Ведунов пристально посмотрел на меня, покачал головой и Светланы не стало. Я снова опустился в кресло и погрузился в свое бездумное состояние. Потом пришел момент, когда Ведунов опять встал передо мной и долго мне что-то втолковывал. Я продолжал молчать, не понимая ничего из того, что он говорил. Тогда он сильно врезал мне по щеке и прошептал в ухо:
– Очнись! Пора выносить! Не строй из себя маленького мальчика. Взрослый ведь!
И ловко перехватил мой кулак, устремившийся к его челюсти.
По улице по-настоящему мело. Когда вынесли гроб и поставили его на грузовик с откинутыми бортами, я уселся на стул рядом с гробом на ковровую дорожку и машина тронулась. Следом за грузовиком пошли два автобуса и экспедиционная будка, вызванная, вероятно, Ведуновым.
Когда наша траурная процессия вышла наверх за железнодорожную линию, ветер еще больше усилился. Серая пелена взвихренного ветром снега закрыла видимость. Последний ПАЗик едва проглядывался сквозь плотные снежные струи. Машины шли с зажженными фарами. Мелкое снежное крошево начало ложиться на холодные лица родителей и Ведунов, почему-то оказавшийся рядом со мной, помог мне задвинуть на гроб черную крышку. Поглядев случайно вперед, я равнодушно отметил, что впереди нас по дороге идет бульдозер с опущенным ножом и разбрасывает по сторонам забивший дорогу снег.
Вверху на самом кладбище ветер стал совсем неистовым и уже в десяти шагах не было ничего видно за плотными, стремительно несущимися снежными вихрями. Могила хотя и была закрыта сверху досками и брезентом, была почти полностью забита снегом и его пришлось выгребать лопатами.
Положены поверх широкого провала крепкие доски, протянуты веревки. По команде Ведунова мы сняли с машины широкий гроб и поставили его на стулья. Крышку гроба пришлось открыть всего на несколько коротких мгновений, пока люди торопливо прощались с умершими. Я поцеловал родителей в холодные лбы и, отойдя в сторону, молча смотрел, как рабочие нашей мастерской споро забивали заранее приготовленными гвоздями крышку гроба. Мой пуховик был плохо приспособлен для такой погоды и я мерз рядом с могилой, потому что не хотел уходить, как другие, греться в автобусы и одновременно не мог сосредоточиться, чтобы изменить свой метаболизм.
Забита крышка, прочитана молитва дядей Колей Вахрушевым, натянуты веревки и вытащены доски. В последний раз прозвучала из динамика траурный реквием Моцарта. Медленно, осторожно опускается широкий гроб в серый разверстый зев могилы. Первые рыжие комья мерзлой земли падают на его крышку…
Свистел и как бешеный завывал ветер. С непонятным мне самому остервенением я лопатой сгребал мерзлые комья в ненасытный зев могилы, навсегда скрывающей от меня людей, всего лишь полгода даривших мне свою любовь и нежность. Они уходили в землю, дорогие для меня люди, оставляя меня жить на этой мерзлой и ветреной земле. Уходили, отдав мне все, даже свои жизни, оставив меня наедине с тоской и воспоминаниями.
После поминок Ведунов вежливо, но решительно выдворил всех из нашей квартиры и прошел ко мне в комнату, куда я ушел сразу же после похорон. Я уже вышел из того странного состояния полного отупения, в котором пробыл, оказывается, больше двух суток, начал все слышать и понимать, но видеть людей мне по-прежнему не хотелось. Как раненый дикий зверь заползает в укромное место, чтобы зализать свои раны и умерить боль, моя душа тоже жаждала одиночества.
Я лежал на тахте, а Ведунов молча сидел рядом. Он молчал, не мешал мне горевать, а потом пошел на кухню и загремел чайником. Прошло несколько минут и он вновь вошел в комнату.
– Хватит, Андрей, – сказал он решительно и, видя, что я не реагирую, вдруг загремел голосом командира разведчиков нашей роты. – Встать!
Сработала старая привычка и я вдруг обнаружил себя стоящим перед ним навытяжку.
– Возьми себя в руки, не позволяй эмоциям руководить тобой, не повторяй прежних наших ошибок!
– Они погибли, потому что очень спешили вернуться в Дудинку, Юрий, – сказал я. – Они спешили ко мне, понимаешь?
– Значит, ты об этом все время думаешь? – спокойно спросил он.
Я кивнул.
– Ну и дурак! – по-прежнему спокойно прокомментировал он.
– Ты не понимаешь, Юрка. Не понимаешь, потому что не тебе, а мне эти люди дарили свою нежность и любовь. У нас с тобой такого не было. Может быть только в раннем детстве. Отец мне во всем помогал. Не кричал, не возмущался, а помогал, хотя не всегда понимал, что я делаю. Полгода, начиная с больницы, рядом со мной жили два человека, поддержку которых я постоянно чувствовал. Почему жизнь устроена так, что первыми уходят самые хорошие люди, а жить остается всякая мразь?
