Совокупность совершенства

– С конфетами?

Николай Степанович пристально посмотрел на Васю.

– Почему с конфетами? С вареньем.

– Я хочу с конфетами, – заявил Вася.

– Тьфу ты! – Николай вновь совершил поворот и направился к дому.

Мальчик убежал на участок Чупиных, а через несколько минут вернулся к Николаю с горсткой леденцов в руках. Николай Степанович поставил чайник и организовал небольшое застолье на веранде.

– Ты родственник, что ли? Чупина? – спросил Николай.

Он поставил перед Васей чашку с чаем и блюдце, наполненное клубничным вареньем, которое ему каждую неделю носила Валя из пятого дома. Мальчик, не обратив никакого внимания на варенье, закинул в рот конфету и сказал, обсасывая ее:

– У дяди Володи сестра есть родная. И эта сестра – моя мама. Она в городе сейчас. И дядя Володя тоже. Я с бабушкой здесь.

– Чего я тебя раньше-то не видал?

– Я обычно летом у другой бабушки жил. У моего папы есть мама. Зина. Она моя бабушка. Другая. Понимаешь?

Вася сделал глоток чая и поморщился от его температуры.

– Маленько, – ответил Николай Степанович. – А сюда чего не ездил?

– Мама не хотела. Ругаются они что-то.

– С кем?

– И с дядей Володей, и с бабушкой.

– Я тоже с ними ругаюсь, – сказал Николай, – и, скорее всего, завтра их застрелю.

Он кивнул в сторону своей двустволки.

– Зачем это еще? – спросил Вася.

– Они мои березы хотят спилить. На завтра рабочих вызвали. Спилят, забор поставят, и баню себе будут строить. Как раз на месте берез. А мне чего? Смотреть, как они с голыми красными попами бегают там, где мои березки росли? Я ведь их сажал, когда мне столько же лет было, как тебе сейчас, наверное. Тебе сколько?

– Восемь, – ответил мальчик.

– Ну точно.

– А тебе?

– Что – мне?

– Сколько лет?

– Семьдесят три, – вздохнул Николай.

– Нельзя из-за берез людей стрелять, – серьезно сказал Вася, присматриваясь к варенью.

– Мне, понимаешь, думается только об одном. Либо как я Чупиных того, либо мерзавца этого, жулика из администрации, который им помогал документы варганить. Три сотки им из воздуха присобачил и одну как раз вместо моих березок. Только об этом и думается. Караул.

Вася окунул ложку в варенье и, подцепив ягоду, понес ее к открытому в ожидании рту. Съел лакомство. Запил начинавшим остывать чаем. И только потом сказал со всей серьезностью беззубого восьмилетнего человека:

– Моя мама тоже так говорила.

– В смысле? – не понял Николай Степанович.

– Говорила, что не поедет к ним никогда. И меня не пустит. Потому что как только с ними, так прямо задушить хочется.

– Почему?

Николай с интересом посмотрел на мальчика, а тот сделал еще один заход к блюдцу с вареньем.

– Потому что ругают ее.

– Ты, может, мне телефончик дашь своей мамы?

– Зачем?

– А мы с ней объединили бы усилия, – улыбнулся Николай.

– Она не будет, – серьезно возразил Василий.

– Почему?

– А я ей сказал, что нельзя людей душить за то, что они тебя ругают.

– И что?

– И мы сюда стали ездить. Мне здесь нравится. Лазить можно. Заборов вон почти нет. А если есть, то маленькие. А мама никого больше душить не хочет. Говорила. И головные боли у нее прошли.

– У нее голова болела? – спросил Николай Степанович и допил остатки своего чая.

– Постоянно. Говорила, что как только о брате думает, так сразу и начинает болеть.

– Подожди, – произнес Николай Степанович, – подожди, Вася.

Мальчик примерился ложкой для еще одного марш-броска, но залетевшая на веранду оса отвлекла его.

– Оса, – проговорил Вася.

– Ага, – согласился Николай. – Подожди. Я правильно тебя понял? Ты сказал маме, что нельзя никого душить из-за того, что ее обижают там или ругают, и она перестала об этом думать?

– Да, – серьезно ответил Вася. – Я в садике еще когда был, там Славка Паровозов с Ромой, не помню, как фамилия, сцепились из-за того, кто первым на празднике выступать будет. А я подошел к ним и говорю, нельзя, мол, из-за этой ерунды друг друга мутузить, и они разошлись по углам. Вера Васильевна мне сказала: «У тебя талант, Васька. Миротворцем будешь». Вот так.