Смерть президента

А утром, как это всегда и бывает, начались неувязки. Вертолет, который должен был прилететь сразу после завтрака, почему-то задерживался. Суковатому сказали, что у него что-то сломалось, потом выяснилось, что его перебросили на другой объект и тем самым нанесли Суковатому несильную, но болезненную обиду, дескать, есть в мире кое-что поважнее твоей вышки. Суковатый обиду проглотил и остался в своем кабинете, стоя у окна, раскачиваясь из стороны в сторону и глядя в пустынное небо...

Уже после полудня как-то неожиданно над тюремным двором возник вертолет. Он зашел со стороны, приблизился, и тогда все сразу дружно ахнули – батюшки, вертолет!

И обрадовались.

Не потому обрадовались, что была надежда на что-то там особенное, а просто от неожиданности – незнакомый, непривычный предмет висит в воздухе, гудит мотором, машет крыльями и опускается сверху вниз.

Сбежал по лестнице Суковатый, заметался по двору Пыёлдин, зашевелились зэки вокруг мачты, прикрепляя к ней петли из толстой проволоки. Тюремный двор был довольно большой, и вертолет без труда приземлился в самом его центре, подняв пыль и разметав обрывки бумажных мешков из-под цемента. Хотя Суковатый и велел с утра подмести двор и полить его водой, но за день двор снова просох и снова был раскален под солнцем.

Лопасти еще повертелись некоторое время, потом обвисли под собственной тяжестью и остановились. Столпившиеся вокруг машины зэки наблюдали, что будет дальше. Открылась железная дверца, и на землю один за другим спрыгнули два парня в зеленоватой пропотевшей форме.

– Привет, зэки! – воскликнул один из них, приветственно подняв руку.

Зэки угрюмо молчали.

Положение спас Суковатый – растолкав заключенных, он протиснулся к вертолету, пожал парням руки, поулыбался и поволок их показывать мачту. Вертолетчики тоже улыбались, что-то отвечали Суковатому, смотрели вверх, на угол тюремного здания, где, как чудища на соборе Парижской Богоматери, сидели несколько зэков на корточках и, подперев щеки кулаками, смотрели вниз.

– Ну что? – донесся до зэков вопрос Суковатого к вертолетчикам.

– А что... Будем думать.

– Думай не думай, а делать надо. – Суковатый посмотрел на часы, давая понять, что времени до вечера осталось не так уж много, неплохо бы и поторопиться.

– Успеем, – протянул один из вертолетчиков, щурясь на солнце.

Как и у всех шабашников страны, в их движениях, словах, походке ощущались ленца и сознание собственной значительности – от них в конце концов зависело, получится у заказчика что-нибудь или ничего не получится.

Спасаясь от жары, зэки расположились в тени здания и беседу Суковатого с вертолетчиками наблюдали со стороны. Пыёлдин сел рядом с вертолетчиком Витей, который смотрел на зеленую машину с бесконечной скорбью, немало, видимо, у него было связано воспоминаний с такими вот вертолетами. Пыёлдин положил ему руку на плечо и уже одним этим создал некую приятельскую задушевность.

– Знакомая машина? – спросил он, кивнув на вертолет.

– Моя машина, – негромко ответил Витя. – Семь лет я на такой отлетал, семь лет.

– Хорошие были времена?

– Знаешь, Каша, все, что было раньше... всегда кажется хорошим. Я даже так скажу... Состаримся – эту тюрьму будем вспоминать со слезами на глазах... И сейчас вот... Верни мне все, что было... И большего счастья нет на земле. А ведь тогда-то мы материли жизнь... И денег мало, и одежка не та... И женщина, которая убивается по мне, тоже не больно красива, где-то есть краше...

– А еще полетать хочешь? – спросил Пыёлдин безжалостно, прерывая причитания вертолетчика.

– Чего об этом трепаться... А мне сидеть еще четыре года, как в песне поется... Душа болит, так хочется домой...

– А мы и не трепемся, – тихо проговорил Пыёлдин, глядя в слепящее небо. – Мы готовимся.

– К чему? – побледнел Витя.

– К отлету, – ответил Пыёлдин и продолжал щуриться в небо и улыбаться, как улыбаются собаки в жару – легко, беззлобно, просто потому, что так сложились складки на морде. Потом Пыёлдин опустил голову и так же, осклабившись, продолжал смотреть в пространство двора, на начальство, на конвоиров, которые тоже, изнуренные зноем, жались в тень и маялись от безделья, не зная, куда пристроить свои обшарпанные автоматы.

– Не понял! – отрывисто сказал Витя и резко повернулся к Пыёлдину.

– Ты вот что, Витя... Не дергайся, понял? Веди себя как я, например... Лениво, бестолково, глуповато... Открываю тайну... Хочешь?

– Хочу.

– Так вот. Всю эту стройку я затеял только ради тебя... Чтобы ты получил наконец в свое распоряжение настоящий, хороший вертолет. Вот он перед тобой. Бери его. Он твой.

– А на фига он мне?

– Чтобы здесь больше не сидеть. Улетишь отсюда примерно через полчаса... И мы улетим вместе с тобой.

– Куда? – спросил Витя, ошалело вращая глазами.

– На волю.

– Зачем?

– Чтобы не быть в тюрьме. Мне здесь не нравится. Здесь плохо. А там, – Пыёлдин показал рукой в ясное небо, – там хорошо. И мне туда хочется. И тебе хочется. Ты сам говорил. И всем зэкам, которые вон в тенечке расселись... Тоже хочется.

– Чего им хочется?

– К морю. В лес. На речку. К бабе. К детям. К маме. К папе. Ты хочешь к папе?

– Хочу.

– Летим?

– Не знаю...

– Помнишь, мы с тобой в камере трепались... Ты говорил, что летал и еще хочешь летать... Я запомнил. Вот она, твоя игрушка. Сверкает на солнце, пахнет бензином, в рабочем состоянии...

– И это... Это все ты?!

– Пришлось поработать, – скромно потупился Пыёлдин. – Пришлось мозгами пошевелить... Признаюсь – было трудно. Теперь все зависит от тебя, Витя. Не оплошай.

– Думаешь, смогу? – Витя недоверчиво посмотрел на свои ладони.

– Уверен. На сто процентов. Слушай меня... Значит, так... Суковатый, как мне кажется, сейчас слиняет...

– А если не слиняет?

– Слиняет. Оставит зама. Вдруг у нас что-то не получится? Вдруг мачта оборвется и раздавит всех зэков? Вдруг стена здания не выдержит и тюрьма рухнет... Мало ли чего может случиться... А так... Он уходит, оставляет зама... Ему и отвечать. В случае успеха – Суковатый на коне, в случае неудачи – заму по заду. Готовься, Витя. Другой возможности не будет. Взлетаем в ближайшие полчаса... Если сложится – через пятнадцать минут. Объявляю пятнадцатиминутную готовность.

– Ребята знают?

– Нет. Знаем только мы с тобой. Им скажу в последний момент. В самый последний. Дескать, прошу на посадку.

– Не дрогнут?

– Пусть остаются двор подметать.