По метеоусловиям Таймыра

– Осуждаешь? – спросил ротный Кирилова.

Тот промолчал.

– Где работаешь?

– В конструкторском.

– Понятно. Год назад закончил?

– Ага.

– Не женат?

– Женат, – Кирилов почувствовал, как щекам стало жарко, и торопливо попросил:– Дайте папироску.

Горбунец протянул «беломорину», Кирилов прикурил от его огонька. Во рту стало горько, он прокашлялся, помедлил и отбросил папиросу в сторону.

– Не курю, – признался виновато. – Почему-то вот попросил… Месяц как женился… Она ещё учится, диплом будет скоро защищать, а я… а меня вот сюда…

– Всего месяц назад?

– Да.

– Не повезло, – вздохнул Горбунец, – не повезло тебе, лейтенант… Хотя мне тоже. Жена через две недели рожать должна. Второго сына жду, а тут… В резерве вроде был, да как водится – в последнюю минуту знакомый военкома остался, а я пошёл. Хорошо, тёща приехала, поможет.

Ротный помолчал, потом вошёл в палатку, и Кирилов слышал, как он, тяжело вздыхая, лёг на нары.

На следующий день с запада потянули низкие тучи. Они всё наливались чернотой и наконец прорвались холодным дождём. Сильнее подул ветер, и к вечеру стало не по-летнему прохладно. Комбат уехал в посёлок в часть, оставив за себя командира первой роты – кадрового старшего лейтенанта Григорьева. Он, отменный строевик, участвовавший в нескольких парадах на Красной площади, прослуживший после училища три года в московском гарнизоне, не знал, что делать, и солдаты, предоставленные самим себе, в палатках играли в невесть откуда взявшиеся карты или дремали.

Среди ночи стало ощутимо холодно. Первым оделся и залез под одеяло с головой Григорьев, потом Кирилов. Дольше всех крепился Горбунец, но в конце концов и он не выдержал. Дрожа от холода, Кирилов вспомнил Щетинина и его просьбу о матрасе, которую он так и не выполнил. Подумал, что навсегда потерял всякое уважение со стороны солдат и решительно полез с нар.

Заглянув в палатку отделения Щетинина, он долго привыкал к кромешной темноте, пока не различил фигуры спящих солдат. Они лежали на середине, оставив с краёв пустые настилы, прижавшись друг к другу так, что трудно было определить, где кто.

Кирилов вышел под дождь, добежал до своей палатки и, стуча зубами, полез под бочок к ротному, недовольно ворчащему что-то неразборчивое. «Завтра отнесу свой матрац», – решил Кирилов…

С утра небо посветлело, но ненадолго, снова собрался дождь и Григорьев тоже уехал в посёлок, оставив за себя Горбунца.

После обеда привезли шинели и одеяла.

Кирилов сам отнёс два одеяла Щетинину.

– Ну что вы, товарищ лейтенант, – сказал тот, по-хозяйски разглядывая и ощупывая новую шинель. – Мне тут и так уже ребята понатаскали.

– Ничего, лишним не будет.

– Оно, конечно. Гляжу вот на шинелку, хорошая, новая. Нам можно было бы похуже, всё-таки на месяц. А так ухайдакаем – хоть выбрасывай потом.

– Положено, наверное, так, – Кирилов тоже оглядел свою новенькую офицерскую шинель.

– Много кой чего положено, да вот берём напрасно, – отозвался Щетинин. – Дома мы всё бережём.

– А тут армия, товарищ Щетинин, не дом, – бодро произнёс Кирилов. – Дают новые – надо носить.

– Оно, конечно…

…Дождь лил всю первую неделю. С утра до вечера солдаты сидели в палатках, выходя лишь на завтрак, обед и ужин к полевой кухне.

Шли длинной нестройной колонной, гремя котелками, спрятав лица в поднятые воротники, откидывая мокрые полы шинелей и, завидев Кирилова, обязательно кто-нибудь из его взвода спрашивал:

– Товарищ взводный, скоро распустят, а? Делать всё одно нечего.

Попростываем тут все.

– Не знаю. Говорят, ученья будут, вот только погода наладится.

Вроде маршал должен приехать.

– Лейтенант, неужели к невесте не хочется?

– Женат он, дура.

– Тогда к жене.

– Не задевай, иди, иди…

– Хочется, – не краснея, отвечал Кирилов. – Хочется, как и вам, но служба есть служба.

За эти дни в офицерской палатке всё уже переговорили, всё перечитали, наигрались в карты, излили все свои ощущения и мечты в письмах.

Горбунец нервничал – от жены не было никаких вестей.

– Ты бы отпросился на пару дней, – посоветовал ему командир второго взвода Головаха, рассудительный, полноватый украинец. – Всё равно ничего не делаем. Напиши рапорт – отпустят.

– В самом деле, – поддержал Григорьев. – Дело тебе советуют, ротный.

– А ну их, – скрежетал зубами Горбунец и, отворачиваясь к стене, закуривал новую папиросу. – Душу травить на пару дней, а перед этим каждому докладываться…

…Комбат приехал к концу первой недели, в пять часов утра. Всё так же моросил дождь, сочившиеся сквозь брезент капли лениво падали на нары. В палатках держался устойчивый запах прелых шинелей. Кирилов проснулся от резкого и громкого голоса комбата. Он сел, с тоской отметив всё тот же шорох дождя. Ротный, уже в шинели, застёгивал ремень, быстро одевались и другие офицеры.

– Подъём! – катилось по лагерю. – Подъём!.. Подъём!..

Комбат с офицерами стоял на маленьком бугорке и разглядывал лагерь. Был он в новенькой плащ-палатке, покрытой пока лишь мелкими каплями дождя. Из-под неё выглядывал белый подворотничок.

Кирилов подумал, что стирает, гладит и пришивает их ему жена, пока он пьёт кофе.

Солдаты недовольно выходили из палаток, становились в строй.

Комбат подождал, пока стало тише и громко сказал: