Каменный престол. Всеслав Чародей – 4

Его бы, Бусова, воля, так он давно уже бучу поднял бы! А этот… Колюта! Он просто боится, вот и всё. Пожижел в коленках с возрастом!

В глубине души Бус понимал, что он неправ. И что прав как раз Колюта.

Понимал.

И – не хотел понимать.

К тому времени, когда Белоголовый дошёл до торга на Подоле, он уже весь кипел. Все здравые мысли вылетели из головы, и в душе горело только желание – что-нибудь сделать! Утереть нос этому старичью!

Ишь, гридни!

«Вот возьму и проберусь к порубу! И с князем поговорю! А то и вовсе сбежать помогу ему! А чего ж… меня сторожа не враз заметит… прыгну вою на плечи, да и нож в деле будет (нож, подарок Несмеяна Рыжего, у Буса постоянно висел на поясе с тех пор, как он сумел оправдаться перед Несмеяном и Колютой – нож, примета свободного людина, не холопа). А потом – отодвинуть засов (почему-то ему казалось, что там на двери именно засов, а не замок, к которому ключ нужен) – невелик труд».

Белоголовый остановился на краю торга, неподалёку от самого Боричева взвоза. Покосился вверх по склону Горы… где-то вот там, в детинце, между великокняжьим теремом и Брячиславлим двором и есть поруб, где сейчас Всеслав Брячиславич…

Погорячился ты, Бусе…

Белоголовый скривил губы.

Раздухарился, ишь… и с ножом-то он, и прыгнет на спину… ты в детинец-то попади сначала. Уже и забыл, что ищут тебя, и половина челяди великого князя в лицо тебя знает?

Забыл, отроче…

Бус упрямо закусил губу.

А всё же – чем упырь не шутит?!.

Мальчишка прищурился, оценивающе глянул на Гору. Надо бы попытаться.

Судила угрюмо проводил взглядом подымающихся по Боричеву взвозу к воротам дружинных, среди которых резко выделялась красная шапка Коснятина. Витязи всю дорогу от Берестова до торга на Подоле потешались над тиуном, трясущимся за ними следом на телеге, и только по Боричеву взвозу взяли вскачь.

Тиун перекатил по челюсти желваки, чувствуя, как трясётся борода от обиды.

Ну да.

Его ли обязанность глядеть, чтобы никто подкоп на княжий двор не провёл? Тука и его вои должны были смотреть, а то и сам Коснятин, что его огрубил.

Да разве возразишь? Он, Судила, кто?

Холоп.

А Коснятин – воевода. Первый в городе после князя человек. А в иных делах и не после князя, а вовсе – первый.

Не возразишь.

Вот и приходится терпеть.

И всё из-за этого наглого мальчишки-кривича, Белоголового… вот кого Судила сейчас бы за вихры потаскал, а то и плетью отходил…

Э, постой, да вон же он!

Белобрысый кривич стоял около крайнего на торгу лотка и тоже глазел вслед дружинным.

Судила весь подобрался, вцепясь взглядом мальчишку взглядом, плавно-текуче сполз с телеги, шагнул…

Вот сейчас!

В этот миг Бус, наконец, оторвал взгляд от Горы (и чего она там высматривал?!) и увидел Судилу. И тут уже оба замерли, целую вечность неотрывно глядя друг на друга остекленелыми взглядами, словно скованные какой-то неодолимой цепью или заклинанием. Пальцы Судилы хищно скрючились, словно собираясь вцепиться в льняные волосы мальчишки, а рука Буса медленно ползла по широкому поясу к набранной из бересты рукояти ножа.

Нож носить стал!

Волю почуял, мерзавец!

Бесконечное мгновение миновало и сгинуло, и Белоголовый рывком метнулся в сторону, только пыль взвихрилась из-под поршней, которых, холопом будучи, кривич не носил. Судила дёрнулся было следом, но Бус уже удирал, ловко ныряя между встречными прохожими, то исчезая в толпе, то появляясь вновь.

Попробуй-ка его догони.

Кто-то весело свистнул вслед, кто-то расхохотался. Никто не бежал следом, никто не кричал «Держи вора!», стало быть, не украл ничего. А если украл, да не кричат, стало быть, поделом растопыре.

Несколько мгновений Судила стоял, глядя кривичу вслед и раздумывая, не следует ли всё-таки заорать: «Держи!». Холопа беглого схватить – милое дело, градские помогут. Потом вдруг вспомнил самодовольную морду тысяцкого, и резкая судорога отвращения вдруг передёрнула его плечи.

Хрен вот вам!

Сгорбившись, тиун махнул рукой и побрёл прочь от торга, совсем забыв, что приехал сюда, чтобы прикупить припас для княжьего терема.

Его отца и мать похолопили ещё полвека тому, когда Владимиричи за власть бодались. Он, Судила, уже в холопстве рождён. А такому в вольные выбиться трудновато.

Не станет он ловить кривича. Удалось мальчишке на волю уйти, пусть и дальше ему повезёт, раз уж сам Судила не сумел…

Пусть.

2

Конница топтала спелую рожь.

Дружины вятицких князей, казалось, плыли в ней по конскую грудь, тускло блестя на солнце оцелом копейных рожнов, шеломных наверший и чешуёй доспехов. А следом густо валили пешие отряды в стёганых латах, и тёмно-рыжие ржаные нивы сменялись нестройными рядами разноцветья щитов. И убегал в густой ржаной поросли полевик, стремительно раздвигая густые колосья и путаясь длинной бородой в остях, чтобы не оказаться среди смертоносного железа, под людскими сапогами или конскими копытами.

Хлеб погибал.

На опушке леса дымно горел стог сена, прозрачно-багровое пламя плясало на лёгком летнем ветру и даже к стенам Корьдна, за полверсты, тянуло гарью, горько першило в горле.

Корьдненская рать развернулась стеной, перегородив поле щитами, и два небольших конных полка сгрудились по краям, у самых опушек леса.

Совсем рядом фыркнул конь. Ходимир покосился вправо – почти неслышно подъехал и остановился Житобуд. Гридень хмуро глядел из-под густых бровей, нависших над серыми глазами, ладонь непроизвольно поглаживала рукоять меча, ласкала кончиками пальцев плотно сбитую промасленную бересту.

Просилась в бой.

– Ждёшь? – непонятно спросил Житобуд. Словно хотел что-то добавить, но смолчал. То ли осудил, то ли ещё что.