу. Злость на врага должна быть там, – Фёдор Ильич кивнул за спину, – на войне, а здесь враг вроде как уже и не враг. Присмотришься к нему, человек, как человек, поверженный, сломленный и беззащитный. А коли беззащитный, стоит ли идти на него войной, здесь… вдали от войны? Полагаю, нет надобности поверженного врага в грязь втаптывать, не слоны мы, люди… русские люди. А там, – Ромашов вновь кивнул за спину, – постоим за землю нашу. Рубили, и рубить будем руки всем, кто вздумает простирать их на наше добро! По самые плечи отсекать будем их загребущие руки. Будьте уверены в сынах и мужьях своих, люди добрые, отстоим мы землю нашу. Бог видит, кто за правое дело стоит, а кто правду отметает. Господь помощник тому, кто верит в Него и носит Его в сердце своём! Но не забывает Он и тех людей, кто лишь на словах, а не в душе с Ним, научает их верующими в Него. Понимать это нужно так: в ком вера в Господа – тот победу одерживает, и есть она наука врагу поверженному.

А о злости на врага могу сказать лишь то, что проявлять её в бою надо. Что толку от злости здесь, сидя в тёплой комнате? Никакого! Потому как бить врага надо, как сказал, в бою и по правде, а поверженного противника Бог уже наказал, отправив его в плен. Так стоит ли нам, людям православным, людям правду славящим, обагрять свои руки кровью беззащитного человека, уже наказанного Господом за грехи его? Думаю, нет! А пленный, которого возжелает кто-либо убить?.. Виноват ли он, что кровь льётся на поле брани? Возможно, нет его вины в пролитой крови, может быть, он ни разу и не выстрелил, а если стрельнул, то с испугу и не убил никого. Да и виноват ли тот, кто убивал? Большой вопрос! На который есть один ответ, виновен в смерти других людей тот, кто развязал войну, и те, кто пособляет ему в этом. Но и их, попади они в плен, без суда и следствия нельзя жизни лишать. Господь решает всё! На всё воля Его! Каждому воздаёт Он по делам его, а кто тянет руки к чужому добру, того особливо наказывает! Ибо воровство есть великое зло, и сравнимо оно лишь с убийством!

– Сравнил тоже… воровство и убийство. Не согласен я в этом с тобой, Фёдор Ильич, – проговорил молодой, лет двадцати мужчина, тот, кто крикнул: «Убью гадов!»

– А ты подумай, мил человек, хорошенько подумай. Может быть такое, что вор украл у человека особо ценную для него вещь, без которой жизнь его теряет смысл?

– Всяко бывает. Каждому жалко терять своё, могёт и руку на себя наложить! – ответил мужчина.

– Вот ты и ответил на свой вопрос. Может руку наложить на себя, – значит, лишить себя жизни, а это и есть убийство, и подвёл его к этому вор. Вот тебе и равенство двух зол, – воровства и убийства. Не было бы воровства, не было бы и смерти. Понятное дело, самоубийство нашей церковью не одобряется, но люди разные, один имеет сильную волю, другой подвержен сиюминутным, порой неоправданным и не оправдательным решениям. Винить здесь нельзя убившего себя, его можно лишь пожалеть.

– Ох и славно же ты говоришь, Фёдор Ильич. Тебе бы проповедником быть, а не солдатом. Правду говоришь, что верно, то верно! – почесав висок, проговорил молодой мужчина, поднявший вопрос двух зол.

– Каждому своё на его роду написано. Ныне я солдат, а там, как Бог даст, может, и в священники пойду, божью правду народу с амвона нести. На всё воля божья, – ответил Фёдор, перекрестившись.

И ещё скажу я вам, война – это совсем не то, что вы себе представляете, – продолжил разговор с селянами Ромашов. – Снаряды летают, это верно, но не так уж густо, не роем, как пчёлы, когда улей делится, и часть его улетает с другой маткой. И не так-то уж много людей погибает, хотя без смертей войны не бывает. Война сейчас вовсе не ужас, да и вообще, – есть ли на свете ужасы? В конце концов, можно себе и из пустяков составить ужасное! Летит, например, снаряд. Если думать, как он тебя убьет, как ты будешь стонать, ползать, как будешь медленно уходить из жизни, то и в самом деле станет страшно. Если же спокойно глядеть на вещи, рассуждать, – может убить, а может и нет. Говорить себе, что страхом делу не поможешь, страх и волнения уйдут. А если кипеть в собственном страхе, мучиться от мысли быть убитым, то от страха, а не от пули и умрёшь. На войне как? Пока жив – дыши, наслаждайся, чем и как можешь. К чему отравлять жизнь страхом без пользы и без нужды, – жизнь и без того короткую и сложную?! Да потом, если постоянно думать, тут смерть, там тоже смерть, так от страха и в страхе помрёшь. Смерть она и в мирной жизни есть, нигде нет от неё защиты и спасения, невозможно спрятаться от неё, в конце концов, на войне ли, в постели мягкой – все умрём. Потому не кланялся я пулям на фронте, говорил себе, что не умру, не умру, и всё тут! Я живу, чувствую себя! Чего же мне думать о смерти! И пули не трогали меня. Не я их, а они меня боялись. Так и вы думайте, люди дорогие, и смерть обойдёт стороной сынов и отцов ваших.

