Долгие версты Сибири

Рано отплывать не планировали. До Тобольска было рукой подать. Во второй половине короткого дня приблизились к Тобольску. С воды открылась красивая панорама главного города Сибири.

Центральная часть Тобольска высилась над подгорным посадом. В старом остроге, в его окружении высилась Софийская соборная церковь. Рядом с городом виднелось несколько монастырей. В разных частях города было много церквей, словно деревянное ожерелье опоясывающих его.

Дивная панорама не могла не очаровать любого странника. Но нашим ссыльным было не до того – близился конец их мытарствам. Путь окончен.

Михаил Нашивошник скоро станет почти полноправным тобольским стрельцом. Проживёт в городе не меньше 15 лет и неоднократно будет упомянут в тобольских документах того времени.

Подытоживая описанные выше события, можно сделать одно любопытное заключение.

Четыре года спустя, повезли в сибирскую ссылку тем же путём из Москвы через Тобольск главаря церковного раскола протопопа Аввакума. Везли в гораздо более комфортных условиях, чем наших ссыльных.

Путь Аввакума занял тоже 4 месяца. Он продолжался с сентября по декабрь. Дорога в осенне-зимний период имела свои преимущества и недостатки, по сравнению с летним. До Волги нужно было добираться жестокой распутицей в короткие осенние дни. Но продвижение потом в зимних санях было, как правило, быстрее, чем по воде. Поэтому, хоть неожиданно, но не очень удивительно, что продолжительность этих двух «путешествий» практически совпала.

Просто совпадение? Случайно ли? Не знаю…

Глава 3. В местах, не столь отдалённых

Попали Михаил с семейством, Степан и прочие ссыльные после долгого и тяжкого пути в славный город Тобольск. Он был почти полностью восстановлен после пожара 1643 года, когда сгорел прежний город и весь посад. Тобольск, как птица Феникс, быстро возрождался после частых опустошительных пожаров.

Да простят меня торопливые читатели, но не могу отказать себе и некоторым из вас в удовольствии проникнуть внутрь этого замечательного старинного города.

Кремль Тобольска состоял из трёх основных частей, «дворов»: Воеводского, Гостиного и Софийского – резиденции митрополитов. Двор воеводы загромождали многие казённые постройки. Красовались Вознесенская и Троицкая церкви. Имелись кузня, зелейный (артиллерийский) погреб, пушечный амбар и тюрьма. На деревянной Спасской башне били часы-куранты.

От Княжьей башни Воеводского двора в город спускался бревенчатый мост. Софийский и Воеводский дворы были разделены оврагом крутого взвоза, который выводил на Красную площадь у Софийского собора. Другой взвоз поднимался с Нижнего посада к Никольской церкви на углу Софийского двора.

Кремль всегда заполняла толпа: казаки, служилые люди, дьяки, челобитчики, купцы и работники. Посадские жители толкались в шумных торговых рядах. Там вопили лотошники, глашатаи выкликали указы воевод, нищие просили милостыню. Писцы за деньги составляли мужикам «ябеды». Попы и монахи, проходя через кремль, скороговоркой молились на кресты храмов, чтоб не увязнуть в скверне бурлящей жизни.

Вокруг Кремля рассыпались усадьбы Верхнего посада. Жить здесь было неудобно. На верхотуре Алафейских гор не было ни речек, ни колодцев. По взвозам безостановочно тащились телеги и сани водовозов. Вода текла сквозь щели бочек прямо на дорогу. Летом превращала её в глиняное месиво, а зимой – в ледяной жёлоб.

У воротных башен Кремля в кабаках гомонили пьянчуги. Звенели колокола Вознесенской церкви, при которой была богадельня. В Успенском девичьем монастыре коротали свой век печальные вдовы погибших ратников.

Нижний посад рассекали извилистые речки, перекрытые плотинами с мельницами. Через речки были перекинуты мосты. Подворья строились без всякой системы, как душе заблагорассудится. Улочки посада пролегали вкривь и вкось. Очень сурово смотрелись глухие сибирские ограды – заплоты из лежачих брёвен. На улицу из изб глядели маленькие окошки с кружевными наличниками. Над тесовыми крышами виднелись шатры колоколен и покрытые лемехом луковки церквей. Главный торг Нижнего посада располагался на Троицкой площади.