– Мразь тоже уходит. Только ее исчезновение редко кто замечает. Зато хороших людей всегда больше. Пошли на кухню, а то чайник уже, кажется, кипит.
Мы перебрались в уже убранную кухню. Ведунов заварил чай и разлил по кружкам. Горячий напиток обжег горло, и я от неожиданности закашлялся.
– И погода, как на грех. Испортила похороны, – пожаловался я, – Не дала похоронить по-человечески.
Ведунов внимательно посмотрел на меня.
– Недавно мне сказал один мой хороший друг. Он татарин. Так вот, он сказал, что аллах на все смотрит сверху и все видит. И он дает знак, чем лучше уходящие к нему люди, тем сильнее посланный им на Землю ветер.
Странным образом, но меня эти слова почему-то утешили и стало немного легче. Мы долго сидели с Ведуновым на кухне. Разговаривали, но больше молчали. Ведунов не мешал мне вспоминать и рядом с ним я чувствовал себя лучше.
Лица родителей по-прежнему то и дело вставали передо мной. Где вы сейчас? – спрашивал я сам себя, – Может быть, уже витаете где-либо, отыскивая свое небо или свой уровень, а может быть, уже соединились с мировым разумом, маленькими сгустками мыслящей материи влились в его единое информационное поле?
И вдруг я увидел какое-то призрачное мерцание в левом от меня углу кухни сразу за двойником. Они стояли, держась за руки, как дети, и смотрели на меня печальными и любящими глазами. Ноги Зои Владимировны и Игоря Николаевича не касались пола, сквозь прозрачные тела я по-прежнему видел всю обстановку кухни. Тихие бесплотные голоса шелестом ночного ветерка вошли в мое сознание. «Мы здесь, сынок, мы еще на кухне и никуда не ушли. Ты притягиваешь нас к себе своей болью и любовью. Мы будем рядом с тобой, пока тебе так тяжело и горько, сыночек!..»
– Мама! – мысленно произнес я. – И ты, папа. Я рад видеть вас рядом. Я люблю вас.
Двойник перестал говорить, повернул голову и проследил за направлением моего взгляда. Брови его нахмурились, лоб пошел морщинами, выдавая напряженную работу мысли. Он же по-прежнему продолжал видеть ауру – сообразил я, – Значит, тоже видит прозрачные силуэты моих родителей.
Я повернулся к нему, чтобы что-то сказать и увидел, что он не смотрит на меня.
– Прочь! – услышал я его твердый голос. – Летите прочь, призраки! Оставьте земные дела живым людям!
Прозрачные фигуры отца и матери странно заколебались при звуках его голоса, сначала медленно, а потом все быстрее стали подниматься вверх и скоро исчезли за потолочным перекрытием.
– Зачем ты их прогнал? – набросился я на Ведунова.
Он с удивлением посмотрел на меня.
– Неужели ты хочешь изо дня в день смотреть, как все более бесформенными становятся их лица, как их ответы становятся с каждым днем бессмысленнее? Ведь это астральные тела, которые ты притянул к себе своей тоской. Только астральные тела с ложной, быстро исчезающей памятью, Андрей!
Я сник. То, что он говорил сейчас, было верно на все сто процентов. О том же предупреждала Черная Книга, но я просто забыл.
Ведунов положил руки на мои плечи, пристально посмотрел мне в глаза.
– Я налью тебе сейчас стакан водки, – сказал он с необходимыми модуляциями в голосе, сопротивляться которым у меня не было сил и желания. – Ты выпьешь и ляжешь спать. Но даже во сне ты будешь знать, что я нахожусь рядом.
Я спал. Но даже во сне я ощущал присутствие рядом с собой человека, на которого я мог во всем положиться как на брата и даже больше, чем брата. Потом пришел сон, который я запомнил. Странный сон.
Я был спокоен и счастлив в этом сне, потому что мои родители были живы, хотя и находились за пределами моего восприятия.
Ведунов и я стояли на вершине очень высокой горы. Далеко внизу тусклыми заревами светились в ночной темноте огни ночных городов, а над нами и вокруг нас со всех сторон сияло созвездиями ночное небо.
– Скажи, что быстрее всего на свете? – неожиданно спросил меня Ведунов и улыбнулся.
Я начал что-то говорить ему о скорости света и фотонах, идущих к нам из звездных далей, но он перебил меня.
– Не то,… не о том думаешь, Андрей, – услышал я его четкий бесплотный голос в своем сознании.
– Значит, твой дар раскрылся! – ахнул я.
– Конечно. – подтвердил он, все так же улыбаясь.
Я перешел на сверхчувственное восприятие и впервые не обнаружил закрывающей его сознание зеркальной защиты.
– Ты не ответил на мой вопрос, Андрей, – повторил он.
– Если не электромагнитные волны, то, может быть, быстрее всего гравитация? – предположил я. – Не знаю, не думал пока над этим.
– Быстрее всего человеческая мысль, – ответил двойник, – Только она способна взаимодействовать с таинственным веществом вакуума, создавать из него временную капсулу и практически мгновенно пробивать тоннель в пространстве.