В конце беседы нашей, дорогие мои земляки, поведаю вам ещё одну притчу, рассказанную мне командиром моим полковником Парфёновым. Как вы уже знаете, вынес я его всего израненного с поля боя, захваченного врагом, до санитаров наших доставил, которые и меня вместе с ним на операционный стол уложили. Опосля мы с полковником лечились в госпитале, затем вместе домой для поправки сил наших ехали. И сказал мне тогда полковник, что если бы не я, гнили бы кости тела его на чужбине. Сказал, как только поближе узнал меня, как пригляделся, любовь во мне к человеку приметил, потому и в денщики взял. Не понял я его поначалу, спросил: «Любовь в каждом из нас есть, особенно к матери. Какое отношение она имеет к войне?».

– Важное и первейшее, – ответил полковник и повёл притчу, осознав которую, понял я, что такое любовь. Понял глубокий смысл её. Уверен, и вы разберётесь.

Некий человек хотел узнать, что такое рай и ад. Обратился он с этим вопросом к ангелу. Ангел сказал ему:

– Я покажу тебе, что такое ад и рай.

Отвёл его в ад. Там шла пышная трапеза, красивые занавеси, яркий свет, на столе всё, что можно представить, полное изобилие. Но люди были несчастны, потому что в руках у них были длинные ложки, которые они не могли поднести ко рту.

– Смотри, это ад, – сказал ангел человеку.

Затем ангел отвёл человека в рай. Ту же обстановку и такую же трапезу увидел человек. Такие же люди сидели за столом, и в руках у них были длинные ложки, но лица их радостью светились и сыты они были. Почему? Они не могли сами есть, но кормили друг друга.

А это рай! – сказал ангел.

Смысл сей притчи. В ком есть любовь к ближнему, тот счастлив, тот в раю. Кто в мире и согласии с другими людьми, тот в любви. К войне это можно отнести следующим образом.

Русский солдат силён в бою любовью своей к товарищу по оружию и к родине, потому, если и сразит его пуля, в раю окажется. А враг за живот свой трясётся, ему не ведома любовь к тому, кто рядом с ним идёт в бой, потому Господь уготовил ему место в аду.

В разговорах с земляками Ромашов понял, что люди крепко стоят на земле и гордятся своими родными, идущими в бой за матерей, детей и Родину без содрогания сердца и страха души.

Жизнь, – ценность её ощутимо понимается в момент опасности, в миг прихода смерти. В этот миг перед человеком пролетают годы его жизни. В этот краткий, последний миг своего бытия на земле, он полностью осознаёт бесценность каждой прожитой минуты, каждой секунды, и лицо его либо озаряется божьим сиянием, если он видит в уходящей жизни своей любовь к Богу, либо покрывается чёрной маской, если видит в ней пустоту, – свою никчемность и ненужность в мире. Возвратиться в прошлое, изменить что-либо в нём никто не в силах, ибо время подвластно только Создателю. Для человека время идёт только вперёд, и тому, кто дорожит им в жизни, кто расходует его на добрые дела, оно дарит покой и умиротворение в миг смерти.

Письма с фронта

Письмо полковника Парфёнова жене Марии Ивановне.

Здравствуй, милая Машенька! В первых строках моего письма шлю огромный привет маменьке твоей Серафиме Евгеньевне, сыночку нашему Петеньке и соседу Петру Ильичу. Огромное ему спасибо за его заботу о вас.

Сегодня у меня праздник. Государь Император по удостоению Георгиевской кавалерской думы Высочайше соизволил утвердить пожалование мне, за отличие в делах против неприятеля, орден св. Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени с назначением меня на должность командира батальона и с присвоением мне звания полковник.

В утверждении к награде написано: будучи начальником головного отряда, капитан Парфёнов Леонид Самойлович захватил и удержал высоты, захваченные противником, чем способствовал успеху отряда и поражению противника.

А наш бессменный весельчак Свиридов Олег Николаевич оказался храбрецом хоть куда. Через неделю после удержания мною высоты мы пошли в наступление, так он под сильным огнём неприятеля личным примером увлёк за собой свой взвод, перешёл через трудно одолимую преграду – реку N, овладел противоположным берегом и удерживался на нём, чем способствовал успеху всего полка и поражению врага. За этот подвиг он награждён орден св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом.

А ещё, не знаю, как даже назвать немцев – негодяи, варвары, изуверы или вандалы, последнее подходит более всего. Не имеют они Бога в душе, глумятся над нашими православными святынями.

Освободили мы как-то русское приграничное село и были поражены тем изуверством, что нанесли эти изверги нашей православной церкви. Устроили в ней конюшню, что ясно было видно по грязи и конскому помёту, а также и по крюкам с кольцами, вбитыми в стены, а в алтаре – рядом с животными экскрементами германцы пировали, что было понятно по валяющимся пустым бутылкам из-под вина, остаткам пищи и загаженному полу. На святом Престоле лежали всевозможные грязные тряпки, сломанные церковные часы, венцы со сломанными верхами и поверх всего этого человеческие экскременты. Из риз германцы сделали попоны для своих лошадей; подсвечники расхищены; одежда с Престола сорвана, и это цивилизованные люди, какими они себя величают в своих газетах. А в отхожем месте мы обнаружили святой Крест, Евангелие и сосуды – чашу и дискос. Такое циничное поругание православных святынь, глумление над иконами, когда их рубят, ломают, жгут и разрисовывают, возмущает нас до глубины души, и все мы поклялись, что будем бить врага до нашей полной победы. На поругание святой российской земли мы ответим крепостью духа и раздавим врагов наших, как клопов, а Господь низвергнет германских извергов в геенну ада.