Берег Иртыша занимали многочисленные пристани. На них имелись причалы, амбары для товаров и снастей, верфи-плотбища, склады брёвен и досок, пильные мельницы. На воде покачивались десятки парусных кочей и дощаников. Поодаль замкнуто стояла Бухарская слобода с мечетью. Из всего этого состояла, как бы теперь сказали, архитектурно-планировочная структура города.

По делам и просто так тоболяки встречались в кабаках, кружалах или корчмах. Здесь хозяйничали блюстители порядка – целовальники. Самыми злачными местами были подпольные «зерновые дворы» – притоны, где играли в зернь (русские кости). Столь же злодейскими были и торговые бани. При них обретался всякий лихой сброд.

По церковным праздникам устраивались пышные богослужения и крестные ходы. По народным праздникам – гулянья с разными потехами вроде кулачных боёв, взятия снежной крепости, катаний с гор или хороводов. С начала апреля Тобольск веселила ярмарка. Особым развлечением были публичные экзекуции. На «правёже» – месте исполнения судебных решений – били должников кнутом или батогами, вершили казни. Поглазеть на это собирался весь город.

В Тобольске существовал невольничий рынок, где продавали «ясырей» – рабов. Чаще всего это были инородцы. Девка, например, стоила как шесть коров. «Ясыри» были в услужении во многих зажиточных семьях. Ничего зазорного в том не видели. Ещё на невольничий рынок выставляли невест. В Сибирь с Руси под конвоем пригоняли разных блудниц, воровок, нищенок и разбойниц. Холостые мужики покупали их себе в жёны.

Татары были значительной частью населения Тобольска. Жили в своих слободах, в зимних юртах, которые почти вплотную примыкали к деревянной жилой застройке русских. Татарам приходилось мириться с новыми порядками, чтобы жить на своих исконных землях. Те, что не мирились, жили далеко от города в кочевых стойбищах и, хоть всё реже, устраивали вооружённые набеги на город. Для того и был тобольский стрелецкий гарнизон. Потому его постоянно пополняли, в том числе, из ссыльных стрельцов.

Местные стрельцы помнили о подвиге Степан и Михаила на реке по пути в Тобольск. Их поселили в казённой избе, в одной из изб Стрелецкого Приказа в Кремле.

Михаил с семьёй и Степаном начали устраиваться на новом, пока временном месте. Однажды Нашивошник увидел вроде бы знакомое лицо ссыльного стрельца. Был он в кандалах и с другими ссыльными ждал размещения в тюремных избах. Тот тоже узнал Михаила.

– Не ведаю имя твое, да памятую коим образом сбёг ти со этапа во Купавне. Ивашко Суря кличут мя, – представился встреченный Михаилом стрелец.

– Михайло Нашивошник есмь я. Запамятовал, коим разом примечал тебя. Однакож прозвище твое, кажись, ведомо мне. Не ти ли бузил пред Купавной?

– Я и есмь, – смеясь ответил Суря.

Толком не знали они пока друг друга. Но любая встреча на чужбине, даже почти не знакомых людей, располагала к сближению и разговору. Рассказал Суря о своей ссылке и о предстоящем скоро дальнейшем пути в Якутский острог на Лене. Михаил – в двух словах о своей. Поговорили о том о сём. Что ещё могут обсуждать едва знакомые люди? Конечно, насущные политические проблемы, пока стукачей рядом нет, а охранник отвлёкся на других ссыльных.

Разговор зашёл о делах державных. Вспомнили и о последнем Рюриковиче – Иване Грозном. Стал Ивашка рассказывать:

– Во роду нашем издавна о царёвых правлениях весьма наслышаны. Я токмо на первый взор грубиян да охальник. Сам во боярском доме завсегда о делах тех внимал. Дед мой, Фетка Яковлев сын Суря, аж самому Иоанну Грозному прислуживал. Был при опричном дворе наиглавнейшим государевым конюхом.

Замолк Суря на минуту и продолжил:

– Сурово было царствие Ивана. Многия злодейства при нем были. Карал виновных да невинных. Да об оном особ сказ, не нам грешным суд вершити, – сказал и стал дальше о корнях своих рассказывать.

– Опосля опричнины завершения подалси дед во стрельцы. Сын его, отец мой, такоже во стрельцах числилси. Покуда за нрав евойный строптивые, за свары да потасовки со иными стрельцами из стрельцов погнан был. Государевым служилым человеком осталси. Мя определил на охранну службу во двор княжий человеком с пищалью. – Замолк Ивашка и добавил – Нагляделиси отцы-деды мои на всяки разны времена. Особливо памятен им царь Иван Васильевич.

Вздохнул Суря и продолжал:

– Знамо дело, лют был царь Иван. Да и в нем просветление являлоси. Загубил не мало безвинных душ, да осёкси под старость. Казнить перестал да во завещании каялси во содеянном. Однакож, покаяния сменялиси приступами ярости пуще прежней. Не пособило пред Господом краткое раскаяние. Кара Божья настигла Русь-матушку. Крымцы со ногайцами ополчилиси, да ливонцы верх одержали. Да Смута великая на многия лета Русь обуяла. Долго след царёвых грехов тянетца…

– Складно сказываешь Ивашко, – прервал его Михаил. – Поведай мне, отколь стоко бед на Руси? Неужто правят токмо ироды? Неужто Господь не наставит на дела праведные? – спросил Нашивочник. – Что же, Сурька, при первом нашем царе Романове, при Михаиле Фёдоровиче, дела государевы не сладили?

– Наставлял Господь, да редко внемлют власть имущие. Слаб был Михаил Фёдорович характером да учёностью, такоже не совладал с державою. Не во пример ему, сын Алексей – да простит ему Бог нашу ссылку сюда, хошь обидную, да не по зряшному делу. При оном не мало дел праведных свершилоси. Державу скрепил, не кровью – законными уложениями да укладом разумным. Владения Руси-матушки ширит ажна до самого Тихого океяна. Православие выправить замыслил. С небезгрешной Европой, однакож, связи крепит. Крестьян да подданных к господской руке да заботе причаливает. Русь завсегда буйством славилась. Алексею-батюшке, самодержцу великому надлежит руку крепкую имети, дюжую, да по-божецки праведную.

Вздохнул тяжело Суря и заканчивал долгую речь свою:

– Егда бунт соляной поднялси, не сторонилиси мы наособицу, да сам ведаешь, коим боком вышло. Не токмо мы страдаем – первопричинникам корыстным Государем нашим суровый правёж учинён. Коего самосуд порешил. Давнего наставника свово сызмальства, Бориса Морозова, не помиловал Государь справедливый. Сказывают, в монастырь к Кириллу Белозерскому сослал.

Михаил подытожил беседу:

– Всё во руках Божьих. Царь наш – наместник ево меж нас грешных.

– Бог-то Бог, да не будь сам плох! На Бога уповай, да сам не плошай! – философски закончил Ивашка.

Подошёл к ним стрелец, приглядывавший за ссыльным этапом:

– Завершай, белебеня, ересь нести! Намолвишь на иной приговор. Дал себе волю! Поди к своим!

– Сам поди к лукавому, цербер казанский! Опостылел, чай! Да тюрю по большим чарам ложи – жрать хотца.

Поговорили Михаил с Ивашкой и разошлись.

Крепчал Тобольск столицей Сибири, но порядка в нём не хватало. Видный государственный муж Василий Борисович Шереметев был послан царём в Тобольск для налаживания разных дел. В первый год правления Шереметев по царскому указа разослал отписки по всем, подчиненным ему, сибирским городам и острогам.

Из начала этих отписок видно, какого рода сведения дошли до Москвы: «Ведомо учинилось, что в Сибири, в Тобольску и в иных Сибирских городах и в уездах, мирские всяких чинов люди да жены их да дети… к церквам Божиим не ходят, и умножилось в людях во всяких пьянство да всякое мятежное бесовское действо, глумление да скоморошество со всякими бесовскими играми».

Городовые воеводы и слободские приказчики несколько раз вычитывали вслух у церквей отписку Шереметева и били батогами ослушников, но чародейные игры и «бесовские действа» не прекращались.

К тому времени в городе возникла острая нехватка рабочих рук. Тобольск до конца не оправился от пожара, когда он почти полностью сгорел. Каждое лето шёл сплав древесины, которая накапливалась, а зимой обрабатывалась и развозилась для новых построек и судостроения. Дефицит рабочих рук остро ощущался на городских верфях. Суда строили постоянно.